Оглоеды. Рассказы - Егор Евкиров Страница 14

Так подумал Борисов, повиснув локтями на калитке.

Лена Строкова обработала и перевязала дяде Лёше голову.

Борисов разулся на пороге.

— Ну, как там наш подранок?

— Сотряс у него, по ходу. Мутит его, но не рвёт. — Лена закрывала свою рабочую сумку.

— Лен, может, «скорую» вызвать?

— Обязательно нада!

— Ну звони тогда! Чего стоишь?

Строкова насупилась и ретировалась в прихожую звонить.

— Палыч, не ннада «скорую»! Ну её на ххрен ету бэ-ббольницу! — испуганно заверещал Ганин. — Ушиб у меня! Я и не так бэ-ббашкой трескался!

— Лежи, а ты! — прикрикнула на него тётя Клава. — А то щас мозг отойдёт!

— Ссплюнь ты!..

Борисов сел в кресло, уставился взглядом в палас, долго не мог сообразить, с чего начать, возился-возился, а потом осведомил, ковыряясь под ногтём большого пальца:

— Точно всё, дядь Лёш!..

— Чёво?.. — Ганина перевела настороженный взор с Борисова на мужа.

— Быка вашего увели, тёть Клав!..

— Гговорил же, — взвыл Ганин. — Ат, суки!

— Што значить «увели»? — Тётя Клава нахмурила брови. — Палыч, ты чё такое городишь?

Борисов свесил голову.

Тётя Клава догадалась, как ужаленная вскрикнула и схватилась за голову, подмяв свои седеющие локоны. Она вскочила с кресла, зажав рот ладонью, прошлась к дверному косяку, вернулась к креслу, потом села и зарыдала, затряслась. Её седые пряди волос повисли над её лицом.

— Быка в коровнике нет, повсюду кровь. А тебя, дядь Лёш, вальнули как ненужного свидетеля. Хорошо, что не грохнули!.. — Чувствуя себя неуютно в этой ситуации, Борисов ломал пальцы.

— Да лучше бы прибили тя, сука!! — побагровела тётя Клава. — Говорила ж те, дураку, продай быка!! Армяшки вить приезжали, питнадцать тыщ за него давали! А он: нет-нет, мол, на следующий год оставлю, за двацать пять отдам!! Ну, чо, отдал?! Отдал?! Жадный куркуль!!

— Не ори!.. — Ганин был подавлен. Ему было тошно от её слов.

— А как мне не орать?! Ты, придурок, не соображаешь своей тупой башкой, что терь ни быка, ни денег!! Зашибись, устроились!! Чо тя посильней-та не шваркнули!.. О-о-ой, осподи-осподи, ожишь ты мой!!

Ганин скривил гримасу отчаяния.

— А ты чо сидишь?! — набросилась женщина и на участкового.

Борисов посмотрел на неё как провинившийся ребёнок на строгую мать.

— А что я?.. — Его нога нервно задрожала.

Она указала на него пальцем:

— Ты ж участковый, твою мать ититу!! Ты должон етих падлюг ловить!! А ты тут сидишь, херню мне всякую несёшь!! Ежли б ты нормально работал…

— А я что — плохо работаю?..

— Плохо! Сидишь только на жопе смирно! А оне тут хозяйничают!

— Да не слушай ты её, Ппалыч! — встрял Ганин. — Она щас ппойдёт всех обвинять! Все у неё виноватые!..

— Да заткнись ты!! — закричала она на мужа. — Валяешься тут, страдалец!!

Ганин тяжело вздохнул и, обидевшись, отвернулся лицом к спинке дивана.

Вошла Строкова:

— Чё у вас тут за ор? А, тёть Клав?..

— Ну их на хуй всех! — Тётя Клава вскочила и продефилировала на кухню.

— Чё случилось? — не поняла ситуацию Строкова.

Борисов повернулся к ней:

— Позвонила?

— Да, позвонила. Через полчаса будут, сказали. Поможешь?

