Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха Страница 16

Машина стоит в пробке. Пробки в Риме — дело обыкновенное. Половина города — пешеходная зона. Вторая половина — старинные узенькие улочки.

Воды Красного моря разошлись перед Моисеем, думает кардинал. Он очень боится, что об этом вспомнил и Джереми Л. Смит. На самом деле ничего перед Моисеем не расходилось. Моисей знал брод. Он сорок лет водил свой народ по пустыне, чтобы выбрать единственное место, где нет месторождений нефти.

В то время как машина Джереми Л. Смита стоит в пробке, Уна Ралти даёт очередное интервью бульварной газете. Джереми Л. Смит быстро забывает тех, кто становится святым благодаря ему. Уна Ралти сидит в редакции на широком мягком диване. В её руке — сигарета с мундштуком, в другой — бокал вина. Она одета дорого, но неброско. Она давно уже не работает на панели — с той самой минуты, как её изображение впервые появилось в таблоиде.

Она рассказывает, какую праведную жизнь теперь ведёт. Она много жертвует на приюты, борется против уличной проституции, из которой её вытащил Джереми Л. Смит. Они фотографируют её. Особенно хорошо крупным планом выходят её серые глаза. Они и в самом деле красивые. Продукция под маркой «Уна Ралти. Почувствуй спасение» продаётся на ура. Духи, туалетная вода, дезодоранты, мыло, шампунь, кондиционер. Ей предложили это после третьего появления на экране. Идеальная рекламная кампания, раз имя самого Смита уже застолбил Ватикан. «Святая грешница» — это колготки, трусы и бюстгальтеры. «Уна» — это линия эпиляторов «Bosch». Уна по-прежнему пользуется успехом у журналистов.

Пока Уна говорит о своём знакомстве с Мессией, «Мерседес» Джереми останавливается у газетного киоска. «Майбах» слишком заметен для путешествий по Риму инкогнито — вот причина, по которой сегодня Джереми на «Мерседесе». Джереми замечает обложку модного журнала и узнаёт лицо. Это Уна Ралти.

Покажите Джереми портреты Марко Бенти или Массимо Альда. Он не вспомнит их. Вы тоже не помните, кто они такие, когда читаете эти строки. Вы пытаетесь найти их имена на предыдущих страницах. Они там есть. Но искать их нет смысла: я напомню вам. Это люди, которые подвозили Джереми до Рима.

Но Уну Ралти он помнит. Это первая тёлка, которая дала ему в Европе. Он узнаёт это лицо в оспинах и серые глаза. Из второго «Мерседеса», где едет кардинал, никто не выходит.

«Купи последний People, давай», — говорит Джереми шофёру.

Джереми листает журнал. Он читает интервью с Уной Ралти. Он ничего не понимает. Она говорит цитатами из Библии. Она говорит о спасении, о мраке Преисподней — о чём угодно, но не о том, что он хочет прочитать. Она рассказывает, как он бросил ей спасательный круг, как вытянул её из тьмы и грязи, но ни слова конкретно. Джереми помнит, как она делала ему минет. Он помнит, как они трахались. Он помнит, что она рассказывала ему о Риме, а у него была одна мысль: как бы снова ей засадить. Он не бросал ей спасательных кругов и верёвок. Он оставил ей только деньги и свою сперму. Больше он ничего ей не дал. А она говорит, что из его глаз лучился божественный свет, что она чувствовала исходящую от него космическую энергию.

«Останови, давай», — говорит Смит. Машина тормозит.

Он поднимает телефонную трубку и набирает номер второго «Мерседеса». Через минуту кардинал Спирокки сидит рядом с Джереми.

«Найди мне её, а?» — говорит Смит.

Кардинал Спирокки смотрит на портрет Уны Ралти. Всё, что она говорит, одобрено кардиналом. Каждое слово выверено специальной службой. Для неё пишут тексты точно так же, как для Джереми. Уну нужно приготовить для Смита — она приготовлена. Смит сам почувствовал момент, когда нужно свести их вместе. Кардинал понимает, что всё сделал правильно.

«Завтра», — говорит он.

«Сегодня», — отвечает Смит.

Потеря власти — это именно то, чего так боится Спирокки. Уна послужит новым рычагом для управления Смитом. Потому что старые рычаги притёрлись и стали слишком часто давать сбои.

«Ну что же. Пусть будет сегодня», — кивает он и выходит из машины.

Он набирает номер, ещё не дойдя до собственного «Мерседеса».

«Уна», — говорит он.

«Да, кардинал».

«Смит хочет тебя видеть. Он говорит: сегодня. Ты появишься завтра».

Уна ждала этого. Она была предупреждена. Она кивает журналисту из таблоида и говорит, что ей срочно нужно идти, потому что время не ждёт.

Джереми Л. Смит не смотрит новости. Он любит мультфильмы.

