Maxximum Exxtremum - Шепелев Алексей А. Страница 14

После этого я вообще потерял нить повествования и связь времён. В голове крутились одни трусики. Девочки – хотя я прямо об этом не просил, конечно – почему-то явно не хотели показывать их мне, и засобирались домой. Я упорно молчал, не зная, как высказать свою маленькую просьбу окольным путём. Чувак рядом, видимо, тоже и рассказал идиотический пошлейший анекдот. Сейчас, видимо, кого-то расшибут, почуял я.

Девушки не растерялись – поставили меня в качестве щита между ним и собою, сказав, что они не одни и вообще-то уходят. Я почуял, что если сейчас прозвучат слова «лох» или «кто – этот что ль», то кто-то – наверняка это тот, кого потом расшибут – получит в зубы. Я молчал, сжав зубы и кулаки. Он тоже. Тут как нельзя кстати подъехал хороший, просто отличный, автобус, и они быстренько срулили. Я молчал. Ладно, ты бык, а я тоже не жук-хрущак. Он потерял интерес к моей персоне и отвернулся, привязавшись к другим девицам, не моим и вполне взрослым.

Я встал и почти бегом последовал к назначенному месту – было уже совсем темно и прохладно и – угадайте! – нестерпимо хотелось выпить – даже небольшой сушняк начинается – а если их там уже и нет?! – ну же, быстрей, ну!..

И вот «чу!» – настиг я их – во вполне пристойный момент перехода от пива к портвейну – при покупке последнего в ларьке, который мы с ОФ в своё время озолотили. Настиг их бесшумно, как ниндзя, выпрыгнул внезапно, как дурак из фильма «Крик» – даже спугнул, заорав: «Killers are quiet like breath of the wind!» Решили сразу взять два, при этом мне было отказано в закуси, хотя деньги ещё имелись в изобилии.

Портвейн был действительно очень мерзким, и я всё же был делегирован в ларёк с напутствием потратить как можно меньше денег. Вернулся я с эвристически обретённым черничным рулетом – до этого я никогда их не едал, а вот Зельцер, оказалось, их обожает.

Довольно мило и долго сидели мы за столиком у нашего бывшего дома, попивая портвешок, вспоминая всякие случаи – всё казалось смешным, даже как О’Фролов вены резал… Почти всё представляется забавным, когда об этом рассказываешь – сам стараешься забыть многое из того, чему в твоих воспоминаниях неуютно, исправить, чувствуешь свою власть и в то же время обман, основанный на бессилии… Байки по-пьяни – понятно, но за собой замечаю и на письме!..

…Так есть ли некий EXPLICIT, который даст бумаге всё, что она может выдержать, то есть всё – и сможет ли всё-это снести душа творца?

6

Мы отправились к Саничу за обещанной нам «мыльницей» (гостивший у нас две недели «Маяк» они забрали обратно на обувную – «для завязи»). Во дворе у Саши мы повстречали Репу, и она как бы пригласила нас «на вечериночку» на хату к О. Фролову-2, хиппи-нарику из Томска, осевшему теперь здесь. Мы объяснили ситуацию с бабушкой, я добавил, что завтра нам надо обязательно в 11: 45 прибыть в школу, где мы имеем честь «проходить великое поприще». Репа сказала, что у ОФ-2 дома можно и заночевать, только там тоже полтергейст – офроловская жена утверждает, что это делает призрак бабушки, которая умерла незадолго до их вселения («Очаровашки!!» – в один голос подумали мы с ОФ). Но народу там всегда много – будет весело. Всегда много травы и молочища – будет весело! «Вы же не пробовали – вы только самогон жрать», – подстрекала Репа. Я сказал, что особенно и не собираюсь «пробовать», мне на вашу конопляную фабрику наплевать. О’Фролов сказал, что собирается, тем более, что «как приятно одуплетиться бесплатно», и что ему «надо подлечить нервную систему, потрёпанную в борьбе с бабушкой и её внутренней девочкой»! Он ещё сморозил несколько не понятых нами каламбуров со словом INTER, якобы случайно найденным им вчера в словаре при очередной (на сей раз успешной, поскольку меня не было) попытке создания из него самокрутки и посоветовал именно так назвать продолжение начатого мною романа «ЕСНО», чтобы получилось интересно…

Тут подошёл сам О’Фролов-юниор с ублюдочным рюкзаком, и О’Фролов I Великий вызвался ему помочь рвать коноплю – она, видите ли, растёт в этом городе где попало (а в наших с ОФ деревнях её нет вообще!). Я был послан домой относить «мыльницу», а они отправились обследовать берега мини-речки Студенец, текущей посреди города, в частности, в районе Кольца (на нём мы и должны были встретиться все через час).

Я не задержался дома, даже не стал пить чай, хотя и планировал – бросил аппарат, встал на колени в другой комнате, отбил лбом тринадцать раз, приговаривая Господи, прости! и пулей вылетел наружу.

