Стив Айлетт - Атом Страница 14

— Что ценно, Туров, — мы как раз узнали, где тыква. Глаза Турова выпучиваются, как у королевской креветки.

— То есть, раньше у тебя… Раньше у тебя никогда не было мозгов! — Задыхаясь, он лепечет. — Я оторву тебе обе руки и использую их для покраски города, ты… ты…

— Ты действительно умеешь себя вести, ты знаешь об этом? — говорит Мэдди, улыбаясь Атому всем телом.

— Твоё тело — храм, солнышко, но твоя голова — собор. — Атом надевает инфракрасные очки. — Я вытащу пистолет из основы, потом пойдём варить тыквенную кашу.

Под домом Атома подземный лабиринт, основанный на компьютерной томографии его черепной коробки. Глядя на спускающийся лифт, Нек, проскакав вниз по бесконечной гулкой лестнице, потом по проходу, бренчащему спрятанной техникой, зарывается теперь в погреб между двумя рядами труб. Волоча за собой Эсхатологическую винтовку, он добирается до железной сетки — за ней вертикальная вентиляционная шахта, ревущая сгоревшей пылью.

Похожий на ворона, Атом бредёт по дороге, нависающей над шахтой и обрывающейся в пустоту. Там стоит хромированный демонстрационный стенд с пи-столетом. Он похож на тонкий «армани».38, сделанный из чёрного бриллианта. По виду Нек готов поверить, что в нём совсем нет внутренних элементов, статуэтка-фетиш. Его дырявые бока — совсем как у самолёта-невидимки.

Но когда Атом касается его — прямо перед тем, как всё взрывается к чертям — пистолет становится прозрачным, как стекло. Ужас охватывает Нека и подкатывает к горлу. Потом он разглядывает потайные небеса скрученных стен, чудовищного смеха и взрывного сияния. Голоса рождения, тусклые капельки ландшафта и кровавые бабочки смерчат в воздухе. Атом — призрачное привидение под дождящими ранами и обтекающим склоном. Жёлтый спинномозговой свет течёт по шахте колодца, и его тени дрожат, а плащ развевается. Вспышки звезды падают в глубины. Чувства Нека начинают стробировать. Мелькание зубов отбрасывает искры. Красные пальцы обнимают рукоять пистолета. Город ослепительных игл. Потом он не видит ничего, глазные впадины его черепа парализованы холодом.

Выжженный до призрака, он вываливается на улицу, смазанную дождём.

12 — Кем бы ты ни был, это становится ясно

— Я выудила книгу жуков этого джентльмена, — говорит Мэдди, когда Атом ныряет в машину. Туров сидит сзади с видом осаждённой крепости. Мэдди выводит экран на замутнённое дождём лобовое стекло. — Она называется «Холостая Мать, Посмотри на Меня».

Атом проматывает текст, читает, пока они трогаются.

«Бдительное дитя может сказать тебе, что жизнь съёживается, как низкий остров. Организованная религия прибавила Иисуса к пищевым группам. Обязанность обладать деньгами, вынужденные цветы договорённостей, имитация споров, консервированные выстрелы, суровый яд судебных разбирательств, бесплодная попытка западной культуры зачесать волосы на лысину — вот написанная кровью и английскими буквами хромота человечества. Род человеческий держит в руках порог вдохновения, дабы его не захватило остроумие».

— За нами хвост, — говорит Атом.

«Амбиции появляются там, где я сторожу их. Абсурдно верить, что природа разрушает нравственность подобно тому, как мы не годимся для того, чтобы судить суетливые существа в наших стенах. Они чужие нам, и какова будет мера их величия или безрассудства? Насекомые не одеваются. Они корчатся и дрожат, очевидно, по превосходным причинам. Их защита растёт изнутри. И пока наше время проходит, вина идентична прогрессу. Жаркая смерть приближается, и в мои мечты врывается топот суставчатых конечностей членистоногих».

— Темнеет. Это основная тональность?

— Потом станет благочестивой и умоляющей — там целая глава про усики. Он зовёт их любовными хлыстами.

— Тут он прав, — выпаливает Атом. Он прячет своё внезапное смущение за импровизированным выражением яркого самодовольства. — А, солнышко, вот куда мы поедем — Центральный вокзал Светлопива.

Мэдди бросает на него испепеляющий взгляд и жмёт на газ.

— Взяла отказники? — спрашивает Атом, когда они входят на вокзал.

— Думала, ты взял.

— Как мы умудрились оба уйти без пропускных плащей?

— Я не в настроении, — говорит Мэдди. — Вот ящик.

Атом распахивает дверь одноразовым кальмарключом — внутри управляемый криокулер. Мэдди вытаскивает его и изучает пульт.

— Некислая система.

