Джонатан Летем - Бастион одиночества Страница 14

— Пойдем вниз, — сказал Мингус, и они ушли, оставив «Золотые диски». По лестнице Дилан шел впереди, ощущая странную скованность и крепко держась за поручень, оттого что сзади на него смотрел Мингус.

Они вернулись на задний двор и стали бросать камни в воздух. Большинство падало во двор пуэрториканцев. Развлекался в основном Мингус, Дилан наблюдал. Было двадцать девятое августа 1974 года. В воздухе пахло чем-то особенным, и казалось, над головой нависает чья-то рука. Со стороны Берген-стрит слышалось тарахтение фургона «Мистер Софти», наверняка вокруг него собралась, как обычно, толпа ребятни.

— Мой дед — священник, — сказал Мингус.

— Правда?

— Барретт Руд-старший. Отец начал петь в церковном хоре. Но теперь у деда нет церкви.

— Почему?

— Он в тюрьме.

— О!

— Наверное, ты догадался, что моя мать белая, — продолжал Мингус.

— Конечно.

— Белые женщины любят черных мужчин, слышал об этом?

— Хм, да.

— Только папа давно не разговаривает с этой лживой сучкой. — Мингус внезапно рассмеялся, будто удивившись собственным словам.

Дилан промолчал.

— Он заплатил за меня миллион долларов. Вот так. Целый миллион! Если не веришь, можешь спросить у отца.

— Верю.

— А вообще-то мне все равно, веришь ты или нет. Я говорю правду.

Дилан задумчиво всмотрелся в лицо Мингуса, в его несомненную темнокожесть. Ему захотелось прочесть Мингуса как книгу, узнать, не сможет ли он изменить не только его, Дилана, но и всю Дин-стрит. Мингус вдохнул ртом и высунул свернутый в трубочку кончик языка, собираясь бросить очередной камень. У него была темная кожа, но светлее, чем у настоящих афроамериканцев, нечто среднее между белой и черной. Его ладони по цвету почти не отличались от ладоней Дилана. Одет он был в вельветовые брюки. Возможно, он действительно говорил правду.

Мальчик за миллион долларов не вписывается в правила Дин-стрит, подумал Дилан. Как и само это слово «миллион».

Возможно, Мингус Руд чокнутый. Но Дилану было все равно.

Двумя днями позже он уже играл на улице: ловил на дороге мяч, прислонялся к припаркованной у обочины машине, пропуская проезжавший мимо автобус. Двигался он четко, ловко, безупречно. Возможно, там, откуда Мингус переехал, он был тем же, что Генри для Дин-стрит. Или просто обладал складом ума Генри — а эту особенность мгновенно угадывали и уважали повсюду. Дилан сидел на бетонной ограде с Эрлом и несколькими девочками, безмолвно наблюдая. Мингус умел приспосабливаться. В игру он влился в тот момент, когда Дилан на мгновение отвернулся.

Роберта Вулфолка поблизости не было. Улица кишела детьми, высыпавшими погулять в этот последний летний день. Две девочки крутили скакалку, еще три прыгали через нее — их коленки блестели, как крупные виноградины. В соседнем квартале дремала облицованная синей плиткой муниципальная школа № 38. Никто не смотрел в ее сторону, не вспоминал о ней.

— Парень Ди. Джон Диллинджер. Ди-Один. Одинокий Ди!

Дилан не понимал, что за слова выкрикивает Мингус, не догадывался, что это производные от его собственного имени.

— Дилан, ты что, оглох?

Право Генри командовать никогда не подвергалось сомнению, будто было частью его самого. Но у каждого капитана есть помощник, правая рука. Рано или поздно кому-то следовало занять этот место и на Дин-стрит. Дилан не раз наблюдал, как роль заместителя Генри пытается сыграть Альберто или Лонни, или даже Роберт Вулфолк, но заканчивались эти попытки полным провалом: например, испорченной игрой в панчбол и притворной хромотой. И вот теперь, в яркий день конца лета у Генри, задумавшего сыграть в стикбол, появился напарник, Мингус. Все произошло само собой.

Мингус взял в свою команду Дилана — не Альберто, не Лонни, не Эрла, никого другого.

— Он не умеет бить по мячу, — сказал Генри. Дилан не устраивал ни одного капитана, вечно только мешал игре.

— Я выбираю Диллинджера, — твердо ответил Мингус, натягивая бейсбольную перчатку команды «Филадельфия Филлис» — напоминание о груде костюмов, хранившихся в его шкафу. — А ты кого?

Начало этого последнего августовского дня походило на первые, будоражащие кровь кадры «Звездного пути» или «Миссия невыполнима», которые ты успел увидеть перед тем, как тебе велели выключить телевизор и отправляться спать. Эти кадры будут преследовать тебя, вновь и вновь прокручиваться перед глазами, когда уже погасят свет и прыгающее сердце наконец успокоится. Лето как будто не закончилось естественным образом, а было внезапно прервано, остановлено. Но появление Мингуса Руда сулило другое лето, продолжающее это, только что завершившееся, будто коридор за дверью, за которую невозможно заглянуть.

