Вадим - ЗАБЫТОЕ И ПРОЙДЕННОЕ МИМО (короткие рассказы и микроновеллы) Страница 17

Однако же, все эти подвиги не наносили большого ущерба. Но был у меня еще один знакомый – назовем его Толиком - который такой ущерб создал. Толик был мужиком сидевшим, тертым жизнью, густо покрытым татуировками - и работал шабашником на строительстве конвейерного узла. Обладая большим самомнением, совета он ни у кого не спрашивал. В одно прекрасное утро, когда я еще только шел на работу, Толик решил, что просунуть трубу воздуховода в свежепробитую дыру - дело плевое. Он взял лом и начал действовать сообразно пониманию законов рычага. Это, доложу я вам, было посильнее "Фауста" Гете. Когда воздуховод (сваренный, кстати сказать, из довольно толстых труб), повинуясь рычагу, медленно, а потом все быстрее заскользил в дыру, Толик решил его малость придержать.

Опыт опытом, а вот хилое тело бывшего тюремного сидельца с полутонным грузом не справилось никак. Набрав первую космическую скорость, связка труб вылетела из отверстия, разворотив его до размеров ванны, и спикировала вниз. С высоты четвертого этажа. На стоящий внизу, только что распакованный блок германского конвейера фирмы "Шварц и Бауэр". Шестеренки, рычажочки и прочая никчемная буржуйская хитрость - все весело брызнуло в разные стороны.

Ах, господа! Видели бы вы лицо главного технолога, как раз в этот момент просматривавшего внизу чертежи. Очень оно было удивленным. Еще и потому, что сверху прямо на лысину обладателя лица сыпались горячие осколки от разбитой пятисотваттной лампы. Толик прыжками трепетной лани исчез с территории быстрее, чем первые звуки родной речи в исполнении технолога сотрясли корпус конвейерного узла. Я думаю, Толик успел в тот день добежать до канадской границы, потому что за расчетом он так и не явился.

Дон-Кихот, который всего лишь воевал с ветряными мельницами, в подметки не годится плотнику Гуляеву. Молчаливый и всегда крепко поддатый, он важно ступал ногами в старых кирзовых сапогах. Походка его очень напоминала египетские барельефы, когда ноги и плечи живут своей совершенно обособленной жизнью. Плотнику Гуляеву не было дела ни до чего, помимо пилорамы, но в тот день он был необычно заинтересован миром. Поэтому когда его приятелю и собутыльнику, каменщику дяде Азату начальство дало задание прорубить арку в стене свежепостроенной школы, плотник Гуляев шибко этим заинтересовался. Они с дядей Азатом выпили беленькой и тот отправился на обед, домой, где наша соседка тетя Зуля уже напекла беляшей.

А плотник остался. Он выпил еще шкалик, взял кувалду, твердой умелой рукой вычертил на штукатурке стены контуры арки и ударил. Подвиг, щедро подогретый горючим класса "Пшеничная" – страшное дело. После часа неутомимого битья арка была готова - три метра в ширину, два - в высоту, с красиво закругленными краями. Гуляев вытер праведный пот и гордо сел отдыхать. Когда дядя Азат, дожевывая беляш, вошел и увидел все это - татарином он быть перестал, а точнее, его глаза приобрели совершенно славянскую ширину и разрез. Придя в себя, он схватил со стола деревянный соколок для затирания штукатурки и пополам сломал его об голову плотника Гуляева. Тот впал в задумчивость, а дядя Азат побежал искать раствор и кирпичи.

Арка была великолепна. Она выходила точно в вестибюль, прямо из женского туалета школы, гостеприимно демонстируя всем желающим его кафельные внутренности.

С тех пор плотник и каменщик вместе не пили.

ПРОСНУЛСЯ

- Слыхали, мужики? - Колька зашел в столярку и бросил на верстак сложенную вчетверо газету.

- Чего? - старый плотник Кузьма Степаныч, жуя мокрый мундштук "беломорины", примерялся рубанком к сосновому брусу. Отложил шерхебель, кряхтя потянулся за фуганком, снял витую стружку со светлого дерева.

Колька нацедил себе воды из жестяного чайника, подвешенного на проволоке рядом с умывальником. Допил, вытер мокрый подбородок.

- Чего-чего... Проснулся все-таки! Вот чего.

- Кто? - заинтересовался из своего угла еще один плотник - Сашка Ситников. Худой, маленький, похожий на взъерошенного воробьишку, он редко вставлял свое слово в общие разговоры - больше молча возился за верстаком, чиркал рубанком. Сейчас, однако, он бросил долото и выжидающе глядел на Кольку.

Тот, чтобы потянуть время, не спеша порылся в кармане истертой летной кожанки, достал пачку "Явы", щелкнул зажигалкой. Глубоко затянулся, выпустил в потолок длинную, густую струю дыма и только после этого, словно бы нехотя ответил:

- Да он самый. Ктулху.

