Поппи Брайт - Изысканный труп Страница 17

На улице воздух раннего утра ласкал кожу словно холодная влажная рука. Небо было серовато-голубым, цвета обычного восхода в Луизиане. За ночь никто не тронул его машину, мотор завелся с первого раза. Хорошее начало дня. Воспоминания уменьшили жалость Люка к самому себе, прошло мазохистское настроение, необходимое, чтобы слушать сентиментальные песни о любви. Он поставил "Койл", врубил звук на полную мощность – что не так уж громко из дешевых колонок – и выехал на шоссе.

"Запятнанная любовь" в исполнении "Койл" – как раз то, что нужно, чтобы зажечь в нем справедливое негодование, без которого не обойтись на ток-шоу. "ДАЛ ТЕБЕ ВСЕ, ЧТО ПАРЕНЬ МОГ ДАТЬ", – пропел он, стуча по приборной панели. Перед глазами появилось лицо Трана, Люк ненавидел его природную красоту, ненавидел юношеский, потребительский разум, скрытый за гладкими веками. Он думал о правде, которую вылил в свои книги, всей правде, что ему открылась, и презирал строгих критиков и читателей, которые не улавливали сути.

Когда рядом не было мишени для излияния враждебности, Люк обращал свою злобу к миру, который продолжит существование после его смерти. По венам курсировали болезненные эмоции, чистые, как лед, как тончайший наркотик, именно они вселяли в него сумасшествие.

Подъехав к повороту на заболоченный рукав реки, он запрятал машину в ветхий деревянный сарай, который служил крытым гаражом, и вышел к доку, откуда его должна была забрать пирога, чтобы доставить к плавучему театру. Он предвкушал, как в нем пробуждается Лаш Рембо, и готовился впасть в ярость.

– Всему миру есть чему поучиться у Китая. Один ребенок на семью, строгие взыскания за превышение нормы и принудительная стерилизация. Их цель – нулевой прирост населения, и они его почти добились. В народной республике делается куча абортов. Невообразимая куча абортов. Выскребать плод в утробе – для китайцев образ жизни. Не спускать их с крючка, так сказать. Они вынуждены прибегать к крайним мерам, потому что были рекордсменами по размножению со времен династии Хань. Каждый пятый человек на планете – китаец. Но какой процент ресурсов, думаете, использует китайский народ? Никакого по сравнению с вашими жадными американскими задницами.

Американцы составляют меньше пяти процентов населения земного шара, и вместе с тем мы высасываем тридцать пять процентов мировых запасов. И можем плодить столько крысенышей, сколько нам вздумается. Эй, это свободная страна! Нам даже не надо быть в состоянии прокормить их. Если не можешь содержать спиногрыза, то о нем позаботится государство! МОИ налоги – ТВОИ налоги! Заплатим людям, чтобы они сидели дома и делали новых людей! А ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ЛЕКАРСТВ ПРОТИВ ЭПИДЕМИИ НЕ ФИНАНСИРУЮТСЯ, ПОТОМУ ЧТО ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ОТ НЕЕ УМИРАЮТ, ОТСОСАЛИ СЛИШКОМ МНОГО ЧЛЕНОВ!!!

Он был уже в эфире несколько часов и начал орать, но тут отодвинулся от микрофона и глотнул мерзкого протеинового напитка, который для него припрятал в холодильник Сорен – основатель, спонсор и инженер радиоволны "ВИЧ". Напиток был таким же густым, как молочный коктейль "Макдоналдс", и немного вязким. На вкус отчасти клубничный, отчасти как у "Пепто-бисмол"[6], где-то похожий на печенку: мел, до тошноты подслащенный, но и мясистый. Этот напиток – самая отвратная вещь, которая когда-либо бывала у него во рту. Но Сорен клялся, что Люк поправится на два фунта.

Он вернулся к микрофону.

– Они могут ненавидеть нас за то, что мы сосем члены, но нас по крайней мере нельзя обвинить в производстве на свет таких же членососов. По крайней мере биологическая репродукция нашего ДНК в форме скользкого орущего кома мяса не есть для нас самое большое наслаждение в жизни. Так что же? Я Лаш Рембо, вы настроены на радиоволну "ВИЧ", ваш источник инфекции через слуховое восприятие... и эта порция направляется к тому, кого я люблю.

Люк врубил "То, чего у меня никогда не будет" группы "Наин инч нейлз". Голос Транта Резнора врезался в мозг точно горячий провод, вероломный и острый, сопряженный с невыносимой болью. Эта песня могла бы стать основной темой ток-шоу, всего, что он когда-либо написал, его отчаянной любви к Трану, всей его жалкой жизни.

Нечто все еще заставляло Люка жить, несмотря на сотню причин покончить с собой. А уйти он мог в любой момент и без труда – перебрать наркотиков. Чтобы зайти достаточно далеко, идеально подошла бы передозировка опиатами. Если тебя найдут с торчащей из руки иглой и порадуются твоему избавлению, что тут такого? Ты со всем рассчитался, просто и сладко.

