Владимир Козлов - Варшава Страница 14

– Значит, можно поехать в Швейцарию, разбить там витрину… Тебя посадят, скажем, на месяц… Ты это время работаешь, потом берешь бабки – и домой?

– Ну, можно и так. Только за витрину вряд ли посадят. Там это ничего не стоит.

Поднимаемся с Бородатым по лестнице «хрущевки». Третий этаж. Бородатый звонит, открывает бабка в черном сарафане.

– Здравствуй, тетка. Вот привел тебе квартиранта – я говорил про него, помнишь? Хороший пацан, жил у Нинки, а она – ты ж знаешь – умерла.

Я и Бородатый разуваемся в узкой прихожей.

– Вот эта – комната, – говорит бабка. – Можаш вадить, каго хочаш. Толька сматры – штоб не абакрали. У нас красть нечага, а у том гаду быу квартирант, милицыанер – у маленькай комнате. Жанаты, жонка – у дярэуне. И прывеу бабу на ноч. А у яго залатое кальцо было – и украла она. Нада было добра схавать, каб не нашла.

В комнате – сервант, кресла и диван с деревянными подлокотниками. Полированный ящик телевизора накрыт красной салфеткой. Занавеска закрывает проход в другую комнату.

– А то – другая комната, там – мы с Галей.

Комната – узкая, у стен – две кровати. На одной лежит в одежде бабка, глаза закрыты. Бородатый несильно дергает ее за пятку в простом чулке. Она вздрагивает, открывает глаза.

– Привет, что это ты разоспалась? Я вам квартиранта привел.

– Иди ты у жопу са сваим квартирантам.

Мы выходим из комнаты.

Бабка говорит:

– У сорак втарой сейчас держат квартиранта, платит тры с палавинай тысячы – гэта с пастелью. Кали без пастели, то тры. Пайдет?

– Комната проходная. Вы телевизор будете смотреть, а мне учиться надо.

– Да мы ничаго асоба не смотрым, толька «Марыю» и «Мачаху».

– Не знаю, надо подумать.

– Ну думай. Саша, нам тут Коля с цэркви гуманитарную помащ прынёс, давай я табе дам.

– А что там такое?

– Мы не поняли, не па-русски написана.

– Так давай у студента спросим, он шпрехает не по-русски.

Бабка приносит белую коробку с иностранными надписями. Язык непонятный, наверно, голландский.

– Это не английский, я этого языка не знаю.

– Ну ладно, не знаешь, так не знаешь, – говорит Бородатый. – Разберемся как-нибудь, что с ним делать. Скорее всего, каша.

Бабка приносит из кухни еще несколько коробок, Бородатый достает из куртки тряпичную сумку, они запихивают в нее коробки.

– Ну, мы пошли, короче.

Бабка кивает.

Я говорю:

– До свидания.

Выходим на лестницу. Бородатый захлопывает дверь.

– Если дорого, то можешь к Павловне – в двадцать девятом доме, рядом с нашим. Она квартирантов не держит, а комната свободная.

Павловна сидит на кухне, вяжет. По радио идет передача «Жадаю вам»: «А зараз шчырыя виншаванни сямидесятигадовым юбилярам…»

В моей комнате – диван, полированный стол без скатерти, два продавленных кресла и телевизор «Рекорд» на ножках. Хозяйка сказала – он не работает.

Выхожу на лоджию, смотрю со второго этажа на двор. Хоккейная «коробка», деревянный детский домик, с трех сторон – пятиэтажки.

Сажусь за стол, пишу упражнения по грамматике. На кухне тарахтит холодильник. Я негромко включаю магнитофон – «Кино», «Группа крови».

Звонок в дверь. Хозяйка выходит из комнаты, открывает. Я уменьшаю звук.

Хозяйка говорит кому-то:

– Падажди, я щас.

Она идет на кухню, звенит бутылками, возвращается в прихожую. Дверь захлопывается.

Стук в дверь моей комнаты. Хозяйка.

– Вова, я эта самае… Самагонку прадаю. Но тольки яму – с пятага этажа, рахит гэты. Ён – каб жонка ня бачыла. Утрам вдеть с сабакай, патом вечарам – с работы. Ты не бойся, он нармальны. – Она вытирает нос рукавом фланелевого халата. – У тым годе прадавала другим – во то были засранцы. Пазванили, зашли, начали бить. Давай, кажуть, тысячу бабак, будем бить, пака ня даш. Я дала – што мне было рабить? Водку искали – не нашли. Патом бабки прынесли – толька, кажуть, не падавай у суд. Я и не падавала…

Иду по коридору молодежного комитета. Табличек с названиями фирм стало больше.

Стучу в триста двадцатую, открываю дверь, захожу. Все тот же толстый чувак сидит за компьютером. На экране – какой-то текст.

– Здравствуйте. Я насчет работы. Я у вас осенью был – вы дали телефон, сказали звонить. А по тому телефону никто не отвечает.