Хотя на первых порах он их смотрел. Не просто смотрел, а глотал. ВВС, CNN, Euronews — всё подряд. Он глотал новости, жадно вцеплялся в них глазами, дотрагивался до экрана руками и не мог поверить, что лицо, которое показывают по всем телеканалам, — это его лицо. Он часами пересматривал программы о себе, свои интервью различным каналам, изучал свои гримасы, свои ужимки. Дело в том, что раньше Джереми Л. Смит видел себя только на фотографиях, сделанных в полицейском участке. Они все видели себя только на таких фотографиях, все ублюдочные дружки Джереми Л. Смита, вся его американская армия. Джереми Л. Смит никогда не видел себя со стороны в окружении людей, не видел своей мимики на видео — в действии. Зеркало не считается. Перед зеркалом Джереми строил рожи, брился и расчёсывался пятернёй. А потом он появился на экранах. Его внезапно стало очень много, гораздо больше, чем любого другого человека на земле. И Джереми стал впитывать себя, глотать себя, питаться собой.

Передачи про своих «соратников» он не смотрел. Когда он видел интервью с очередным человеком, который однажды столкнулся с ним и теперь нёс чушь о длани Божьей, он переключал. Он попросту не помнил этих людей. Они были случайными шавками на его пути. Обстоятельствами. Поэтому он не видел ни одного интервью с Уной Ралти. Газет и журналов он тоже не читал. Точнее, читал — по указанию кардинала. Кардинал считал нужным ещё подготовить его перед новым витком, перед появлением Уны. Когда он счёл Джереми готовым, он позволил ему увидеть Уну.

Джереми помнит об Уне Ралти, когда идёт по коридору в свои апартаменты. Он помнит об Уне Ралти, когда две девушки невероятной красоты снимают с него одежду и умащают его тело благовониями. Он помнит об Уне Ралти, когда они целуют его и облизывают, и когда он проводит шершавой ладонью по их бархатным ягодицам, и когда окунается в водопады их волос.

Точнее, он помнит не саму Уну. Реальная Уна для него никогда не существовала. Он помнит женщину с серыми глазами, которая сделала ему самый классный минет в его жизни. И это — точка опоры.

Помните ли вы всех людей, с которыми так или иначе сталкивались в своей жизни? Конечно, нет. Но их лица кажутся вам смутно знакомыми. Вот этого человека вы никак не можете узнать, пока он не напомнит, что стоял на входе в одном учреждении и всё время отпускал похабные шуточки. Тогда вы вспоминаете его мерзкую харю. А вот другой — вы тоже не можете понять, где его видели. Но он подсказывает, что дал вам прикурить в варшавском аэропорту. И вы вспоминаете: да, он был очень обходителен и случайно унёс вашу ручку, которую одолжил, чтобы заполнить декларацию.

Так же и с Уной Ралти. Он не помнит её имени и не помнит даже, как она выглядит, потому что они трахались в темноте. Он не помнит её голоса, хотя они много разговаривали. Он помнит, как она держала во рту его член и смотрела на него своими серыми глазами. Именно этот взгляд запомнил Джереми Л. Смит. Именно его он увидел на обложке журнала.

Но у Спирокки есть к Джереми Л. Смиту ещё одно дело. Гораздо более важное, чем Уна Ралти и все римские шлюхи вместе взятые.

Он стучится в дверь. Джереми уже готов. Он одет, он сидит на диване, справа от него — Мария, слева — Бьянка, а перед ним — телевизор. Показывают какую-то чушь про животных. Джереми неинтересно, но он чувствует усталость. Ему безразлично, что смотреть.

Потому что оживить старика с пулей во лбу, а затем превратить его в молодого человека, а затем оживить ещё одного старика — это сложнее, чем исцелить сотню джонов мерриков.

Он дотягивается до кнопки, разрешающей вход в апартаменты.

«Как вы себя чувствуете?» — Спирокки склоняет голову.

«Нормально. Чего тебе?»

Его так и не научили обращаться согласно рангу. Он умеет прочитать заготовленную речь, но со «своими» остаётся запанибрата.

«У нас есть дело, которое не касается девушек».

Мария и Бьянка тут же встают и покидают помещение.

«Ну чё?»

Спирокки умеет разговаривать с Джереми. Он давно знает, что намёки бессмысленны, а деликатность бесполезна. Что нужно брать быка за рога, вываливать всю информацию сразу. Говорить не «сделайте, пожалуйста», а «надо сделать».

«Омоложение больше повторять нельзя».

«Почему?»

«Потому что стариков множество. Тысячи. Миллионы. Миллиарды. Их больше, чем больных, во много раз. И они взбунтуются. На вас наседают миллионы больных. К вам рвутся не только те, кто болен серьёзно, смертельно, кому не поможет никто, кроме вас. К вам рвутся люди с насморком и растяжениями — с мелочью. Вы знаете это. Вы хотите, чтобы к вам ломились старики и старухи, желающие стать молодыми?»