Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает Страница 17

Подходя к зданию, где была расположена батарея, Шпербер заметил, что несколько выходящих на дорогу окон раскрыты. Перерыв в честь НАТО — так называли солдаты эти минуты отдыха между занятиями. В окнах торчали солдатские головы. Он вообразил, что головы следят за тем, как он шагает.

В солдатской столовой сейчас было свободно. Он выбрал место у окна. Бросил взгляд наружу. Вон там бортик бетонной дороги, по которой он только что шел. Сзади него вырос хозяин.

— Что, из отделения народной полиции? — пошутил он. «И этот знает, — подумал Шпербер. — Откуда? А-а, начхать на все это!» Он подавил вырвавшийся смешок:

— Нет, из команды особого назначения. Пожалуйста, один кофе.

— Слушаюсь, господин трупп-фюрер![14] — шутливо продолжил хозяин. Как и большинство гражданских, он любил напускать на себя подчеркнуто военный вид.

Но почему, собственно, связывают его, Шпербера, тогдашнюю кратковременную поездку в Восточный Берлин с воскресной прогулкой? И что общего со всем этим имела бы бабушка в Праге, если б такая на самом деле у него оказалась? Что интересного в этом «страшном» восточном блоке, о котором столько разговоров, что они всем приелись? Он оглядел свое обмундирование: что еще необычного в нем, Шпербере? Может быть, что он охотно бегал на длинные дистанции, что вел себя тише других? А может быть, то, что он знал одну русскую народную песню и что, дай бог памяти, по крайней мере один раз насвистывал ее во дворе казармы.

— Сахару в кофе?

— Нет.

Тишина. Потом чашка звякнула о поднос, кофе перелился через край.

— Что-нибудь еще прикажете?

— Счет.

Шпербер заплатил и осушил чашку теплого кофе одним глотком. Он распахнул обе половинки качающейся двери. С отсутствующим видом, не обращая внимания на свою выправку, пошел вдоль улицы.

— Рядовой! Вы что, разучились приветствовать или вы меня не видите?

Шпербер автоматически встал «смирно» перед Вольфом. Ему вспомнился Бартельс, но он спокойно ответил:

— Я вас просмотрел, господин лейтенант.

Вольф пристально вгляделся в Шпербера. Слишком пристально и чересчур долго, нашел Шпербер. Потом Вольф сказал:

— Вы отнюдь не производите впечатления аккуратного человека. Причина, пожалуй, в фасоне вашей прически. Волосы скрывают воротник. Они длиннее по меньшей мере на шесть сантиметров.

— Так точно, господин лейтенант! Шесть сантиметров.

— Обратитесь немедленно за разрешением на выход в городок.

— Так точно, за разрешением.

Магазины и лавочки в гарнизонном городке около полудня закрывались на два часа. Семейные ефрейторы и унтер-офицеры, которым вместо пайка выдавалось денежное довольствие, в обеденное время занимались покупками. Вот тогда-то и шла бойкая торговля. А в полдень здесь была открыта только парикмахерская.

Шпербер зашел в салон Засса, длинноватое помещение, одна часть которого служила залом ожидания, а вдоль стен другой выстроилось несколько подслеповатых зеркал. Перед зеркалами фаянсовые умывальники. Он повесил фуражку на вешалку и занял свободное кресло.

Когда пальцы господина Засса, возникшего в зеркале за спиной Шпербера, ощупали его голову, как будто парикмахер готовился снять анатомические размеры его черепа, Йохен спросил себя, пройдут ли эти толстые пальцы сквозь кольца ножниц.

— Что мы желаем?

Череп мастера напоминал переполненный кратер вулкана. Взъерошенный венчик волос огибал затылок (чем не кратер?), из которого на лицо, как лава, изливался густой розовый цвет. В зеркале эта голова косо склонилась над Шпербером, как на семейной фотографии — два брата, да и только. Это было неприятно Шперберу. Но он дал мастеру знак начинать.

Что ж, возможно, с точки зрения дежурного офицера, случившееся со Шпербером происшествие действительно подозрительно. Это не было похоже на воскресную прогулку. Какой-то подозрительный солдат высматривал что-то в кабине водителя, нажимал на ручку дверцы. Потом он решительно стал крутить зеркало, весьма вероятно, чтобы оторвать его и им разбить стекло дверцы. А сначала хотел по-шпионски высмотреть, что там внутри. И когда диверсант готовил свое черное дело — собирался заклинить рулевую колонку, подсыпать сахар в бак, обрезать электропроводку к свечам зажигания, подложить взрывчатку под сиденье водителя, — вот тогда-то он и был схвачен…

На Шпербера набросили пеньюар, потом сунули ему в руки какой-то иллюстрированный журнал. Шпербер откинулся назад и стал его перелистывать. Господин Засс принялся за стрижку, затем щелкнул ножницами в воздухе.