Атом жмёт на расконсервирование, и во все стороны вырывается пар. Он откидывает крышку, чтобы бросить взгляд на белый гриб компактных извилин, и немедленно захлопывает её.

— Здесь не самое лучшее место, — решает он. Закрывает камеру хранения и ломает твердосмольный ключ в замке.

Они бредут через вестибюль, Атом тащит кулер за ручку.

Посмотрев на Атома в вентиляционной шахте, он не может рисковать и пытаться убрать его из Эсхатологической винтовки. Так что Нек перещёлкивает ограничитель на «Доводе», превращая его в полное эго. Его намерение заводится до максимума.

Припарковавшись в переулке за Центральным вокзалом, он проверяет оружие в свете фар. Жестяная дверь бумкает и открывается — он выдвигается за неё, дождь капает со ствола «Довода». Атом появляется с ящиком кулера. Клин тёмного вещества обтекает вокруг другой его руки.

— В последний раз, когда я это видел, оно выглядело как стеклянный пистолет. Из чего он сделан?

Уставившись в дуло упрёка Нека, Атом быстро справляется с собой. — Карбон, — говорит он.

— Давай сюда череп в переноске.

— А что на обмен?

— Если бы ты не был таким умником, я бы дал тебе совет. Но идёт дождь. И кем бы ты ни был, это становится ясно. Извини, но для тебя история закончится неприятно.

Когда Нада Нек давит на спуск, его засасывает в ручку винтовки как сморщивающийся воздушный шар, кости мелятся в муку и струёй бьют из дула вместе с потоком крови, плоти и воды. Невоздержанный бандит опустошён и мерцает. Розовое облако вьётся перед Атомом. Оружие, повисшее в воздухе, падает и лязгает по земле.

Атом выезжает на машине Нека на Улицу Засад, и в это время Мэдисон появляется с другой стороны. Атом перескакивает в другую машину, и они, визжа колёсами, уносятся прочь. — Хвост всё ещё здесь, — говорит Мэдди.

— Кто это? — цедит Туров.

— Кэндимен. За ним Эдди Термидор. За ним кто-то вообще больной.

Стоящая на обочине патрульная машина вспыхивает мигалками и разворачивается за ними.

— И мёртвый.

Мэдисон уходила с Центрального вокзала со скомканным плащом в руках, и толпа преследователей приняла его за тыкву. Теперь Атом откидывает крышку и достаёт образчик. Податливая плоть блестит холодным потом. Мэдди кидает беглый взгляд.

— Странно выглядит, правда?

— За нами едут четыре машины, а вы обсуждаете… — Туров наклоняется вперёд и видит мозг, его тирада обрывается. Голос начинает шипеть.

— Оно?

— Та самая ось дерьма, — бурчит Атом. Он чувствует жёлтые волны, выжирающиеся из тыквы и окрашивающие воздух. — После похорон нас отправляют на чердак и забывают, но только не его. Спорю, этот красавчик весит пять фунтов. Можно его использовать как боксёрскую лапу. Я не к тому, что он действительно этим занимался. Кирлиан дерьмовый.

Они сворачивают на Синг, свирепо раздирая шины. Фары, мечась, выхватывают уличные скандалы и граффити.

— Могло так быть? Он всё ясно видел. Просто кричал не с той стороны лица.

— Думаю, зависит от его защитных реакций.

— А книги не были его защитной реакцией? — спрашивает Мэдисон, когда они выезжают на Автостраду Портис.

— Искусство — взрывающийся сэндвич.

— Тогда всё сходится. Но что, если она поддельная?

— Чтобы распознать подделку, надо определить разницу, верно? Но если это другая работа, почему её классифицируют как подделку? Потому что какие-то идиоты не могут отличить одну работу от другой?

— Ах ты мой малыш.

Фонари автострады мелькают сзади неё, она выдувает ему поцелуй, который вскрывает его швы.

— Почему мы едем за Коротышкой, мистер Кэндимен? Почему он в машине умника?

— Знаешь, Джоанна, когда я смотрю на тебя, понимаю, как далеко ушла наша раса.

Джоанна поворачивается назад и выдаёт небрежную улыбку.

— Дураки будут уверять, что не занимают позиций, умные — что занимают. Врут и те, и другие. Имена пленяют, чтобы записать. Не попадай в плен к своему имени, мальчик мой.

— Хотите, я могу бобануть машину, мистер Кэндимен?

— Используй «Ингрем» — оскорбление не работает в качестве посмертного оправдания. И чуть побыстрее, будь любезен.

Джоанна думает так медленно, что видит всё вокруг во временном промежутке — для его сознания они сдут со скоростью четыре сотни миль в час. М11 поднимается в его руке медленно, как часовая стрелка, и пламя летит в закрытое окно — лобовое стекло изрывается наружу.