— Куда без этого… Ты, Лен, эта, тёть Клаве дай чё-нить: корвалолу, иль валерьянки!.. Ежли что, я на крыльце!.. Курю!..

Борисов сидел удручённый за столом, а напротив него тяжко вздыхал с перепоя Семён Янкин. У него было отёкшая, неделю не бритая, с запёкшимися остатками еды физиономия. Под опалёнными бровями венчались узенькие немытые глаза. Дышал он невыносимым перегаром.

Гнусное состояние Борисова было ясно: ему сделало выговор районное начальство за то, что он никак не может арестовать этих чёртовых «чёрных мясников»…

И вообще — что у него в селе за бардак? Молодёжные разборки. Пьянство. В конце, подытоживая, ему заявили, что он бесполезный сотрудник милиции — и даже намекнули о поиске другой работы…

Борисов исподлобья презренно наблюдал за Янкиным, который умирал с похмелья.

— Семён…

— Чио?.. — Янкина мутило.

— Когда бросишь бухать?

Янкин покумекал:

— Когда жиза начнёца просто охуительная, вот тада сразу, прям со свистом…

— Твоя жизнь никогда не будет охуительной, пока ты не бросишь пить!

— Максай, давай ты меня не бушь лечить сичас, а! У меня душа болит. — Янкин стал бить кулаком себе в грудь. — За Россию, нах, болит! Понимать нада… А тут ты со своими… этими… Хочу я и буду… Чио таково-то?.. Мешаю, што ль, кому?! Ведь никому не мешаю!..

— Тебе выдали трактор. Почему ты не чистишь снег? — Борисов устало провёл сухими ладонями по лицу.

— Я бухаю… Еслив я хочу бухать, я бухаю… Могу се позволить… И не нада мне тут… Я взрослый человек… Я и без вас знаю, что мне нада и когда…

У Борисова зачесались руки. Ему захотелось двинуть Янкину, но он это не мог себе позволить. А всего лишь закурил.

— Максай, дай закурить, — потребовал Янкин.

— Не дам.

Борисов вылез из-за стола и подошёл к окну — там был солнечный день.

— Тебе, Сеня, нету веры.

— Да ну!.. — осклабился Янкин.

— Ты обязался чистить снег, тебе все поверили. А ты за своё. Бухаешь, буянишь. Выполняй свои обязанности. Но ты не выполняешь. И не надо мне тут в патриотизм играть, повидал. Вы только все трепаться умеете, а ни к чему не приспособлены. Палец об палец не ударил, а борзоты хоть мойся. Балабол ты! Когда же вы жить-то научитесь, а?! Не болтая, а делая!

Весь запал иссяк из участкового, он повернулся к Янкину. Тот сидел, вальяжно развалившись на стуле, и нагло улыбался.

Борисов понял, что все эти его слова не взяли алкаша за живое. Он, наоборот, вон сидит и насмехается над его речами.

— Знаешь, что, Сеня, иди-ка ты отсюда! Не хочу тебя видеть!

— Зачем тада вызывал?.. Ноги вить не казённые ходить к вам по всем!.. — Янкин встал и удалился.

Борисов сузил глаза. Его желваки ходили ходуном.

Вдруг в кабинет ворвался глава местной администрации Венедикт Пронькин — запыхавшийся, красный, потный.

— Максим, у нас, эта, чапэ!..

— Что ещё? — Борисов судорожно потушил сигарету о дно пепельницы.

— Вовка, этот… Ну, Фадеев котор, Заяшлова, этого, Кольку гондошит…

— За что?

— Сам, эта, не знаю. Но бабки, эти, сказали, что он, эта, якобы с этими, «мясниками»…

— Кто он-то?..

— Как кто?.. Колька этот, Заяшлов!.. Давай, ехать надо, эта!.. А не то, мол, пиздец!..

— Ни хрена себе кино и немцы! Где?..

— У этих, Заяшловых, конешна!..

Борисов мигом накинул