Попугай с семью языками - Алехандро Ходоровский Страница 17

спустился из палатки на площадь: движения его были плавными, согласованными. Мускулы, словно обладая сознанием, управляли костями, отмеряя строго необходимую дозу энергии, и все тело двигалось в таком великолепном равновесии, что казалось плывущим в нескольких миллиметрах над землей. Аурокан скользил, не сметая со своего пути ни единого пера или волоса. Вот он приблизился к ней; за его губами тысячи других, прозрачных губ, образуя единый хор, но, не сливаясь полностью, испускали из себя нити голосов, сплетенных в золотую ткань, пульсирующее Слово соединявшее в себе речь и музыку. Боли не знала арауканского языка, на котором изъяснялось божество, но каждое биение ее сердца говорило, что Аурокан одаривает ее видением — видением того, что она тщетно искала в искаженной действительности: мужской любви.

Он взял ее за руку, вывел из деревни к реке, раздел, натер глиной, омыл в холодной воде, приложил к коже горячие камни, чтобы тело впитывало солнечную энергию, натер ароматическими травами. После этого вонзил нож в песок и начертил круг; набрав в легкие воздух, он издал длинную музыкальную фразу, построенную подобно лабиринту, с таким расчетом, чтобы последняя нота мелодии соответствовала последней частичке выпущенного воздуха. Затем молчание, полное смысла, и новая фраза; все вместе образовало звуковой храм — настолько могучий, что насекомые, птицы, прочие твари затихли и вслушивались, зачарованные. Когда Аурокан замолкал, животные разражались концертом оглушительных звуков, когда вновь подавал голос, они смолкали. Круг превратился в алтарь и брачную спальню. Бог приглашал Боли ступить на священную землю.

Ее всегда вела по жизни боль — и шаг, сделанный при вхождении в круг, показался ей первым шагом с самого рождения. Простое передвижение ног из одной точки в другой несло в себе перемену. Мир потерял свою силу, круг сделался Эдемом. Влагалище ее начало сокращаться, открылся вход в темную вселенную увлажненных яичников. Боли застыла на месте, стоя с раздвинутыми ногами, лицом к востоку. Аурокан, миллиметр за миллиметром, стал входить в нее, пока не ввел член до половины. Это неполное обладание, способное удовлетворить лишь частично, заставило стенки лона вибрировать от жажды принять орган целиком. Плоть Боли готова была всасывать и всасывать. Аурокан посмотрел ей в глаза и вошел до самого предела, до первых воспоминаний. Он присутствовал при ее рождении, играл с ней в детстве, утешал ее — день за днем, год за годом, — пока не проник в каждый уголок ее памяти. Добравшись до сегодняшнего дня, он раскрыл свой разум и провел Боли по всему прошлому человечества, вплоть до космических основ, до сотворения мира. Этот взрыв жизненной силы заполнил ее мозг, потоком лавы спустился по хребту и, пульсируя, обосновался в центре всего — в глубине ее лона. Яичники, став магнитами, испускали частицы энергии, электризуя Боли; она должна была разрядиться всеразрушающей искрой. Аурокан издавал рев — быка, потом жеребца, льва, волка, и Боли чувствовала, что каждая клетка ее тела живет своей жизнью: в этом месте она была коровой, здесь — кобылой, там — львицей, а вот тут — волчицей. Корни волос на голове выкачивали сексуальную энергию, которую выбрасывали затем в пространство, в ответ на порыв самца. Волосы обоих заплелись в невидимые косы — через них сливались два желания и проникали дальше в тело, до пальцев ног, которые росли, извивались, словно змеи, завязывались в немыслимые узлы. Голова к голове, губы к губам, руки раскинуты в виде креста, из груди рвется нутряной вой, два глубоких дыхания смешиваются в одно, языки, покрытые соленой слюной, прижимаются друг к другу, как две улитки. Боли теперь не было, остался один извечный взрыв, Первоформула, исходящая из уст Бога, чтобы рассыпаться на звезды, жизнь и смерть.

— Аурокан подхватил меня на руки, мы покинули круг и оказались в палатке. Крестьяне упали на колени среди оплывших свечей. Он заговорил, не прекращая ласкать мои плечи. «Пришло время расстаться с плотью. Я вернусь в день зимнего солнцестояния, чтобы принести новый свет. Когда вы омоете мне ноги, идите к бенедиктинскому монастырю… Вы образуете двенадцать кругов по тысяче человек в каждом, вокруг двенадцати избранных. В этот день не станет больных, голода и оков. Тот, кто верит в меня, войдет в мое Царство.»

И Аурокан исчез. Наш Лаурель очутился среди почтительно взиравшей на него толпы, никто не решался сказать ни слова. Сутана его была залита гноем, в руках он держал нож. Он ничего не понимал. Сбитый с толку, он склонился мне на грудь и зарыдал, не узнав меня. Какая-то старуха принесла горшок козьего молока, помазала мне пальцы и омыла его лицо. Я отвела Лауреля в монастырь. Привратник ничего не заметил. Я же вернулась к поселянам, чтобы готовить их к великому собранию в день зимнего солнцестояния. Знайте же, что сегодня Он возвращается, как и обещал! Знайте, что наступает конец мира и начало Его царства! Когда аббат омоет ноги Лаурелю Гольдбергу, Аурокан предстанет во всей своей славе! Его пути неисповедимы: исполняя его волю, двенадцать тысяч верующих собрались вокруг двенадцати избранных, и вот мы ждем Его… Сколько нас?

Деметрио, Энаниту, Га, Толина, Акка, Хумса, Зума, Ла Кабру, фон Хаммера, Аламиро Марсиланьеса и Эстрелью Диас Барум — всех заколотил озноб. Получалось, что они, вместе с Боли, — не кто иные, как двенадцать апостолов!

VI. У КАЖДОГО БОГА — СВОЙ АПОКАЛИПСИС

Можно заниматься взвешиванием и при помощи фальшивых гирь.

Хотя в моем мире все законы произвольны, я применяю их и уважаю.

Вот почему моя жизнь обладает некоей внутренней соразмерностью.

Ла Росита (из речи в Литературной академии).

Электрическая мухоловка обезумела: ее бешеный треск прервал сиесту монахов. Посыпались возгласы на немецком, французском