Ричард Бротиган - Чтобы ветер не унес это прочь Страница 15

Если они кормили рыбой кота, то это был лев, а не кот. Но и на любителей кошек они тоже не походили.

С подачи Дэвида на меня, как гром среди ясного неба или, точнее, среди дождливых февральских сумерек, свалилась новая загадка и новый взгляд на людей пруда.

Что, черт возьми, они делали с рыбой? Теперь этого уже не узнать: зима и плохая погода закрыли пруд еще в октябре.

Так родилась эта тайна, и тайной она останется навсегда, потому что я никогда их больше не видел.

Между тем, Дэвиду наскучила тема «много рыбы и мало едоков», и он заговорил о другом.

— Так когда мы пойдем стрелять по гнилым яблокам?

Дело было в пятницу.

Завтра суббота: не нужно идти в школу.

— Давай завтра, — предложил я.

— Отлично, может, забуду об этих дурацких снах, — согласился Дэвид. — Почему–то ужасно хочется посмотреть, как оно выглядит. Я его почти вижу, но очень размыто.

— Постреляешь по яблокам и забудешь, — сказал я, старательно вкладывая в слова сочувствие.

— Ага, — сказал Дэвид, но, судя по голосу, он не особо в это верил. — Встречаемся на заправке «Перекресток». Завтра в двенадцать. Сколько у тебя патронов?

— Целая коробка, — ответил я. — Дыроносы.

— Я тоже возьму коробку, — сказал Дэвид. — Тоже дыроносы. Чтобы было одинаково.

Бензоколонка «Перекресток» была нашим обычным местом встреч. Эта занюханная станция принадлежала старику, которого почти не интересовал бензин. Летом он продавал червей проезжавшим мимо рыбакам и шипучку детям.

Как я уже говорил, мы с Дэвидом почти всегда встречались только вдвоем и никого больше не звали. Дружба была тайной.

Чтоб ветер не унес все это прочьПыль… в Америке… пыль

Назавтра я остановился у «Перекрестка» с ружьем и коробкой патронов, которая была бы гамбургером, обладай я хоть каплей везения.

Я приехал первым, и, прислонив велосипед к стене, двинулся к бензоколонке за бутылкой шипучки. Ружье я держал в руке. Мне было всего двенадцать лет, но никто не обратил внимания на мальчишку, стоявшего у дверей заправки с ружьем и бутылкой безалкогольного пива в руках.

Нет нужды говорить о том, как изменилась Америка после 1948 года. Если сейчас у дверей бензоколонки появится мальчишка с ружьем, то через несколько минут туда примчится Национальная Гвардия, и, вполне возможно, у нее будут к тому все основания. Может оказаться, что пацан стоит посреди кучи трупов.

— Зачем ты их убил? — спросят люди, как только пацана разоружат.

— Ненавижу физкультуру, — будет ответ.

— Ты хочешь сказать, что расстрелял этих людей только потому, что тебе не нравятся уроки физкультуры?

— Не только.

— Что значит, не только? Что ты хочешь этим сказать? Убито двенадцать человек.

— В «Макдональдсе» мне не долили соус на «Биг–Мак».

— Ты хочешь сказать, что стрелял в людей из–за того, что тебе не нравится физкультура? и потому, что в гамбургере оказалось мало соуса?

Пацан смутится — впервые после начала бойни — потом спросит:

— А что — по–вашему, этого мало? А если бы вам так? Поставьте себя на мое место, — будет долдонить мальчишка, устраиваясь на заднем сиденье полицейской машины и направляясь к досрочному освобождению из колонии, которое наступит ровно через восемь лет и семь месяцев.

Его выпустят из тюрьмы в двадцать один год — мужчину с младенческой физиономией и задним проходом в три дюйма диаметром.

— Стрелять собрался? — В дверях бензоколонки появился старик. От холода он потирал руки — день стоял сырой и облачный. Всю ночь шел дождь, но поздним утром часов около девяти прекратился.

Все вокруг пропахло дождливой зимой.

— Ага, — сказал я. — Надо учиться не промазывать.

— Сегодня подходящий день, — ответил старик.

Я плохо понял, что он имел в виду, но, чтобы доставить старику удовольствие, сказал «да». Удовлетворенный старик вернулся к себе в конторку и уселся у пузатой печки — может, до темноты он и продаст еще пару галлонов бензина.

Летом здесь шла бойкая торговля червяками и шипучкой, но сейчас стоял февраль, до жары и рыболовного сезона оставалось еще три месяца.

Почему–то люди неохотно покупали у старика бензин. Несмотря на то, что колонка располагалась на перекрестке дорог. На свете очень много загадок, которые так и остаются неразгаданными.

