Чак Паланик - До самых кончиков Страница 15

Нашарив пульт, Максвелл включил телевизор. Просторную спальню вмиг наполнила пальба и визг шин. Не отрывая взгляда от экрана, он сказал:

– Не смей больше притворяться. – И добавил, все так же уставясь в одну точку: – Захоти я «левых» результатов, обратился бы к гулящим девкам.

Той ночью Пенни проснулась от шума. Вроде чей-то голос?.. Затаив дыхание, она вслушивалась в безмолвие спальни. Потоки воздуха из кондиционера колыхали оконные занавески. Максвелл сопел рядом, растянувшись на шелковых простынях. Будильник на тумбочке показывал восемнадцать минут четвертого. Не успела Пенни вернуться в объятия Морфея, как вновь донесся тот же звук: мужской голос, невнятный.

Макс разговаривал во сне. В бормотании, больше похожем на мучительные стоны, затесалось что-то вроде «хихи». А может, это были два слова? Так сразу и не скажешь… Приподнявшись на локте, Пенни наклонилась ближе. Он забормотал вновь:

– Фифи.

Она наклонилась еще ближе. Пожалуй, даже слишком. Словно датчик сработал: хриплым с испуга голосом Макс крикнул:

– Фиби!

Пенни так и обмерла: до того неприкрытой была чужая боль. В голове колоколом загудело чужое имя. Фиби. Затем снова воцарилась тишина.

Похоже, тихий омут в душе К. Линуса Максвелла был глубоким. В бледной худощавой груди ученого билось живое сердце. Ах, тоскливо подумала Пенни, если б только он поделился своими тайнами, их отношения смогли бы выйти за рамки фантастического секса, превратились бы в истинные чувства.

Пенни несказанно поражало его буквоедство. Максвелл производил впечатление инфантильного, к тому же зацикленного на науке создания; действительно «ботаник» какой-то… Бесстрастный тиран, тщательно скрывающий свои искренние привязанности и эмоции. У него и кожа-то была совсем без запаха и холодной на ощупь, как у робота в научно-фантастическом фильме. Зато когда он брал в руки свои стимуляторы…

Все равно что внимать гениальному тенору в парижской опере или ужинать на пленэре чем-то восхитительно итальянским. Пусть Макс ее не любил; стоило ему коснуться ее желез, и Пенни забывала обо всем. Несмотря на его равнодушие и холодность, она начинала испытывать чуть ли не влюбленность, пусть мимолетную. Когда инструментарий «До самых кончиков» принимался ворошить в ней страсть, Пенни смотрела в безучастные голубые глаза и ничего не желала на свете, кроме Макса. Он словно околдовал ее.

Ей хотелось верить, что занятия любовью – это нечто большее, нежели стимуляция нервных окончаний, пока какие-то там гормоноферомоны не прыснут в лимбическую систему. Настоящая любовь – и это она знала – куда долговечнее и душевнее. Такая любовь поддерживает и питает человека. А «любовь», которую возбуждал Максвелл, сходила на нет вместе с оргазмом. Несмотря на восхитительное воздействие, продукция «До самых кончиков» генерировала лишь мощный суррогат.

Самым темным страхом Пенни было подозрение, что широкие женские массы не уловят разницы.

Утром на Пенни снизошло озарение, и она позвонила матери в Омаху.

– Как там Париж? – игриво поинтересовалась та. – Умоляю, скажи наконец, что у тебя задержка цикла!

– Откуда ты знаешь про Париж?

На том конце провода мать прищелкнула языком.

– Милая, «Нэшнл инкуайрер» каждый день печатает твои снимки на фоне Эйфелевой башни!

Пенни аж покачнулась: на работу она не ходила, сказавшись больной. Наплела Бриллштейну про гепатит С. Если народ в «Би-Би-Би» не ослеп и не оглох, правда давно выплыла наружу.

– Газеты назвали тебя Доткомовской Золушкой! – надрывалась мать. Она всегда кричала по межгороду.

– Мам…

– Ты видела недавние фото президента Хайнд? – захлебывалась та. – До чего жутко выглядит!

– Может, у нее гепатит? – промямлила Пенни.

– А д’Амбрози вообще уже никакая! Так что не вздумай бросить Максвелла! – предупредила мать. – Иначе гореть тебе в геенне огненной!

– Собственно… поэтому я и звоню. – Пенни воспользовалась моментом, чтобы направить разговор в нужное русло. – У тебя сохранились старые номера «Инкуайрера»?

– Диктуй дату, – гордо бросила мать. – У меня все подшивки начиная с семьдесят второго года.

– Шутишь?

– Труд всей моей жизни.

– Смотри, я хочу сделать Максу сюрприз, но есть проблема: я ведь толком его не знаю… Ну-у, понимаешь, детство там, предпочтения…

– А чем плоха вики-как-там-ее?