Если он будет бороться за каждый день, неделю, месяц, то может стать слишком слабым, чтобы обрести свободу красиво. Тогда его ждет тяжелая, медленная смерть. Однажды сдадут легкие, и он захлебнется собственной флегмой. Он может ослепнуть и не заметить, как к нему подкрадется та, с косой. Или перестанут протекать основные процессы, и он подохнет в луже дерьма (чиркая на стене свое последнее бессвязное предложение).

Приходилось учитывать множество ужасных возможностей. Люк часто пробирался сквозь них, как сквозь гору гниющих фруктов, выбирая один по горькой перезрелости, другой – по червю в сердцевине.

Так что же его держит? Некоторое время это была надежда, что в один прекрасный день к нему вернется Тран, ведомый волей судьбы. Люк не мыслил смерть до того, как это произойдет. Постепенно он понял, что благосклонная к нему фортуна тут не поможет. Очевидно, у Трана свой взгляд на будущее – будущее, в котором нет места Лукасу Рэнсому. Вместо того чтобы признаться себе в том, что, видимо, заблуждался, Люк перестал верить в предопределение. И продолжал жить.

Дно желудка начинали лизать языки пламени зарождающейся тошноты, и Люк решил отставить в сторону протеиновый напиток. Совсем скоро он вытащит из холодильника сандвич, а когда стемнеет, может, даже нальет себе чашку кофе из термоса. Может быть.

Песня "Наин инч нейлз" близилась к затянутому, мрачному концу.

– Эта композиция, – сказал Люк в микрофон, – посвящалась моей потерянной любви, где бы он сейчас ни находился. Где вы там? Вы все еще слушаете и ненавидите мой голос? Мне не узнать. Вот еще одна, специально для тебя, мой маленький сердцеед.

Лаш Рембо редко ставил две мелодии подряд без напыщенных речей, но он заметил Сорена с тлеющим косяком в руке, к тому же накатило сентиментальное настроение. Поэтому он пустил в эфир Билли Холи-дей. Когда над болотом понеслись первые минорные ноты "Унылого воскресенья", Сорен протянул Люку косяк. Люк взял в рот покрытую дегтем самокрутку, влажную от уличного тумана и слюны Сорена, затянулся и почувствовал, как отступает тошнота.

– Боже, Люк, – состроил Сорен кислую мину, глядя на колонки, – поставь что-нибудь повеселей.

– Я как раз собирался.

Люк дунул еще раз и вернул косяк. На губах, на языке остался едкий зеленый аромат. Он посмотрел, как жадно засасывает дым Сорен. Выгоревший добела блондин с худощавым, изящным лицом и гардеробом от "Дитейлз". В другой жизни, в своей прежней жизни, Люк послал бы этого великосветского потаскуна. Именно так он называл определенный тип хорошо одетых смазливых мальчиков, с виду незаконных отпрысков "Баухаус" и "Дюран-Дюран", которые торчат в берлогах битников, сосут рог плодородия и треплются об искусстве.

В другой жизни, в его старой жизни, Сорен мог бы быть именно таким великосветским потаскуном. Но в теперешней у него уже год как положительный анализ на ВИЧ, который обнаружился через неделю после его восемнадцатилетия. Добро пожаловать в реальность, малыш. Как тебе быть взрослым? Не волнуйся, это с тобой ненадолго. Хотя у него пока не появилось симптомов, взгляд уже покрылся глянцем, затуманились глаза, серые, огромные для лица со столь тонкими чертами. В природной безмятежности проскальзывало состояние потрясения. Его псевдоним на радио – Стигмат.

Несмотря на прилизанную внешность, Сорен был великолепным техником, способным за час заставить работать любое непокорное оборудование плавучего театра. Он годами посылал пиратские сигналы на ультракоротких частотах, а радиоволну "ВИЧ" основал несколько месяцев назад, когда услышал, как представитель правых в эфире заткнул рот госпитализированному больному СПИДом, который заявил о распространении ложной информации.

Сорену был нужен ведущий, такой же ярый и бойкий, как его противники. Он нашел Люка через немногочисленную сеть знакомых. Хоть тот никогда и не работал на радио и ему поначалу сильно не понравились внешность Сорена и его манера держаться, Люк ухватился за идею. Это был шанс развязать язык Лашу Рембо без надобности его редактировать. Шанс излить свой несменный гнев. В нем закипала ярость, давая силы, однако, достигнув определенного предела, она начала глодать душу, и он едва соображал, что делал. Сорен прав насчет песни. Билли выплеснула в нее все свое одиночество, все несбывшиеся надежды, всю печаль сердца наркоманки, в песню о любви, посвященную умершему любовнику, и она получилась истинно сокрушительной.