— Прошу, не угодно ли господину взглянуть?

Шпербер выпрямился. Как, уже готово?

Вместо ответа мастер взмахнул полой халата, причесал, пригладил щеткой затылок и, наконец, проделав эти манипуляции, уставился на свою жертву, полный радостного ожидания.

До сих пор Шпербер еще не имел представления о натуральной форме своего черепа. Он ничего не сказал, натянул повседневную фуражку, бросил еще раз взгляд на зеркало — из-под края фуражки выглядывала только щетина, — заплатил щедрой рукой, оставив деньги на столике. Признав свое поражение, толкнул дверь на улицу. Ветер ударил в его голый затылок.

Ясно, Засс имел указание стричь именно так всех солдат, которые заходили к нему во время службы.

Лейтенант Вольф, которого он встретил в канцелярии, куда явился доложить о возвращении, издевательски осклабился:

— Так вы выглядите гораздо привлекательнее. Новая прическа чертовски идет вам.

В казарме засмеялись. Шек спросил, можно ли и ему сделать такую прическу, и исчез за дверью. Другие тоже захотели последовать примеру Шпербера. Йохен видел: его разыгрывают. Он вышел, позвав с собой только Эдди и Бартельса.

В умывальной комнате Шпербер встал перед зеркалом: форма головы овальная, уши слегка оттопыриваются, шея длинная. Опознать его теперь значительно легче. Вот еще нужно было бы, чтобы рот перекосило, ушные раковины немного расплющило — и тогда на лице отчетливо проступили бы черты идиотизма. Не связана ли скудность растительности на голове с каким-нибудь психическим заболеванием? А голова в таком случае — раздутый нарост на шее, не более. Быстро ли растут волосы? Один миллиметр в день, следовательно, почти три сантиметра за четыре недели. Представим себе линию вдоль контура черепа на расстоянии трех сантиметров от него. Нимб как у святых. Он ухмыльнулся. Или остаток там, на макушке, состричь совсем. И вообще было бы лучше сразу гладко выбрить все места на теле, покрытые волосами, да, выбрить до синевы. К этому еще бы зубы как у зайца. Это подойдет. Глаза раскрыть немного пошире. Как от этого поднялись брови! Кожа на лбу собралась гармошкой. А нос как клин.

Шпербер провел рукой по голове, но рука его встретила пустоту. А ему-то показалось, будто на голове целая копна волос. Это что-то нервное, нервы сигнализируют о том, чего уже давно нет. Так у инвалида, потерявшего ногу на войне, безумно чешется или болит удаленная конечность. Это призрачные, фантомные боли, как их называют медики.

Когда в спальне выключили наконец свет, Шпербер засунул голову под наволочку и уснул, а до этого никак не мог удобно улечься: голый череп мерз.

До утра он оставался в таком положении. Когда раздался свисток к побудке, он вытащил голову из-под наволочки. Теперь она лежала на подушке, как и полагалось. Шпербер взглянул на Бартельса. Голова повернулась на подушке. Но он вполне может еще поваляться. Иначе уже давно вскочил бы с постели. Он потянулся в кровати, и рука его сделала механически привычное движение: растопыренные пальцы, как большущий гребень, прочесывали волосы от затылка вверх. Но прежде чем пальцы почувствовали голую кожу на голове, он отдернул руку.

Выходить на физзарядку! Несколько круговых движений головой. Словно холодный ветер облизал ее, словно листья и ветки, принесенные порывом ветра, поцарапали его череп. Ему нужно было бы повязать голову косынкой.

Под душем стало легче, и он с надеждой подумал: горячая вода, очевидно, раздражает корни волос, они будут быстрее расти. Как одержимый он начал тереть кожу на голове. А вдруг это поможет? Мокрые короткие волосы выглядели как вычищенный от пыли ворс ковра.

В последующие дни Шпербер стал проявлять еще больше странностей. Хихикал. Украдкой ставил другим подножки, так что те спотыкались. Делал глупые замечания. Плел всякую чушь. На занятиях заискивал перед Вольфом, постоянно вызывался добровольно отвечать. Однако лейтенант не давал ему открыть рот.

Батарея была на учебном плацу. До обеда солдаты отрабатывали пять видов передвижения в пешем строю — от ползания на животе до ходьбы пригнувшись и в полный рост. Все вымотались до предела. Вольф особенно придирчиво отчитывал непокорного Эдди, а Шпербера, напротив, почти не замечал. Наказание невниманием? Впрочем, от Кубика иногда перепадали похвалы. Как раз в эти дни Шперберу представился случай удостоиться поощрения. Ему казалось, что есть полный смысл добиваться хороших результатов на плацу, стремиться к этому.