Илья Соколов - Тьма, смотри на меня (сборник) Страница 17

Одинокий шут в пустынной зале дворца.

Продымившись в Академии полтора года, ушёл по собственному нежеланию быть здесь. Тогда родители закинули меня в Университет.

Я стал аутсайдером, прозрачным одиночкой.

Та тьма и тот свет манили меня. Мир живых оказался абсолютно ненужным безликому невидимке. Мне виделись призраки. Они говорили со мной. Я начал предугадывать всякую чертовщину, случавшуюся с людьми из-за людей. Вокруг меня скопилась Тьма.

Бессонница убаюкивала. Я жил лишь только по ночам. А днём был как лунатик. Страдая от раздвоения жизни, я не видел выхода.

Весенняя жажда самоубийства.

Но всё закончилось иначе…

Всё началось с того, что я побывал на своих похоронах.

Вспомнил себя на весёлых по себе поминках.

Мой дьявольский двойник меня покинул. Я не болен… Но я и не здоров.

Жизнь моя была грустным праздником одиночества.

Я хочу прожить эти несколько последних лет так, как не мог прожить их никогда раньше. Наверное, никто не в силах это изменить.

Потеряв чувство реальности, я просыпаюсь.

Вскинул взгляд — пожелтевший скелет машет надо мной острой косой. Через комнату бежит восьмилапая собака. На подоконнике в горшке гримасничает одинокий подсолнух. Лицо у него такое, что на Хэллоуин маска не нужна. Лысый человек, торс которого заканчивается покатыми плечами, пытается ползать по полу. Ещё один, плоский словно коврик для ног, висит, прибитый к стене гвоздями.

И всем очень весело.

Пост{сон} прерывается чёрным шумом, рвётся на части у меня в голове.

Теперь я проснулся.

В моей комнате по-осеннему светло. Приятное утро апатии и покоя.

Часы лежат на стене, улыбаясь мне циферблатом. Время здесь гуляет против часовой стрелки.

[Жиль сел на кровати, медленно потёр глаза, уставшие видеть Ничто за ночь. «Обутый в ноги» пошёл к умывальнику.]

Вода на 80 % состоит из человека.

Умываясь, я вспомнил, что одна здешняя пациентка — Ночная Игла — чистит зубы гневом (как она, во всяком случае, говорит).

Не смыть вином вину перед Христом…

[Закрыв кран, Жиль идёт в дальний угол комнаты, где притаились его чёрные кроссовки (или, как считают все остальные — «сапоги байкера»).

Он переобулся и оделся в повсеночное: чёрная футболка с жёлтой надписью «Self street », чёрные джинсы и жёлтый пиджак/куртка.]

Я предпочитаю тёмные тона и густые краски.

[Жиль выходит из комнаты. На двери — номер 25.]

Больничный коридор гипнотично манил своей бледностью.

[Корвус идёт в соседнюю палату.

=Монохром=

Он останавливается в дверях. В палате двое: девчонка, которую зовут Блондиночка (это её настоящее имя), и темноволосый паренёк Алекс, похожий на капитана дальнего плавания, уволенного за пьянство.

Блондиночка что-то усиленно драит в раковине умывальника.

— Чем занимаешься? — спрашивает Жиль у девчушки.

— Мою мыло… — отвечает та. — Мило мою мыло… Ужинать будешь?

— Нет, спасибо. Я поел во сне.

— Заставлять не стану.

Блондиночка бросает обмылок лежащему на кровати (их в комнате две) Алексу, а тот «откусив» ножницами половину, возвращает кусок девушке.]

Ужин здесь утром. Завтрак — вечером. Обед — ночью. А ночь — днём.

[— Сигареты не будет, — утвердительно как бы спрашивает Алекс.

Жиль улыбается, согласно кивает. Блондиночка валится на свою койку и дикими глазами пялится в потолок. Корвус тихо прощается и уходит.]

Чёрные/жёлтые квадратики пола под моими шагами. Моя тень тает.

[Уборщик Гениталич в заплёванном халате, щедро накинутом на голое тело, метёт пока ещё чистый коридор больницы. Жиль проходит мимо, придерживая путь в туалетные покои.

=Монохром=

Дверь, вскрикнув, открылась.

Некий безработный художник, замотанный в десятиметровый шарф, расписывает потолок туалета, удерживает кисть из хвоста крысы двумя пальцами одной руки. Его борода давно стала разноцветной от краски. Стены сортира он уже расписал:

Фреска № 1 — Мишень с ребёнком внутри.

Фреска № 2 — Поедание плодов беременного выкидыша.

Фреска № 3 — Расстрел пули.

Фреска № 4 — Безрукий мальчик, пишущий портрет обезьяны.

Фреска № 5 — Холодильник в Аду, внутрь которого поместился полуразложившийся прут.