Санич не пришёл, а мы вчетвером, купив в «Легенде» пару пакетиков молока, с полным рюкзаком сырья отправились на знаменитый сэконд-офроловский наркофлэт.

Сидели на кухне, человек шесть. Василина, офроловская жена, с какой-то чувихой были в комнате. Я не интересовался всей этой ихней кухней, курил одну за одной и вяло отвечал на вопросы о произведениях «ОЗ», с чтением которых перед разным информальским сбродом с недавних пор выступала Репа – сначала донимали её (ведь все думали, что это она и написала), потом она перевела стрелки, и мне сделалось совсем некомфортно от такой популярности: «Как надо обкуриться и обдолбиться, чтоб такое написать, прикинь, да?!» О’Фролов, напротив, был бодр и помогал своему альтер эгу – резал кусты на разделочной доске и выспрашивал всё про все этапы «процесса». Ещё в процесс вмешивался с ценными указаниями чувак с красноречивым прозвищем Повар, он же, по-моему, притащил огромный арбуз – потом на хавку пробьёт и всё такое.

– Эффект, эффект, унасоситься, – наянничал О. Фролов.

– Будет тебе эффект, – смеялся ОФ-2, – Повар вчера валялся вот здесь на полу, ржал и нёс всякий бред по типу и по поводу ваших рассказов – у него увеличилась голова, и так далее.

О«Фролов поведал, что раз мы с Игорищем уже наваривали молочище, но нас не забрало – и хуже нет ощущения – ждать неведомого прихода, неведомо чего, а потом обломаться!

Всё было очень долго, душно, пахуче и маслянисто – полная противоположность пьянству, его тёплому комфорту, его тёплой и ясной первоначальной эйфории. Мы выжрали грамм по сто. «Когда?» – спросил ОФ. Минут через 40—50! Настроения никакого. Через полчаса мы с ОФ тяпнули ещё по сотке. Время прошло. Ждали, ждали… Вмазали ещё – всё что осталось…

Все были уже как бы довольные, а длинное тело Повара, с ох… нной, видать, башкой, валялось в проходе в коридор, ржало само над собой и городило какую-то невнятную несмешную чушь.

«Ну, торкнуло, ну?» – приставал хозяин кухни и процесса, а мы всё более раздражались и «трезвели». Эта назойливость нариков – хуже не придумаешь, думали мы.

Проводить вечер без стимуляторов – это уже не в моей привычке. Тем более в компании. Невозможно сообщаться с людьми без алкоголя. Тем более – в большой и малознакомой! Хоть пива выпить! Хоть «Кьюр» послушать, вдыхая клей!..

Пошли в комнату рубиться в «Денди» посредством чёрно-белого телерыдвана. Играли двое на двое по очереди. Я, естественно, всем этим не был доволен, лажал и пренебрежительно и/или боязливо пытался пропустить свою очередь. Я лежал на кровати с Репою, она теребила мой пупочек и наверняка уже изготовлялась, пидараска, впустить корни – то бишь свои лапчатые когтистые пальцы тебе под рёбры!.. Вдруг я уловил что-то – что-то не то.

7

Я вскочил, риторически вопрошая: «А насос ли я?!» В доказательство того, что я насос, то есть, в данном контексте, трезв, я демонстративно решился пройтись по доске пола – трезвый человек делает это ровно, без выкрутасов… Думаю, что шёл я ровно, но через несколько шагов осознал, что движения мои напоминают рывковую пластику Терминатора или Робокопа. В голове, в шее что-то щёлкнуло. Я сильно заржал.

Репа удыхала надо мной, показывая пальцем, а сам я – непонять над чем – и уже не останавливался весь вечер!

Вот все пришли опять на кухню пить чай; я лежал на полу возле мусорной корзины с арбузными корками и смеялся навзрыд. Репа пыталась что-то сказать мне, я что-то ответил, она что-то ответила, я тоже что-то – и мы удохли радикально, осознав, что наш диалог состоял из одних местоимений типа «что-то», «какой», «который» – невозможно даже его реконструировать – никто не называл то, о чём спрашивал и отвечал, а лишь имел в виду, причём каждый своё… Потом Репопрофанка начала сознательно подначивать: «Вчера смотрел – у Троицкого в „Обломове“ дед сидел – нижняя губа прям во-о! – и оттягивает что есть дури свою губу, – прям как хобот, медведь-губач!» Все ухахатывались, осознавая этот прогон как старинную конопляную затею прикалываться над тем, кто в г… о; я дох, потому что не мог остановиться (сильно ломило в затылке, в самой голове сзади… – как бы не треснула, не взорвалась, как бы с ума не сойти, ведь невозможно остановиться!! да и челюсть, да и живот уже…); только О’Фролов был мрачен и смотрел на всё с нескрываемым презрением и скрытой завистью.