А Крабов - Люди в белом Страница 17

— А мне нравится запах конского пота, и не только запах, но и вкус, — Алексей преступил все рамки приличия и понес полную околесицу.

Я не стал провоцировать Краснощекова на дальнейшие нелепости и юркнул к Маше в карету, под предлогом ознакомления студента с медицинской аппаратурой…

Моя словесная диарея купировалась на площадке перед дверью квартиры, из которой поступил вызов, сама дверь, кстати сказать, была открыта. Краснощеков предостерегающе поднял руку, и мы проникли во чрево квартиры.

— Скорую вызывали? — крикнул я в пустой коридор.

Из боковой двери вышел ничем не приметный человечек и засеменил к нам, на ходу повторяя:

— Быстрее помогите, сделайте что-нибудь.

В одной из комнат на груде тряпок подозрительно тихо лежала женщина. Кожные покровы были пугающе бледны. Полы разорванного халата в желтый цветочек были распахнуты и обнажали внушительную колото-резанную рану в правом подреберье.

— Так, Маша, беги к водителю и возвращайся вместе с ним и носилками, — скомандовал Краснощеков.

В это время я уже измерял давление, а Алексей стал налаживать капельницу. К нашей чести надо заметить, что в критические минуты мы можем действовать грамотно и оперативно, несмотря на все наше разгильдяйство. Мы произвели инфузию противошоковых препаратов, наложили повязку и вызвали милицию.

— Где там Маша с Панковым ходят? — спросил я у напарника.

— Да и мужичок этот куда-то запропастился, — пожал плечами Краснощеков, — хотелось бы вообще узнать, что здесь произошло.

В этот момент в дверях показалась наша практикантка.

— Тебя, милая моя, только за смертью посылать, — выразил я свое недовольство.

Несмотря на мое замечание, Маша оставалась неподвижна и продолжала молчать. Мы с Краснощековым, как по команде, повернули к ней головы. Маша была бледна и своей бледностью могла поспорить с нашей пациенткой, глаза были широко открыты и всю ее колотило, как в лихорадке, но самое ужасное было то, что к тонкой изящной шее бедной девочки был приставлен длинный, в ржавых пятнах кухонный нож. Из-за ее плеча торчала плешивенькая головенка того самого мужичка, который встретился нам в коридоре.

— Хотите я ей голову отрежу? — прохрипел он и посмотрел на нас совершенно безумными глазами.

На некоторое время мы оцепенели, а мужичок, не видя никакой реакции с нашей стороны, подтянул Машу к себе за плечи и еще глубже вдавил острое лезвие в мягкие ткани шеи.

"Спокойно", — подумал я, — "только бы в обморок не грохнулась, а то точно перережет каротис и привет".

— Давайте так: вы отпустите девушку, а мы покинем вашу квартиру и больше никогда сюда не вернемся, — показывая руки и поднимая их вверх начал переговоры Алексей.

Я хочу посмотреть как она умрет, — ответил мужичок и улыбнулся, обнажая желтые зубы.

Во дворе послышался шум двигателя и хлопанье дверцами.

— Слушай, у тебя еще есть шанс уйти, пока сюда не поднялась милиция. Мы обещаем ничего им не говорить и тебя не преследовать, — я начал нащупывать в кармане телескопическую дубинку, которая была у меня на всякий случай.

В это время раздался продолжительный звонок в дверь.

— Вовремя, нечего сказать, — подумал я, сжимая рукоятку дубинки.

Реагируя на звонок за своей спиной, сумасшедший ослабил хватку и на какую-то долю секунды отвел руку с ножом от девушки. Я был готов и, используя момент, со всей силы рубанул дубинкой ему по запястью. Послышался хруст ломающихся костей, мужик заорал, выронил нож и схватился за поврежденное место. Краснощеков, почувствовав кураж, огрел новоявленного калеку табуреткой по голове, едва не задев одеревеневшую от страха Машу. Замок отлетел, входная дверь распахнулась и в комнату ворвались трое здоровенных омоновцев.

Часа через два, после всяких объяснений, протоколов, госпитализации обоих пострадавших мы решили отвезти Машу домой, предварительно напоив ее реланиумом.

Практику ты на три недели вперед прошла, ставим тебе пять! — попытался шуткою ободрить девушку Краснощеков.

Эмоциональный накал охлаждала будничность уличной пробки на Невском проспекте. Некоторые восхищаются им и даже ходят туда гулять. Я же по возможности обхожу петербургский бродвей стороной, и мне больше нравятся менее людные и шумные места нашего города, к примеру, набережная реки Мойки, куда, кстати, мы и отправляемся сейчас на вызов.

