Maxximum Exxtremum - Шепелев Алексей А. Страница 17

Когда я вернулся с кухни, она опять приставала к Cаше – он нехотя подставил ей рот для поцелуя, они вяло пососались минутку, потом он, длинная неуклюжая система, сполз с дивана, ища одежду. Собака же напротив подошла к дивану и принялась с завидной энергичностью тереться об него задней частью – у старой суки течка. Зельцер вскочила, истерично и нецензурно вопя, схватив с полу какой-то шлёпанец и держа одной рукой за ошейник, второй изрядно отделала собачую морду. Затем прошествовала к окну, распахнула тёмно-синие шторы с золотыми рожами солнца и полумесяца, раскрыла балкон. Было наверняка уже за полдень, ярко и жарко. Она попила минералки – бутылка всегда лежала у неё на диване в щели около стены, – напялила, тряся бёдрами и чуть приседая, валявшиеся на полу трико и пошла курить к Саничу. Я искал носки – всё-таки умудрился снять их! – осматривая обстановочку.

На полу повсеместно валялась всяческая её скомканная одежда – я даже позавидовал этой нескромной привычке – не вешать бережно на спинку стула единственную пару «рабочих» брюк в паре с единственной рубашкой, подчёркивая ежедневную рутину, а в круговерти дел и развлечений раскидывать всё по всему дому, доставая, когда потребуется, из обширного гардеробчика новое – это ли не аристократично… Из раскрытых дверей шкафов свисали всякие разноцветные шмотки, из выдвинутых ящичков – трусы, лифчики, носки и чулки… Тапки, шлёпки, предметы косметики и маникюра, бумажки с крошками шоколада и чипсов – в самых неподходящих местах… Девчачье логово. Шкафы были заполнены всякой сувенирной дребеденью, совершенно бесполезной для народного хозяйства. Здесь же имелось множество кассет и дисков, совершенно бесполезных для нашего с Сашей обихода… Вообще мне понравилось – комната была большая, на светлых стенах висели модные батиковые картины – всякие лилии-цветы на непонятно-туманном фоне, а на одной из них кот, мультяшный и почти булгаковский, тоже в странной обстановке а-ля «Над Витебском», над моим диваном – плакат Бивиса и Баттхеда… У окна-балкона – тумбочка с телевизором и нешуточной стереосистемой. В углу пианино с кучами нот и книг, тут же футляр с саксом и синтезатор. Рабочая, творческая обитель так сказать… На балконе – штук пятьдесят бутылок от водки и пива – экспансия портвейна только начиналась…

Не надо расплетаться! – эта концепция подействовала и здесь. Мне было особо приятно, что с нами участвует девушка, хотя и не моя. У неё были ещё деньги, а вечером или завтра должны ещё отдать должок анашой. Саша сказал, что надо бы доехать к нему, и он возьмёт ещё денег. Угнетало душу только его заявление, что сегодня вечером футбол, и он по-любому будет его смотреть.

Мы сразу двинулись не к Саше, а в магазин, и на мой стольник из заначки купили два хороших дорогих портвейна и неторопливо усидели их, путешествуя по лавочкам Набережной – милейшее дело! Потом Зельцер купила нам по чизбургеру – я был не очень им доволен, особенно тем, что он горячий и в целлофане, что в нём нет даже намёка на мясо, а есть плебейский плавленый сырок и солёные огурцы. Не советую – хат-доги круче! Так, на почве съестного, я начал персональное общение с этой девушкой.

Саша пошёл домой, предупредив, что его не будет довольно долго – «надо провести инструктаж» – родаки уже третий день отмечали Первомай – мало ли что может случиться в состоянии запоя – можно неудачно упасть, задохнуться невыключенным газом, захлебнуться собственной блевотиной или папаша опять начнёт прирадикаливать… Я чувствовал тревогу по этому поводу, сочувствовал Саше, однако просвещать Зельцера насчёт Сашиного житья-бытья я не собирался, к тому же был ещё только второй день нашего марафона, мы, как вы заметили, уже были нормальными, и я прогнал эти мысли.

