Ариф Алиев - Новая Земля Страница 15

Я знаю, о чем я не мог мечтать.

О переводе с тюремного на обычный режим я не мечтал, дни в календарике зачеркивал, но не мечтал, рано мне еще мечтать, рано начнешь мечтать, не доживешь. Неужели перевод на обычный?

Майор взял бумагу со стола — лист со стандартной шапкой шрифтом Times New Roman № 14, ХОДАТАЙСТВО тем же шрифтом, но полужирным и заглавными буквами, потом короткий текст.

— Прочтите и подпишите. Вы просите перевести в колонию-поселение. Мы соглашаемся. Ваше ходатайство и характеристика за весь период отбывания наказания будут направлены в суд. Речь идет о замене неотбытой части наказания более мягким видом наказания, в вашем случае это расконвоирование. Вы должны понимать, это не условно-досрочное освобождение в привычном виде.

Он пододвинул бумагу, но я не мог читать. Слезы в глазах, не вижу ничего. Рванулся бы зеброй черно-серой полосатой и проломился сквозь стены на волю, такие силы внутри почудились.

На поселение прошу перевести? Расконвоирование? Так не бывает. И слово устаревшее, полузабытое. Почему не в привычном виде? Что такое «в привычном виде»? Я не знаю, к чему я привык, а к чему нет. Счастье глюченое, игры затемненного разума. Выключите лампу, я слышу невозможные слова. Ну нельзя же так, выключите, я прошу.

Почему врач сидит в белом халате? Он ждет, я задохнусь от радости, ждет, у меня сердце разорвется?

— Ехать далеко, условия этапа обычные, придется потерпеть. Но по прибытии на место дальнейшего отбытия наказания вас расконвоируют.

Нет, я не мог читать о прибытии и отбытии, слезы мешали и радость. Бывает такая радость, что думать не можешь, не то что читать.

— Подпишете и уйдете на этап, в камеру поднимать не будем. Одежду и обувь вам выдадут.

На этап из Белого Лебедя? Отсюда никто не выходил живым. Никто никогда.

Выключите лампу, пожалуйста, я сейчас заплачу, мне стыдно, я сейчас закричу.

Врач, уйди, не дождешься ты моей смерти, уйди.

Я заплакал.

— Расконвоировать вас решено по соображениям гуманности и учитывая возросшее значение общечеловеческих ценностей и личных свобод и как меру по дальнейшему укреплению отказа от смертной казни и меру по всемирной либерализации пенитенциарных наказаний в соответствии с принятыми нашим государством международными обязательствами. Но, учитывая срок и тяжесть совершенных преступлений, решено расконвоировать вас в спецпоселении, вдали от населенных пунктов. Свидания на спецпоселении, к сожалению, не предусмотрены, прочтите пункт 8.

Я не мог вытереть слезы, я не мог найти пункт 8. На пожизненном свидания разрешены раз в год после отбытия 10 лет на тюремном режиме при условии хорошего поведения, отсутствия замечаний и неукоснительного выполнения правил внутреннего распорядка, но ко мне никто не приедет, некому ко мне ехать.

— Вопросы, просьбы?

— Лампу выключите, гражданин начальник. Я не могу сосредоточиться. Ту, среднюю, гудит очень.

— Я не понял, вы отказываетесь подписывать свое ходатайство, Жилин?

За ужином мне надо убить Костю Ганшина. Он молодой, он псих. А когда человек молодой псих, чаще он сильный, чем слабый. Он возьмет рыбу, разломит, поднесет ко рту, но будет думать не о рыбе и вкусных костях, он будет следить за мной и прикидывать, как он будет убивать меня ночью. Да, он будет осторожен, хитрый молодой псих Костя Ганшин, в свой особенный день 8.06.2013.

Если подпишу, могу Костю Ганшина не убивать.

— Где подписывать?

Не буду читать, скорее на этап, скорее на спецпоселение, определяй, майор, на расконвойку.

Майор кивнул Витамину, чтобы снял с меня наручники.

— Вопросы, просьбы?

Вопросы такие: почему меня выбрали, чем я заслужил счастье, будет меня врач осматривать или нет, перед этапом положено осматривать и давать медицинское заключение. Но я не идиот вопросы задавать. Все наши беды от лишних слов и вопросов, вот так и никак иначе, я когда-нибудь поспорю с вами, если сомневаетесь, и докажу, что я прав.

— Вопросов и просьб нет, гражданин начальник.

Витамин наклонил меня, завозился с ключами, и я близко увидел текст и прочитал в том числе и пункт 8. Удивило «Жилин Иван Георгиевич», заранее впечатанное в текст ходатайства полужирным Times New Roman № 14, а пункт 8 не удивил.

Оставалось подписать, и соткется тогда из бесконечной тюремной пустоты чудо расконвойки, и жизнь разделится на до и после подписи. Майор дарит мне жизнь без звяканья ключей, без Витамина и Кости Ганшина.