- Да ты что? - Кузьма Степаныч аж крякнул, и фуганок замер на середине бруса. – Врешь, поди?

- Чего мне врать? - Колька не обиделся, помахал перед лицом старика сложенной газетой. - Мне не веришь, Степаныч, так почитай, тут зря не напишут. Вот, гляди, на самой первой странице. Аршинными буквами, ты даже без очков углядишь!

Но Кузьма Степаныч все же достал из кармана футляр, нацепил треснувшие очки на длинный нос, покрытый багровыми прожилками вен, и только потом потянулся к газете. Мозолистым пальцем с черным ногтем он долго водил по строчкам, разглядывал фотографии. Вернув газету Кольке, досадливо покачал головой.

- Вот ведь, етить его... И точно, проснулся. Не было печали.

- И что? Чего сейчас будет-то, мужики? А? - испуганной скороговоркой спросил Ситников, глядя то на одного, то на другого. Колька, частыми затяжками добивая сигарету, пожал плечами.

- Да ничего не будет. А чему быть? Проснулся и проснулся. Почудит немного и снова на боковую.

- Дак ведь говорили, что если он проснулся - то все, труба нам всем? - Сашка все никак не мог успокоиться.

- Да ладно... Кто говорил-то? - Кузьма Степаныч махнул рукой, снова становясь к брусу. Одним движением рубанка он выгладил сторону до матового блеска и сдвинул очки на лоб. - Им бы все только пугать. То астероид какой-то к Земле движется, мол, столкновения не избежать. То еще что-то. В прошлом году все писали о том, что новую планету открыли, на которой может быть разумная жизнь. Даже имя ей подобрали - язык сломаешь. Юггот, это ж надо... А потом возьми и окажись, что нет там никакой жизни и вообще, по пьянке кто-то ее придумал. А Ктулху... Что Ктулху? Ну, щупальца... рост. Осьминог и есть.

- Из Древних же он! - уважительно сказал Ситников, сдвинув брови. Колька с Кузьмой Степанычем тускло взглянули на него, потом Степаныч хмыкнул.

- Это верно. Стало быть, Таиланду и всем этим островам - кранты. Не любит он эту мелочь.

- А что в газете-то написали? - спросил Сашка.

- Как обычно. Сначала приняли за землетрясение, потом, когда подниматься начал, и два китобойца волнами раскидало, все и поняли, что к чему. Со спутника сфотографировали. А он проснулся, постоял и побрел куда-то в сторону Японии.

- Японцы хотят против него свою Годзиллу выпустить, - значительно сказал Колька.

- Не. Не потянет она, - уверенно отозвался старый плотник, - мелковата. Куда ей против такого?

- Не скажи, Степаныч, - Колька, неожиданно почувствовав себя уязвленным, решил вступиться за неведомую японскую Годзиллу . - Она хоть и мельче, зато у ней шкура потверже, и зубов больше.

- Тут дело не в зубах. Дело в другом...

- А помнишь, как они ее выпустили, когда у них реактор накрылся и боялись, что рванет и все ихнее Хоккайдо медным тазом накроется вместе с нашим Сахалином? А эта ящерица взяла, все сожрала вместе с упаковкой, и хоть бы хны ей. Даже животом не маялась.

- Тьфу! Сравнил тоже...

- Да чего тут гадать? Спорим, Степаныч, что моя Годзилла твоего Ктулху уделает? Вот без шуток, на деньги, давай?

Кузьма Степаныч тоже раззадорился. Он полез в карман, вынул бумажник, громко, с размаху хлопнул им об верстак. Колька сделал то же самое.

- Ну, Сашка, будешь свидетелем, - весело подмигнул он Ситникову. Тот пожал плечами.

- Ладно, давайте.

Хлопнули по рукам. Работа пошла своим чередом. Колька еще несколько раз весело подкалывал Степаныча, но тот уже не обращал на него внимания. Только после окончания работы, когда Сашка еще корпел над тем, как бы похитрее украсить резьбой заказную балясину перил, он услышал, как старик ворчит, натягивая теплый свитер поверх старой фланелевой рубашки.

- Вот же... - услышал Ситников, - проснулся... Не время вроде бы, не время... Но ничего. Подумаем...

ПОДВОДНИКИ

- Погружение. Глубина - восемьсот.

Капитан отошел от перископа, и тускло поглядел на боцмана. Тот выжидал, положив руки на рули глубины.

-Чего ждем? - вежливо поинтересовался капитан, стряхивая каплю воды с рукава фрака. Боцман вздрогнул, опомнившись.

- Есть, глубина восемьсот! - хрипло отозвался он, и переложил рули. Капитан еще секунду смотрел на него, потом обратил белое лицо к штурману.

- Штурман, где старпом?

- Пошел по отсекам! - отрапортовал тот, медленно и аккуратно выкладывая по угольнику курс. Капитан поморщился, и подошел к переговорному устройству. Костлявый палец, на котором зловеще тлел неправильной огранки рубин перстня, вдавил кнопку "Каштана".