Мы взяли пива и расположились за железными столиками так называемого кафе «Перекрёсток». Зельцер отметила, что в Москве так называются супермаркеты, я горячо согласился. Похоже, ей больше нечего было рассказать остроумного, и эту миссию взял на себя я. Меня вдруг осенило, что в принципе нам ведь есть о чём поговорить – вернее мне поговорить, а ей послушать – потому как она ведь знает лично почти всех немногочисленных героев моих многочисленных историй – а это один из основных критериев приватного слушательского интереса и, соответственно, успеха оратора.

9

Наконец-то вышли! Но где мы?! вот автовокзал, понятно. Умудрились сойти на своей! Мы пошли как обычно – тут двести метров до дома, но как только потеряли из виду огни автовокзала, начались разногласия. Я вновь увидел знакомые места и решительно направился туда. Спутник мой чуть отстал, стоя посреди какого-то двора с единственной тусклой лампочкой в самом конце и задрав голову, пятясь и кружась, оглядывался вокруг, как будто его только что выбросили тут, в этом месте, где он никогда не был. Мы обменялись какими-то невнятными фразами, и я стал двигаться прочь от него, впрочем, то и дело оборачиваясь, но уже едва различая в темноте жёлтое пятно. Мне казалось, что я вышел на дорогу домой. Я пытался бежать. Всё как-то закружилось, и я упал.

Поднялся – смотрю: вообще непонятно где я. Кажется вообще другой город или непонять что. Ничего вообще нет – практически никаких опознавательных знаков – ни фонарей, ни улиц, ни переулков, ни домов нормальных или что там ещё… Стало жутко страшно – как выключающая всё смерть, как чёрный холодный экран космоса… «Саша! – пытался крикнуть я, – О’Фролов!» Вскоре послышалось: «Лёня, я здесь!» Каким-то образом мы воссоединились, сплелись-обнялись, от страха и радости буквально вцепившись друг в друга, и решили проследовать до дому. Опять начались разногласия, и я утянул его в свою сторону. Тогда О’Фролов вновь проявил инициативу, сознательность и физическую силу и потянул меня в свою, в которой и был верный путь…

Наконец-то мы вышли на финишную прямую – улицу с частными деревянными домами, упирающуюся прямо в наш дом. Мы уже разъединились и шли по разным колеям дороги, в конце которой виднелся наш забор с воротами. Я смотрел на эти ворота, представляя, что вот сейчас бы оказаться уже возле них… Вдруг меня как громом поразило: они не приближаются!!! – мы идём-идём, а смысла никакого – дорога под нами как бы прокручивается – как лента в тренажёре!

«Саша! – кричу я ему, ошарашенный увиденным, – глянь: дом не приближается!» А сам ускоряю шаг. Мерзкое ощущение неведомого и невообразимого доселе ужаса: ты абсолютно трезв, всё осознаёшь, а с реальностью прямо на твоих глазах – не во сне и не в кино, а именно здесь и сейчас! – происходит такое, чего никак не может быть…

Он внезапно остановился, смотрит туда, странно тряся головой – наверное ему видится то же самое и он пытается таким образом прогнать наваждение (впоследствии этот жест стал присущ в определённых состояниях мне самому – ещё при этом надо хлестать себя по щекам). Но он совсем взял шефство надо мной: смотри на дома сбоку, говорит, картинка должна двигаться. Какая картинка? Я повернул голову – так что шея заболела – и, боясь смотреть вперёд, шел, упорно смотря вбок. Они нормально двигались, уходили из обзора по очереди, но в глубине души я знал, боялся и даже надеялся, что это только картинка, а на самом деле дом там же. Я крепился минуты три (целых три минуты!), несмотря на то, что дома были какие-то не те, некоторые как будто как у нас в деревне, на самом конце, где Яхина хатка… Ну! – господи, прости нас! Раз! – ворота там же! – далеко в конце улицы!!

«Саша! – ору я, – не приближается!»

«Да вот они, дятел, почти пришли уж», – с виду он был спокоен и рассудителен – а может и сам наложил в штаны – кто теперь оценит – физическое состояние было как будто ты в водолазном снаряжении в толще вод, а мозг воспринимал крайне мало, цепляясь за обрывки – одни начала и концы! – мыслей и образов…

«Как же так?! Как же так?..» – начинаю причитать я.

«Ты посмотри назад, вон на магазин, а потом, когда отойдём, обернись и увидишь, что он далеко, значит, ворота приблизились», – его логике я не устаю поражаться!