С волками жить - Стивен Райт Страница 14

– Да ну? – Она оторвала последнюю спичку. Он любил ее, поди пойми тут. Кем бы он ни был. – Тебе от него кайфы? Мы можем по нему улететь?

Он собственноручно выдернул ее из раковины, проволок по коридору и втолкнул в спальню, а там швырнул на матрас. Свернутая трубочкой газета, которую он подобрал с пола, служила импровизированной офицерской тросточкой, когда он расхаживал перед нею, неистовствуя, бушуя, шлепая себя по бедру, – масштабный спектакль с едва ли взглядом в публику.

Она сидела, подтянувшись к стене, хмурясь ему, тря себе запястье.

– Мне где-то полсекунды, – сказала она, – до того, как хорошенько по тебе шарахнуть.

– Спалить тут все, так? А? Тебе огонь нравится? Я покажу тебе огонь, детка. – Он повернулся и сунул бумажную дубинку в свечное пламя, он замахал ей этим факелом, портя воздух своими плевками издевок, черная буря вихрящегося пепла, из которой ее вопящее лицо возникало картонной маской, в которой пробиты три унылые бездонные дыры. При первом же укусе кожи его собственной руки пламенем он ринулся к утешению ванной, все еще сжимая палочку обгорелой газетной бумаги, волшебно живой от десятков крохотных тлеющих червячков. Звуки проклятий и текущей воды.

В его отсутствие Латиша попробовала решить, уйти ли ей или остаться, или же заправить еще чашечку. Он вернулся, не успела она вывести какое-либо заключение. На пальцы его правой руки был намотан драный отрывок мокрой туалетной бумаги. Он глянул свирепо, укоризненно.

– Где чертов костыль? – спросил он.

После он таращился в кипящий средний план, неся на лице своем то же выражение, какое представлял учителям посреди контрольных по математике в начальной школе. Он не шевелился, не говорил. Наркотик нескончаемо лучился наружу, к покалывающим границам его тела – и за него. Он обладал формой, это правда, очертания этой формы мерцали в дразнящем величии где-то там, где томился быть единственный загадочный неподавляемый толчок в этом узле противоречий, который вполне соразмерно служил ему самоопределением, где ему хотелось полностью населять очертания этой другой, более крупной самости. Он был на задании.

Что бы ни стало, то суждено. Не всегда получаешь то, чего хочешь[25]. Как пришло, так и ушло. Все та же херня. Завали ублюдков, пока они тебя не завалили. На любви мир держится.

В тот миг, когда услышал слово «крэк», он понял, что однажды его попробует. Он постоянно знал вот такую шизню про себя. Роковое знакомство произошло на вечеринке компании звукозаписи, но первый поцелуй трубки в опустелом внутреннем дворике ему предложил кто-то из торговли недвижимостью, лощеный маклер с наманикюренными ногтями и его претенциозная жена-адвокатесса. Мило. Поэтому теперь это была просто еще одна деятельность, какой он занимался, еще одна привычная причудь, что его определяла; в доме он носил бейсболку «Щенков»[26], каждый вечер понедельника ел пенне с томатным соусом, раз в неделю навещал могилу своего сына, проходил в двери с левой ноги, в церкви жевал резинку, покуривал «камешек»[27]. Теперь, добавив к своему репертуару этот последний номер и не более задумавшись об этом, чем если б подобрал с тротуара десятицентовик, он открывал для себя, что занятие несло с собою собственные неизбежные мысли, прямо-таки громоздящуюся систему переплетенных между собой… ну, не совсем идей, скорее – умственных событий, полную их философию, чьи доводы он – отнюдь не нерасположенный к этому школяр – призван был исследовать до тончайшего оттенка. Так проходили дни. Латиша уже не помнила, когда она в последний раз спала. Это как еда, много уже не требовалось. Она была нова – женщина из будущего. А вот грезы, напротив, в ней еще нуждались, налетали снаружи в любой час без предупреждения, иногда – неузнанные, вглубь изощренной насущности того мимолетного мгновения, когда ее удавалось спугнуть и пробудить внезапным испарением предметов, происходящего, истин, и окружающее ее умело подменялось другим комплектом, чья реальность могла быть так же постоянна, а могла и не быть. От некоторых грез ей требовалось убегать, уходить, снуя встревоженно от стены к стене в воображаемой протоптанной траншее, на том посту, куда ее назначили охранять двойные двери чулана, как будто он – камера строгого режима, из которой сбежали дурные мысли. В видении, которое она сейчас пыталась с себя стряхнуть, была стая голодных серых псов, слизывающих кровь с окна. Много крови – и собак много. Она с другой стороны стекла. Затем, подстегнутая личными знаками, выскакивала из комнаты с невнятными поручениями в жуткую ничейную полосу всего остального дома, и отсутствие ее, иногда позднее, увенчивалось чередой кухонных шумов, которые Мистер Компакт отказывался признавать. Он валялся навзничь, стараясь слишком уж не двигаться, потому что, когда он дышал, его внутренности издавали скрипы судна в открытом море. Он умирал точно, как предрекала Силиа, когда он от нее ушел сколько там уже месяцев назад, в поту и муках, в одиноком уголку и без единой нянечки за ним приглядеть. Ха. Ее проклятие. Женщины, единообразно произносившей его имя так, словно оно прилагательное. Легкость, с какой он мог бы ее придушить, задавить то самодовольство, что плескалось в обличительном формалине за ее лупоглазыми очками. Готово дело, если б не глупая лягушка, что присела на корточки на этом заставленном подоконнике, изумрудный фаянс в откровении солнечного света, подарок малыша Бенни своей мамочке. Ничто не было незначительным. Все было странным. Надоедливый образ его сына в костюмчике, который он никогда не носил при жизни, абсурдно выложенного в отвратительном зеленом гробу, который он так и не занял в смерти. Что это означало? Что он понимал? Тело Мистера Компакта, казалось, состояло из чесучего синтетического материала. При его последнем семяизвержении единственная капля спермы взбухла, как слеза, в глазу его пениса. За теми хрупкими потрескивающими стенами таилось – что?.. УБН[28]… ФБР… его жена. Но какое ему дело? Он был сталь, воля и плоть. Он проверил себе пульс. Мы чертовы боги.

Латиша вновь вошла в комнату, как раз когда он употреблял следующую чашечку. Он тут же заметил странное положение ее руки у нее за спиной, кратчайший проблеск лезвия ножа для стейков у нее в кулаке. Милостиво улыбнулся, протянул парообразную трубку в ее сторону.

А после, лицом к лицу с холодным экраном телевизора, она заговорила:

– Мне даже самой этого делать не нужно. У меня друзья есть.

– Ты что это за херню мелешь?

– Убить тебя.

Он гавкнул.

– О как? И кто же эти