— Ужасная жара, как так можно, куда только эти синоптики смотрят! — Краснощеков высунулся в открытое окно, но тут же вернулся в первоначальное положение, так как на улице из-за сильной загазованности было еще хуже.

— Давайте ложняков накидаем, купим вина, возьмем пару-тройку фельдшериц и поедем на Щучье озеро, — Панков включил мигалки и выехал на встречную полосу.

— Будем купаться, совокупляться, водка пить, свинья валяться, — проговорил я севшим от долгого молчания голосом.

— Тебя, дурака, только что чуть на куски не разрезали, а тебе все совокупляться, — Краснощеков попытался сделать серьезное лицо, но это у него вышло плохо.

— Дык, ведь не порезали же, — мой веский аргумент заставил напарника замолчать.

Огромная парадная со сводчатыми потолками и мраморными колоннами, на одной из которых черной краской было выведено: "реп — сила, рейв — могила", обволокла нас приятным холодком.

— О, коллега, давайте постоим здесь чуть-чуть и дадим нашим потным рубашкам отлипнуть от тел, — я поставил чемодан на пол и достал из пачки сигарету.

— Нет, нет пошли, там бабушка умирает, надо помочь, — Краснощеков взял чемодан и направился к лифту.

— С каких это пор у вас долг стал выше личных интересов? — изумился я и пошел за ним.

— Я всегда такой, прежде всего работа, больные и их болячки, — нагло соврал напарник.

Минут десять Краснощекову пришлось полировать белую кнопочку звонка дистальной фалангой первого пальца правой кисти, и я успел выкурить свою сигарету. Наконец, когда мы отчаялись дождаться адекватной реакции с той стороны, за дверью послышались шаркающие шажки, сопровождающиеся аккуратным покашливанием. Дверь открыла еще крепенькая старушка в строгом черном платье с белым воротничком. Несмотря на полумрак, она была в темных очках.

— Что случилось, сударыня? — пустил свое стандартное Краснощеков и предупредительно взяв старушку за локоть, направился в глубь квартиры.

На какой-то момент я задержался у двери, борясь с массивным, еще наверное, дореволюционной конструкции замком. Наконец, молодость победила, и дверь закрылась. Глаза привыкли к темноте, и я поспешил за напарником со старушкой, которые уже успели скрыться за поворотом коридора. Покидая прихожую, я машинально бросил взгляд на себя в зеркало и уже сделал пару шагов по направлению к комнате, как вдруг меня что-то остановило. Я обернулся и стал пристально рассматривать декоративную раму большого старинного зеркала. Некоторым образом меня бросило в жар, а потом как-то сразу похолодало, по спине пробежали колючие мурашки. Чересчур знакомыми показались мне деревянные купидоны, нависающие над зеркалом и сжимающие в пухлых, с детскими перетяжечками, руках пучки стрел и виноградные лозы.

"Просто совпадение", — попытался успокоить я себя, но тут мой взгляд упал на мраморный подзеркальник, где лежал тот самый гребень, — "надо обратиться к психиатру, надеюсь меня вылечат", — подшутил я сам над собой, решив посмотреть, что будет дальше, и оставить анализ происходящего на потом.

В комнате я застал коллегу, лихо манипулирующего кнопками кардиографа около пожилой фрейлины.

— Вы где там ходите, друг мой? — спросил он, не поворачивая головы.

— Да так, потом расскажу, — я сел за широкий обеденный стол, стряхнул со скатерти крошки, отодвинул хрустальную вазочку с пыльной, засахарившейся мармеладкой и стал заполнять историю болезни.

Провозившись около получаса с пациенткой и не выявив никакой острой патологии, мы принялись угощаться кофе, любезно предоставленным старушкой.

— Крайне приятно, что уже второй раз за сегодняшний день мы встречаем уважительное отношение к работникам халата и фонендоскопа, — начал Краснощеков петь дифирамбы.

— Вам чем-нибудь помочь? — спросил я, видя, что старушка собирается предпринять какое-то активное действие.

— Нет, молодой человек, я привыкла все делать сама, — и действительно, несмотря на слепоту, наша больная передвигалась по комнате с несвойственной этому состоянию ловкостью.

Мне тоже захотелось сказать что-нибудь доброе и поддерживающее, но в это время она заговорила сама.

— Молодые люди, можно я вас отблагодарю?

— Нет, нет, что вы. Для нас лучшая благодарность это ваше здоровье, — я сам удивился, что произнес эти слова. Обычно подобную фразу ждешь как манную кашу с неба, но в этот раз мне почему-то стало откровенно неудобно получать от бедного старого человека какое-нибудь вознаграждение.