Внутри - Евгений Гатальский Страница 16

– Будет, – всхлипывает Сэнди.

– Если и будет, то это не твоя вина.

Сэнди смотрит на меня, она хочет знать, верю ли я сам в то, о чем говорю, или нет.

– Нами кто-то управляет, и после всего того, что с нами случилось, будет глупо считать эту мысль бредом.

– Ага.

Сэнди шмыгает носом и говорит:

– Прости меня, Олег.

– За что?

Сэнди поворачивается ко мне боком, лицом к заднему сиденью, просовывает руку между мольбертами и чешет недовольно урчащего Гейси за ухом. Не то, чтобы она решила успокоить кота, просто ищет повод не встречаться со мной глазами, удрученно думаю я.

– Нам нужно вернуться назад.

– Зачем?

Сэнди не хочет отвечать – или просто долго собирается с ответом. Я вспоминаю, как на заправке мы перепроверили наши чемоданы и убедились, что все необходимое взяли с собой, и говорю об этом Сэнди.

– Не в этом дело. Ривьера.

– Кто такой Ривьера? – спрашиваю я и про себя думаю, что это имя я где-то слышал.

– Бандит. Он вроде бы владел магазинами Бинко.

Я понимаю, что слышал о Ривьере от Пауэрса и машинально морщусь – вспоминаю торчащую из глаза вилку.

– Ты знакома с Ривьерой?

– Не помню.

Это звучит крайне бредово – но я уже устал удивляться бреду.

– Что это значит?

– Вот.

Сэнди протягивает мне телефон. На дисплее отображается ряд сообщений с анонимного аккаунта – это hooklove, конечно же – с требованием заплатить сто тысяч долларов – компенсацию за моральный ущерб, причиненный Роберту Брайану Фостеру, который из-за Сэнди (да, там так и написано) угодил за решетку. Аккаунт анонимный, подписи Ривьеры в последнем сообщении нет.

– Откуда ты знаешь, что это Ривьера?

– Я уверена, что это он. Я общалась с ним сегодня до твоего приезда.

– Почему ты ранее об этом не рассказала?

– Я только сейчас вспомнила.

Я начинаю думать, что в Сэнди вселился внетелесный придурок, и понимаю, что если Сэнди захочет меня убить, то мне придется ей не мешать. Я не хочу вредить ее телу.

– Фостер…Фостер… – говорю я и вспоминаю слова Пауэрса.

– Это искусствовед?

Сэнди кивает и говорит:

– Позавчера его посадили. Его подозревают в связях с мафией. Но Ривьера пишет, что виновата во всем я. И самое странное, что я не знаю, правда ли это или нет.

– Не менее странно что ты знаешь имя искусствоведа. – Данный вывод я делаю, просматривая сообщения от Ривьеры.

– Я не знаю, откуда во мне это знание. Не от Ривьеры точно. Но я знаю, что все обстоит именно так, как я говорю.

– Ясно. Зачем нам возвращаться? Ты хочешь заплатить Ривьере? Будто бы у нас есть сто тысяч.

Лицо Сэнди обретает новое выражение, я не успеваю разглядеть его, оно сменяется на ставшее привычным испуганное. На ее номер приходит сообщение.

– Вот почему мы должны вернуться. Ривьера говорил мне об этом.

Сэнди отдает мне телефон.

– Извини, что раньше об этом не вспомнила.

Я вижу в сообщении фотографию.

– Мы должны ей помочь.

Знакомый мрак флуоресцентных ламп, свечи в центре пентаграммы.

– У нас нет денег, – говорю я Сэнди. – Придется звонить Папочке.

На вращающейся стене с нарисованной пентаграммой висит голая Клэр – висит так же, как висел в свое время я. Кожаные ремни стягивают бросающийся даже в этом полумраке искусственный загар. Палец фотографирующего закрывает левый нижний угол – палец черный и блестящий, будто бы в латексе.

Будто бы?..

– Это ничего не меняет, – говорю я Сэнди, отдаю ей телефон и выезжаю на дорогу. Город Ангелов становится еще ближе, чем ставший близким мне Город У Залива.

Трамвай

– Что ты делаешь?

– Еду вперед, ты же видишь.

– Мою сестру пытают! Мы должны ехать к Папочке за деньгами!

– Мы ничем не сможем ей помочь.

– Я звоню ему.

Я так понимаю, Сэнди имеет в виду моего дорогого тестя. Она набирает номер и хочет поднести телефон к уху, но не подносит – моя рука хватает ее запястье.

– Не стоит. Это не поможет.

Сэнди смотрит на меня и не понимает, что ей нужно сказать, так же, как не понимаю и я.

Я вновь торможу у пустынной обочины. Ветер бьет нам в лицо. Пыль кружится под колесами Форда и ногами Сэнди – Сэнди вышла из машины.

– Ты куда? – спрашиваю я.

Я чувствую себя сумасшедшим, обманутым и беззащитным. К первым двум состояниям я привык, но вот третье появилось только что. Мне кто-то неведомый вливает в горло расплавленный свинец – я не могу остановить Сэнди и не могу кричать ей вслед. Сэнди бредет к какому-то обрыву. Мне страшно. Я боюсь, что внетелесный придурок мучает меня с какой-то определенной целью, но этот придурок не понимает, что самоубийство Сэнди означает конец моим мучениями – мой конец.

Не трогай ее, прошу тебя, думаю я на тот случай, если придурок уже находится в моем теле. Возьми лучше меня. Меня, меня, меня, убей меня…

Сэнди замирает на самом краю обрыва. Затвердевший в горле воображаемый свинец наконец проваливается в желудок, и я кричу:

– Сэнди, дорогая! Сэнди, любимая, вернись ко мне!

Сэнди слушается меня. Медленно идет к машине, с лицом примерной школьницы, впервые в жизни прогулявшей уроки.

– Что я делаю? – Сэнди выглядит спокойной, то есть такой, какой я привык ее видеть. Ее глаза что-то ищут в моем лице, поэтому в этом виде спокойствия я вижу потерянность.

Ко мне приходит понимание. Я знаю, что я должен сделать. Я говорю об этом Сэнди.

– Зачем?

– Я не знаю, как от него избавиться. А если я пойду на его условия, возможно, он оставит нас в покое.

– Мы ведь даже не знаем, кто он!

Я про себя думаю, что Сэнди должна остаться невредимой. Только при этом условии я согласен играть в эти игры. Тут же приходит мысль, что в условиях полной беззащитности глупо ставить кому-то условия.

– Олег, не делай этого, – умоляет Сэнди. – Давай скроемся в Лос-Анджелесе.

– Нас найдут в любой точке мира и убьют нашими же руками.

Сэнди видит мою непреклонность. Ей ничего не остается, как спросить:

– Я звоню Папочке?

Я поражаюсь, как легко внетелесный придурок меняет наши с Сэнди роли местами. Я думаю, что небезопасно называть, пусть и про себя, неизвестного вторженца внетелесным придурком и стараюсь усмирить неприязнь к нему. Я киваю головой.

– А если он откажется?

Я усмехаюсь.

– Он не откажется.

Словно только это и требовалось. На телефон Сэнди приходит сообщение –