За что?

Я отсидел 1588 дней, считая вместе с СИЗО, спецбольницами и этапами, на пожизненном отсидел 1108 дней, мне положено зачеркнуть еще 2544 дня, чтобы перейти на обычный режим, а когда зачеркну все до единого 2544 дня, добавьте 15 лет на обычном режиме минус отсиженное в СИЗО, в спецбольницах и на этапах, это еще 4998 дней, после 25 лет, или после 9131 дня общего срока, который надо считать начиная со 2 февраля 2009-го, я могу подать на условно-досрочное освобождение от отбывания наказания, а если комиссия откажет или комиссия примет положительное решение, а суд откажет, то придется ждать еще 3 года, на пожизненном подавать на УДО разрешено каждые 3 года.

И вдруг — расконвойка, черти на левом плече плачут, ангел жалеет, что поторопился улететь, прикидывает, не вернуться ли к чудесно расконвоированному.

Витамин снял наручники. И руки не выламывал, как обычно. Майор протянул испорченный, исчерканный многими подписями и просто каракулями лист и ручку дал без колпачка.

— Сразу не подписывайте, потренируйтесь, чтобы подпись была типичная. А то приедет комиссия по правам человека, спросят, почему осуждённый Жилин подписался криво, скажут, принуждали его или подписал ходатайство в состоянии аффекта или недееспособен был в момент подписания, не соображал, что делает. Ну, потрясите рукой, напишите что-нибудь или нарисуйте.

Да, руки затекли. Несколько часов в наручниках, руки за спиной, у кого угодно затекут руки, у вас, что ли, не затекут, ради любопытства или по пьяни как-нибудь надели бы наручники и постояли у стены прыгуном-раскорякой.

Я взял ручку. Обычная дешевая ручка, прозрачная, с синей оконцовкой и надписью «Erich Krause» золотой краской, обычные дешевые ручки приносят счастье, я держу самую счастливую в мире ручку. Когда смогу, куплю себе такую, и буду всю жизнь носить с собой, и никогда с ней не расстанусь, и подписываться буду счастливой ручкой и никакой другой не буду подписываться.

Я почеркал на бумаге, закрутил корявую спираль между подписей, цветочков и сисястой голой девкой. Бумага была густо исчерчена. Неужели кто-то еще разминал затекшую руку? Неужели расконвой еще кому-то предложили? Вряд ли. Не может быть. Это майор, он аккуратист, когда подписывается, всегда руку разминает. Должность у него ответственная, ему тоже важно ставить на документе правильную подпись. Да, майор каракули раскалякал, и девку голую он нарисовал, больше некому. Во ФСИНе умственно отсталых не держат, никто не станет одновременно несколько пожизненных освобождать. Я, предположим, на людей без повода не бросаюсь, я убил 6 плохих людей в состоянии сильного нервного потрясения, но остальные полосатые по обе стороны продола сплошь психи, маньяки, террористы и лидеры преступных группировок. Никого на расконвой не отправят. Я бы никого не освобождал, даже Сипу. Может быть, Сипу в первую очередь следовало на пожизненном держать до смерти.

Я подписал ходатайство.

Майор взял у меня «Erich Krause», размашисто и наискось, как и положено начальнику, написал по краю: «Не возражаю». И подписался внизу. И печать тиснул. Круглую печать, не штамп.

Я хотел спросить, почему он один не возражает, почему комиссия по условно-досрочному освобождению меня не будет заслушивать в составе начальника ИК-2 ОИУ-2 ГУФСИН Пермской области, его заместителей, начальника отдела специального учета и врача, вряд ли ходатайство действительно за подписью одного майора неизвестной должности, и круглую печать тоже вот так запросто не ставят, ее по решению комиссии ставят, ее секретарь комиссии ставит, печать в сейфе хранится у начальника ИК-2 ОИУ-2 ГУФСИН Пермской области, а не где-нибудь еще, почему приезжий какой-то майор, веселый и находчивый, ее из сейфа взял, и машет ею, и на столе оставляет ее, а если какой-нибудь псих ему этой печатью в лоб?

И еще несколько вопросов в мозгах застучалось, я захотел майора спросить хотя бы, да кто он такой, откуда у него такая безмерная власть, он же меня этой печатью помиловал, а помиловать может президент РФ по представлению Комиссии по помилованию при Президенте РФ, а он не президент РФ, он майор какой-то приезжий.

Но не задал ни одного вопроса, я же не идиот.

— Поздравляю, Иван Георгиевич, перед вами новая жизнь. Верю, вы твердо встали на путь исправления.

Кто встал, я? Что он мелет, сявка? На тюремном режиме на путь исправления встать нельзя. Можно сдохнуть, как чечен Иса, как Копанец, как Макарский, и в номерной могиле исправиться.