– Википедия, мам. Нет, не годится. – Пришлось объяснить, что «Вклинус» нанял целую бригаду хакеров, чтобы те прочесывали Интернет и следили за имиджем магната. Любая публично доступная деталь его биографии была под контролем. – Мне нужно что-то из старенького, когда Интернета не было и в помине.

– Милая, это ведь «Инкуайрер», а не «Нью-Йорк таймс», – с сомнением протянула мать.

– Ну мамуль, пожалуйста…

– Что конкретно тебя интересует?

Пенни на секунду задумалась.

– Клички домашних питомцев. Хобби. Может, что-нибудь трогательное про мамашу. Кстати, ее звали не Фиби?

– Так она же умерла?

– Да я в курсе, но было бы так здорово найти его детское прозвище, к примеру, – уперлась Пенни. – Любимый сорт мороженого. Колыбельную. Короче, любую мелочь, помимо официальной информации.

Под конец беседы мать с энтузиазмом воскликнула:

– Поняла! Немедленно отправляюсь в подвал!

– Спасибо, мамуль.

Стоило раз симулировать оргазм, как закрались сомнения в искренности остальных. Пенни больше не доверяла реакции собственного организма. Теперь каждую ночь она терзалась страхом, что в своих восторгах либо переигрывает, либо наоборот. Макса она никогда не любила, зато любила то наслаждение, которое он вызывал в ее теле. Теперь даже оргазмы утратили над ней власть.

Не потому ли прекратилась его связь с Клариссой Хайнд? И принцессой Гвен. И с Алуэттой.

Осталось всего шестьдесят семь дней.

Как бы то ни было, порой приходилось симулировать. Бывали ночи, когда даже воспоминания о горячих губах Алуэтты не могли довести до оргазма. Иногда ей удавалось обмануть Максвелла, но по большей части – нет. Ее тело он знал лучше ее самой.

Когда Пенни попадалась – ее выдавали базилярный пульс, судоральный pH и синюшность эпителия, – Макс бесцеремонно выдергивал прототип, демонстративно рвал свежеисписанные листки и швырял клочки в корзину. Затем открывал ноутбук и в который раз редактировал первое поколение маркетинговых материалов «До самых кончиков».

Однажды, чтобы хоть как-то поднять ему настроение, Пенни выразительно кивнула на блокнот:

– Они все там?

– Кто? – спросил Макс, не отрываясь от экрана с очередной телерекламой, присланной на утверждение. В глазах Пенни все такие видеоролики были на один лад: женщины с маниакальной улыбкой и горящим взором мчатся домой из магазина или с почты, прижимая к груди ярко-розовую упаковку с витиеватой надписью «До самых кончиков». В конце закадровый голос сладострастно урчит: «Миллиарду мужей грозит скорая отставка».

– Твои бывшие, – уточнила Пенни. – Они все там? – Она вновь кивнула на блокнот, испещренный паучьей скорописью. – Президент, принцесса, наследница стального концерна?

Она и сама знала ответ. Макс собирал информацию, как сорока.

– Этот блокнот лишь один из немногих, – промолвил он, прокручивая макеты рекламных постеров, которые вот-вот появятся во всех женских журналах мира. На дисплее мелькали логотипы «кончиков» на баскском, французском, хинди, африкаанс, китайском… – Уверена, что хочешь быть в курсе? – холодно поинтересовался он.

Нет, в этом Пенни сомневалась, но утвердительно кивнула.

– У меня проиндексированы и снабжены перекрестными ссылками антропометрические характеристики семи тысяч восьмисот двадцати четырех женщин в возрасте от шести до двухсот семи лет. – Обернувшись и встретив ее ошарашенный взгляд, Максвелл добавил: – Прежде чем ты кинешься звонить в комиссию по делам несовершеннолетних, уведомляю: контакт с шестилетней состоялся, когда нам обоим было по столько же, и мы играли в доктора в подвале ее дома в Балларде.

Многовековым объектом оказалась колдунья, обитавшая на вершине Эвереста.

Макс улыбнулся.

– Я развил в себе навыки доставлять наслаждение любой женщине, – заявил он бесстрастным тоном. – Молодым и старым, худым и толстым, из разных стран и культур – не важно. Сейчас я могу быстро и эффективно довести каждую до такого оргазма, о каком она мечтать не смела.

Вернувшись к монитору, он продолжал:

– Я собирал данные о половой восприимчивости старшеклассниц, студенток и молодых специалисток. Изучал эротическую технику ритуальных блудниц в таджикском храме… у немецких сексологов… суфийских танцовщиц живота. Женщины, известные тебе – богатые и знаменитые, – это лишь верхушка моего сексуального айсберга. Укладывая их в постель, я уже в совершенстве владел тысячью способами доставлять наслаждение.