Фреска № 6 — Кривой излом ухмылки ангела.

— Ну как?

Художник вопрошающе зыркнул на Жиля, затем уверенно пошатнулся, заливая бороду очередной порцией краски. Табурет под ним хрустнул и подло опрокинул живописца на пол, попутно разваливаясь в щепки.

— Жизненно. — Произнёс Жиль под занавес сцены. Художник траурно уставился на падший табурет.

— Быстро прогнил, — прокомментировал он. — Только вчера ведь вырастил!

Медленно вскочив, бородатый рисовальщик принялся отмахиваться кисточкой от кого-то совсем невидимого и орать примерно следующее:

— Я, такой свежий, удивительный, не могу творить в обстановке нетерпимости, лжи, а также зависти умерших коллег! — он метнулся к зеркалу. — Я, божественный Микки Анджело, требую воздавать мне дьявольские почести!

Не выдержав захлёбной интроспекции, Корвус ретировался в коридор.

А там доктор Бен и доктор Урод (самый красивый из персонала) вдоль стен выстраивают жителей общей палаты.

Последнего вышедшего в коридор психа осуждают и наказывают, уводя в первую палату. Доктор Бен сопровождает его, держа за руку, покуда «опоздавший» врёт, изворачивается и сквернословит про себя. В первой палате он проведёт весь день, перебирая газеты для последующего применения в уборной. Ведомый, напевая «Я буду любить меня нежно», заворачивает вместе с доктором Беном за угол.

Чтоб не успеть к приёму лекарств (их выделяют на первом этаже), пациенты возбуждённо ждут автобус.

После пятиминутного вглядывания больных в даль коридора к «остановке» подъезжает прозрачный сгусток эмоциональных расстройств.

Один псих отчаянно кидает себя под нистагмические колёса транспортного средства, но выживает уже в который раз.

Доктор Вуду (высокий и очень худой джентльмен в цилиндре и чёрном сюртуке с длинными полами), сверкая остроносыми туфлями руководит [как кукловод] погрузкой. Кривясь искромсанным лицом, его прислужник Зомби красиво горбится за рулём. Пациенты лезут в кишки автобуса сквозь невротические двери, показывая почтенному врачу жёлтые листья бумажек. Билеты, вышедшие из роли обрывков старых книг.

«Трижды герой мира» Чапаевец, разразившись дьявольским смехом, предъявляет свой партизанский паспорт — самодельное удостоверение личностей. Доктор Вуду требует пояснений, на что Чапаевец заявляет будто он — творец мировой победы и ему подчинены все подземные воздушные силы. Ещё он многозначительно уверял, что под его руководством свершились революции в Африке, Южной Америке и Антарктиде, где во главе правительств стоят его двойники. Утверждал, что перед поступлением в больницу у него сожгли все внутренности, а голову подменили (и теперь его настоящая голова хранится забальзамированной у доктора Бена в золотом сейфе).

Доктор Вуду в нетерпении забирает паспорт Чапаевца, из которого ясно:

1. Документ выдан штабом дивизии тяжёлых пулемётов.

2. Владелец документа имеет право ношения на левой и правой «грудях» всех существующих медалей, значков и блестящих предметов.

3. Предъявитель имеет право доступа во все секретные бункеры, подвалы и кусты, растущие на крышах КПП.

4. Документ в огне не тонет, в воде не горит, не подлежит возврату и переоценке.

Доктор Вуду отдаёт партизанский паспорт Чапаевцу, тот (по)степенно проходит в автобус.

Больных, впавших в кататонический ступор, заносят внутрь как гипсовые статуи. Корвус с любопытством пронаблюдал весь процесс погрузки пациентов. Автобус ещё не успел тронуться, как кого-то сразу же укачало и вырвало. Наконец-то Зомби раздавил педаль тормоза, и психи поехали за лекарствами. А к Жилю подкрался доктор Урод.

— Доктор Корвус, добрый вечер вы запланировали на сегодняшний день. Вам бы поесть.

Жиль смущённо кивнул жёлто-чёрной плитке пола.

— Знаете не последние новости, доктор Корвус? — Урод окутал свои слова туманной таинственностью. — Вчера ночью в морге обнаружили одного жизнерадостного жмура, одетого в Микки Хи. Там мы сняли с него нашего мёртвого Микки, и доктор Вуду его оживил, а доктор Бен выписал справку о втором дне рождения.

— Значит, скоро Хирург снова приступит к работе?

Спросил Жиль. На что доктор Урод определённо пожал плечами воздух и ушёл по лестнице вверх, в сестринскую.]

Теперь я один.

[Жиль бредёт к дальнему концу коридора. Гениталич смахивает пыль с подоконников. Жиль садится на стул из спичек, спокойным взором смотрит за окно.]

Дождь пойдёт.

[Так он просидел до «особого» дневного приёма пищи.