Как и рукоятка хоккейной клюшки, бита для стикбола была обмотана черной изолентой.

— Давай, Дил.

Дилан начал понимать, что прозвища Мингус придумывает ему для того, чтобы разграничить их отношения дома и на улице. Это были два разных мира. Дома и на улице. Дилан сознавал разницу. И не возражал.

Генри бросил мяч. Дилан взмахнул руками, словно показывая на что-то в воздухе вроде пчелы.

— Один, — объявил Мингус — капитан и судья.

— Один? — Генри усмехнулся. — Он даже не коснулся мяча.

— Ну и что, — ответил Мингус. — Ты бросил его слишком высоко. Мяч пролетел за пределами касания. А ты все правильно сделал, — сказал он Дилану и добавил шепотом: — Только не закрывай глаза.

Ты вырастал — у всех на глазах и в то же время скрытно, — становился неуклюжим и угловатым, выдергивал себе молочный зуб, сплевывал кровь, продолжал играть, заверял, что давно знаешь те слова, которые слышал впервые в жизни. Долгожданный миг наконец-то настал, и ты, размахнувшись и превозмогая страх, ударял по летящему мячу битой. Улица будто замирала. В то же время ты понимал, что по большому счету не произошло ничего необычного, и не ждал рукоплесканий.

Дилан, умудрившись запулить мяч между ног Альберто, пританцовывал на крышке канализационного люка — второй базе, — настраивался на следующий удар, готовился идти еще дальше.

Порой внутри у тебя все клокотало от волнения, и казалось, ты вот-вот напустишь в штаны. И это легло бы на тебя несмываемым пятном позора.

Тяжело дыша, в который раз за сегодня он снова бросил мяч. Жаль, игроков было всего пятеро, и защита, по сути, отсутствовала. А впрочем, это никого не волновало, сегодняшний день любой из игравших с удовольствием прожил бы снова. Страйк-аут. Трипл от фонарного столба — неправильно, но в сгустившейся темноте не все ли равно?

Завершения этого дня ты страшился, как требования отправляться в кровать, как болезни. Мать одного из мальчиков звала его домой уже полчаса, но на нее никто не обращал внимания.

Рейчел все еще не звала Дилана. Он подумал, не решили ли они с отцом опять повздорить. Но сейчас ему плевать хотелось на все их разборки, склоки и скандалы. Он мог всех послать теперь к черту.

Мингус был старше Дилана на каких-то четыре месяца, но благодаря этой ничтожной разнице пошел в школу на год раньше, и в Манаюнке, штат Пенсильвания, окончил перед переездом пятый класс. В новом учебном году он, как и Альберто, должен был пойти в шестой, в филиал средней школы № 293, что на Батлер-стрит, между Смит и Хойт, в криминальном районе Говануса.

— Дил-ликатес, — сказал Мингус Дилану, когда тот стоял в основной базе.

Средняя школа № 293 была как небесное тело, уводившее детей с орбиты Дин-стрит. Если бы Мингус родился на четыре месяца позже, быть может, он пошел бы сейчас учиться в один класс с Диланом, и тот, наверное, присматривал бы за ним, помогал.

Твой школьный класс был мостиком, окутанным туманом. Ты понятия не имел, в какой момент туман рассеется и можно будет сойти на берег — и кем ты тогда станешь. А пока твоя карьера и, по сути, вся жизнь ограничивались игрой в мяч.

Подачи вовсе не были настоящими подачами — лишь мечтами о них. Ты не помнил, кто последним выбыл в аут, кто будет следующим игроком нападения — если только очередь не доходила до вас обоих, Мингуса и Дилана. Гуса и Ди.

Еще один из мальчиков ушел домой. Генри, чтобы бросить мяч, вышел за пределы поля. Игра продолжалась. Ты несся с мячом на первую базу, отталкивал игрока нападения, порой задевал судью, не чувствуя под собой ног. Розовый сполдин давно превратился в черный — в кусочек ночи. Третью базу занял паренек пуэрториканец. Отрезки времени между аутами были как целое лето.

Муниципальная школа № 38 полыхала, охваченная огнем. Нет, не полыхала.

Если бы Мингуса Руда каким-то чудом можно было удержать в этом вечере, рядом с Диланом, в его горящих от боли, перепачканных руках, тогда лето продолжалось бы. Если бы. Если бы. Мечты, мечты… Лето на Дин-стрит длилось всего один день, и этот день закончился, давно стемнело. На часах башни Вильямсбургского банка красно-синим неоновым сиянием высвечивалось девять тридцать. Конечный счет миллион—ноль. Ребенок за миллион долларов.