Старика это, похоже, не волновало — его устраивало такое положение дел. Вполне возможно, заправочная станция служила ему лишь ширмой для торговли червяками. Каждое лето он продавал несметное количество червей — в десяти милях от перекрестка находилось озеро, и дорога к нему шла как раз мимо этой заправки. В округе водились крупные червяки, которых все называли ночными ползунами, и старик скупал их у нас, пацанов, по центу за штуку.

По ночам мы, подсвечивая себе фонариками, собирали червей на газонах. Единственное условие — трава должна быть мокрой. Лучше всего, если вечером шел дождь, но неплохо получалось и тогда, когда газоны просто поливали из шлангов.

Я тоже собирал ночных ползунов и носил старику. Я вываливал перед ним горсть червей, старик тщательно их пересчитывал и давал за каждого цент. Он никогда не расплачивался ни четвертаками, ни пяти- или десятицентовыми монетами. Только пенни. Медь он пересчитывал не менее старательно, чем ночных ползунов.

Каждый день весной и летом дети приносили на бензоколонку червей для пересчета и получали за них пенни для своих нужд. Простейший ранний капитализм: выползавшее первоначально из земли впоследствии превращалось в стаканчик мороженого. При этом старик никогда не отказывался от червяков, даже если рыбалка на озере шла плохо. У него всегда находилось место для сосчитанных ползунов и запас монет для новых подсчетов; но нужда в этом возникала редко — червячная торговля шла хорошо.

Другое дело бензин.

Подсчеты старика часто прерывали приезжавшие за червями рыболовы. Он продавал им ползунов в пинтовых картонках, добавляя туда для свежести мокрую землю и мох. По дюжине в каждой картонке.

Перед тем, как оторваться от червяков или центов, старик доставал блокнот и записывал туда наши имена вместе с количеством доставленных червей. Разобравшись с покупателем, старик возвращался, досчитывал ползунов и отмерял нужное количество монет.

Если какой–нибудь рыбак приезжал за своей дюжиной во время подсчета червей, старик писал в блокнот: Джек 18. Это означало, что он отсчитал 18 червяков, и процедура еще не закончена.

Старик отлучался, продавал червей, возвращался обратно и продолжал считать, начиная с 19. Если к появлению покупателя он пересчитал уже всех червей, предположим, их получилось 175, то в блокноте появлялась запись: Джек Итого 175 — в этом случае, вернувшись, старик начинал отсчитывать пенни.

Если же его отвлекали от выкладывания центов, старик писал в блокнот: Джек Итого 175, уплачено 61, после чего выходил, продавал червей, возвращался и продолжал отсчет с 62.

Так постепенно наши руки наполнялись одноцентовыми монетами. Всегда новенькими. Старик специально ходил за ними в банк. Старыми центами он не расплачивался никогда.

Я не знаю.

По–моему, бензоколонка существовала только потому, что старик слишком любил считать червей и центы. Другой причины я придумать не могу.

А вы как думаете?

Червячный бизнес происходил в той части заправки, где должен был размещаться гараж. Вместо того, чтобы поднимать домкратом машины, выяснять, что в них не так с тормозами, коробкой передач или развалом колес, менять покрышки и делать другую полезную работу, старик считал в гараже червяков и монеты.

Там, где должны были стоять рядами колеса, вытянулись длинные деревянные ящики, заполненные тысячами ночных ползунов, а место канистр с машинным маслом занимали в ожидании червей пирамиды пинтовых картонок.

В маленькой конторке стоял холодильник, в котором старик хранил готовые для продажи ящики с червями. Температуру он регулировал так, чтобы червяки оставались свежими — не замерзли и не задохнулись от жары. Он называл эти ящики червячниками. Старик слишком много времени проводил в гараже за подсчетами, поэтому рядом с конторкой он поставил колокольчик. А около него — табличку: ЗВОНОК ДЛЯ ЧЕРВЕЙ.

Может поэтому никто и не покупал на заправке бензин.

Если человеку нужен бензин, он без труда найдет место без ЗВОНКОВ ДЛЯ ЧЕРВЕЙ.

Большинство автомобилистов именно так и поступало — судя по тому, что старик продавал не больше двадцати галлонов, да и то не каждый день.

У входа в конторку стоял большой ящик, в котором старик держал шипучку. Летом он каждое утро сваливал туда по несколько кирпичей льда, и бутылки просто плавали в обломках — самая холодная и самая вкусная шипучка в мире. В жаркие дни этот ящик превращался для пацанов в настоящую Мекку. Когда жара становилась нестерпимой, на помощь приходила бутылка с холодной шипучкой. Старик доверял пацанам. Рядом с ледяным ящиком стояла консервная банка, куда мы опускали пятицентовые монеты или пенни.