– Да, у нас изменился номер. Теперь двадцать девять – двадцать два – тридцать один. А работы нет – откуда она возьмется? – Он отрывает глаза от монитора. – Вообще, тебе стыдно должно быть – ходишь, просишь: «Дайте работу, дайте работу». Как дети, ей-богу. Время такое, столько возможностей… Иди и зарабатывай. А они ходят, просят. В Польшу хотя бы съезди. Мы сейчас как раз начали этим заниматься – делаем приглашения. Загранпаспорт есть?

– Нету.

– А восемнадцать исполнилось?

– В декабре.

– Тогда сделаем загранпаспорт, никаких проблем.

– А сколько это будет стоить?

– Ну, десять тысяч – всего ничего, можно сказать. В Польше, знаешь, как поднимаются люди? Считай, в два раза. Вложил сто долларов – за поездку там, за загранпаспорт, за товар – привезешь двести. Сотня чистого навара. Ты здесь заработаешь за неделю сто баксов? Ты здесь столько и за три месяца не заработаешь.

– А учеба?

– А что «учеба»? У вас что, так уж строго – посещаемость там, отмечают каждый раз?

– Нет.

– Ну и все. Это у нас, когда учился, жестко было – староста всех отмечает в журнале, восемь часов без уважительной причины – выговор, шестнадцать – отчисление. У вас сейчас не учеба, а лафа.

– Хорошо, я понял. Мне надо посоветоваться. Если что, то я приду.

– Само собой, приходи. Чао-какао.

Сажусь на стул в кабине переговорного пункта, набираю номер родителей.

Трубку берет мама.

– Алло, привет.

– Привет. Ну как у тебя дела?

– Нормально. А у вас?

– Тоже как обычно.

– Мам, я хочу поехать в Польшу, в коммерческую поездку. Вы мне дадите денег?

– Зачем тебе эта поездка?

– Как «зачем»? Заработать…

– Не знаю даже… Лучше б учебой занимался, а прокормить тебя как-нибудь прокормим…

– Ну, кроме как поесть, еще много чего надо.

– Да уж… Ой, время это такое…

– Ладно, давай быстрее, а то деньги кончатся.

– Что «ладно»? Надо подумать, с отцом посоветоваться. Перезвони нам завтра.

– Хорошо.

– Пока, целую.

– Пока.

Захожу на кухню. Хозяйка сидит за столом, перед ней – сковорода с жареной рыбой.

– Во, рыбы нажарыла, ем. Дяшовая была у прадавольственным. А ты чаю хочаш, Вова?

– Можно.

– Тольки ускипеу.

Она берет с пластмассовой крышки высохший использованный пакет чая, бросает в чашку.

– Он яшчо харошы – я толька раз заварыла. Нада эканомить, Вова. Мы с табой с капейки жывем – нада эканомить. Такога чаю на чатыры чашки хватит, а то и больше. Я крэпки асоба не пью, и ты крэпки ня пей, не нада.

– Нет, я такой не буду. У меня своя заварка.

– Ну, як хочаш…

Я беру свою банку с заваркой, насыпаю в чашку.

Хозяйка говорит:

– Сейчас вот па радыё сказали – хочуть атмянить льготы на трамвай. А я усё рауно платить ня буду. Выганють – сяду у друга. Адкуда у мяне грошы, у пенсианерки?

Я зажигаю газ.

– Он жа толька ускипеу.

– Когда только?

– Ну, минут пять…

– Пусть еще закипит.

– Ты сматры, а то спалиш мне чайник.

– Не спалю.

Хозяйка поправляет жирным пальцем очки. На стекле остается пятно.

– А я во ачки адела, а то кастей ня вижу.

Я выключаю плиту, беру чайник тряпкой, наливаю в чашку.

Хозяйка бурчит:

– Чуть закипеу – и сразу снимай, а то спалиш, а щас усё знаеш, якое дарагое?

– Да не бойтесь, не спалю я ваш чайник. Могу свой из дома привезти.

– Не, не нада, не прывази. Гэта я так… А я вот брагу учынила, самагонку гнать… Нада ж трохи грошы насабирать, а то памру – и не буде, за што пахаранить. А увосень апять паеду у калхоз – бураки красть. И картошку.

– А если поймают?

– И наплювать. Што яны мне зробять – старай бабе? – Хозяйка улыбается. Своих зубов у нее нет, одни металлические коронки.

Тетка в сером костюме, с бусами на шее листает мой паспорт. Комната оклеена желтыми обоями, на потолке – подтеки. На обшарпанном письменном столе – старый черный телефон, стопка паспортов и общая тетрадь.

– Ближайшая поездка – двадцать седьмого, разрешительная запись у вас уже есть. Поездом До Сокулок – это сразу за польской границей, километров пять. Потом – автобусом в Плоцкое воеводство. Три дня торговля, один день – закупка. Отправление поезда в двадцать два ноль-ноль. Просьба не опаздывать.

– А что лучше всего везти?

– Ну, что все везут. Хозтовары. Одежду. Водка наша хорошо идет. Спирт «Рояль». И сигареты импортные – блоками.

– И все это можно провозить?

– Норма – литр водки и один блок сигарет на человека. Но если хорошо спрятать…

Купе забито клеенчатыми баулами. Пожилой мужик спрашивает: