Виктор Мельников - Разносчик порнографии Страница 18

Ветер меняет направление, и окно разлетается на мелкие осколки, обдаёт нас брызгами стекла, пластика и мелкой пыли. Я закрываю собой Татьяну, а сам продолжаю смотреть, как будто загипнотизированный…

Я пребываю в состоянии подобному трансу. Татьяна пытается оттащить меня от окна, плачет, уговаривает, но я под воздействием неизвестной силы продолжаю смотреть с высоты пятого этажа вниз, как будто смотрю не интересное кино по телевизору, безучастно и равнодушно… Я не замечаю ничего!

Всё же Татьяна уводит меня вглубь комнаты. Я прихожу в себя. В оконном проёме – что от него осталось – продолжают проноситься каменные заряды, но уже видно, они мельчают.

Через некоторое мгновение стихло. Я решаю, всё! Конец природной вакханалии. Но слышится тот самый гул, который я ранее принимал за шум моря. Он увеличивается! Татьяна вся сжимается в маленький клубок, превращаясь в испуганного ребёнка, и тут я понимаю, что я трус. Да, без всякого сомнения, я боюсь услышать правду о самом себе, боюсь показать своё творчество близкому человеку, считая, что меня осудят за несоответствие с общепринятыми нормами, и боюсь сейчас: и за себя, и за Татьяну, и за то, что, вообще, может произойти.

***

…с неба свалился большой камень. Он громадный! Метра четыре в диаметре. Блестящий и гладкий, как будто его отполировали. Он дымится.

Пошёл слабый дождь. И это, казалось, был не дождь вовсе, а слёзы, скупые слёзы природы. Бывает, и она ошибается. Она плакала о содеянном поступке.

Свинцовые тучи уходят в океан. Татьяна открывает глаза, медленно превращается в настоящую молодую женщину – она уже не та, какой была час назад.

Татьяна не верит своим глазам. Не верю и я.

– Бессмысленная жестокость природы не оправдывает жестокость самого человека, – говорю я совсем тихо.

Как бы очнувшись от долгой зимней спячки, Татьяна быстро одевается и идёт к телефону. Связь отсутствует. И это не удивительно. Могла бы догадаться.

Она смотрит на меня, я отворачиваюсь. Мне кажется, что надо расстаться. Но об этом ей скажу завтра.

Запах страха

Семён не должен был родиться. Так решила мать, восемнадцатилетняя девушка, залетевшая от приезжего парня. Это обстоятельство не обязано заострять внимание читателя, ибо ребёнок в утробе матери, чистый и невинный, не сделал ничего, слава богу, ничего плохого, чтобы не родиться. Да и родившись, он не стал бы стрелять, душить и насиловать. Хотя, признаться можно, та же сила, которая приводит к смертному греху, должна была возбудить в нём фанатичную ненависть к миру, парализовать его настолько, чтобы в один прекрасный момент он опустил руки и стал безразличным даже к самому себе.

Будущая мать, если можно назвать её матерью, никогда не верила красивым словам, правда всегда мечтала о любви с первого взгляда. Она приходила к любовнику в гостиницу и отдавалась, как в последний раз. Любовь длилась три дня. Пока он был в командировке. Потом любовник исчез, а вместе с ним пропала любовь. Она стала вымыслом для неё, обидой, неблагодарным чувством.

Но Семёну повезло, во-первых, он родился, на аборт молодая мамаша не нашла денег.

Отказавшись от сына в роддоме, она исчезла из его жизни навсегда. Неудачная любовь заставила её окаменеть.

Во-вторых, он родился с определённым даром свыше. Невидимые господа распорядились именно так с судьбой мальчика, то ли отблагодарив, то ли наказав его таким образом.

Приёмные родители постарались дать ему всё, кроме правды о матери. Эта правда для новых родителей была чем-то вроде электрического напряжения, оголённого провода, к которому малыш мог случайно прикоснуться. Кстати, он так и не узнал этой правды. Никогда. Почему? Все те же невидимые господа раскладывали пасьянс судеб людских.

Прошли годы, мальчик подрос, пошёл в школу. Учился посредственно. Ничем не выделялся. Обычный ребёнок, так сказать. Окончил школу, поступил в колледж. Ничто не выдавало в нём необычного. Семён узнал о своей гениальности чуть позже. Это произошло в армии.

Тогда пропал сослуживец, ушёл с автоматом с поста. Его долго искали, но найти не могли. Прошло семь дней, а он как в воду канул. И тут Семён, он отслужил уже год, впервые почувствовал как бы удушливое зловоние, исходившее из соседнего леса. Запах не был знаком Семёну, но седьмое или восьмое чувство, он не знал, подсказывало, надо идти в лес. И он пошёл.

Сослуживец был мёртв. Он прятался в овраге, рядом с частью. Автомат пропал. Экспертиза показала, что солдата задушили во сне, он умер за час до того, как Семён почувствовал беду.

После Семён вдыхал отвратительный запах смерти, чуть ли не на каждом шагу. Он постарел лет на десять, ему было двадцать, но никто не верил, давали больше, и стал на десять сантиметров ниже, ссутулился. Он думал, ему придётся умереть раньше срока, так плохо он себя чувствовал, но невидимые господа продолжали раскладывать пасьянс.

Позже, изучая феномен Семёна, учёные умы сказали, что, умирая, люди испускают специфическое зловоние – некий эпинефрин. Это запах страха. Семён, подобно собаки, научился улавливать это зловоние и отыскивать трупы. Помочь обречённым он ничем не мог.

Это его угнетало.

Стало быть, дар свыше – великая тайна! – предоставил работу. Внештатный сотрудник ФСБ, отдел розыска пропавших без вести. И Семён продолжал вдыхать воздух полной грудью, расширяя ноздри словно бык, продолжал жить автоматически, без всякого участия воли, отстранённо осознавая бренность всего окружающего мира. Единственным выражением его участия в событиях был злобный взгляд, который пугал даже его непосредственное начальство.

А годы летели.

Приблизившись к возрасту Христа, из всех происшествий за время службы Семён сделал вывод, что полагаться на людей ни в коем случае нельзя, от них следует держаться подальше. Как бы плохо не было в одиночестве.

По этой причине он и женился поздно. Но по любви. Его взгляд подобрел, невозмутимость сфинкса исчезла. Жена говорила, что он марионетка у спецслужб, которую за ненадобностью могут повесить на гвоздь.

Семён как будто не слышал жену.

А ведь на службе его, честно сказать, не любили. За правду. Он говорил то, что думал. Иногда пророчествовал. Поэтому, действительно, Семёна даже побаивались, мало ли чего наговорит. Тут марионеточный человеческий механизм приходил в движение не по воли сверху, срабатывал инстинкт самосохранения, что ли.

Потом вдруг стало всё рушиться. Так бывает, когда равномерное перемещение во времени вдруг ускоряет ход.

Вначале исчез кот, Феликс. Загулял зверь, решил Семён. Но котяра так и не вернулся, ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Казалось бы, ничего страшного.

Жена сказала:

– Помер наш котик, наверное.

На что Семён ничего не ответил, смолчал. В последнее время он всё хуже и хуже улавливал удушливый запах эпинефрина. Животные, вообще, понимали смерть, как он думал, поэтому не испытывали страха. А значит, специфический запах не испускали. Семён вдруг почувствовал, как устал.

Вскоре пропала жена. Её сотовый молчал. Семён позвонил тёщи – дочь не приезжала? Нет. Обзвонил друзей и подруг – жену никто не видел. Предчувствие беды напрочь отсутствовало почему-то. Семён успокоился. На короткое время. Но когда беспокойство резиновым жгутом перетягивало горло, он гулял вечерами по парку в одиночестве. Ходьба успокаивает. В ходьбе есть целительная сила. Но воздух всегда был пропитан эпинефрином, с каждым днём концентрация его в воздухе снижалась. Снижалась для Семёна. Но он понимал, что проблема в нём, смерть – она всегда рядом.

Прошло три дня, и Семён подал заявление в полицию. Своему обонянию он уже не доверял.

Через месяц ничего не изменилось. Жена так и не нашлась. Раньше бы для Семёна воздух превратился б в сплошную выгребную яму, всё вокруг провоняло. Но сейчас он чувствовал, что отодвинут от дел, дар отобран. И можно радоваться вроде! А не получалось никак.

Вместе с даром он потерял и работу, стал не нужен. Отвернулась удача (иногда Семён любил испытать фортуну). Тотализатор и лотерея спрятали счастливый случай от Семёна в недоступном для него месте. Он много проигрывал.

И вот уже Семён запил горькую. Пил и жену вспоминал, куда делась? Жива ли? Вспоминал, как жена шутила, глядя на его утреннюю эрекцию:

– Бог ты мой! Если я сейчас не отсосу, то ты помрёшь! Кто трупы будет искать?

Семён улыбался, и, когда она брала в рот, у него перед глазами появлялись трупы, трупы, трупы, трупы, запах смерти витал рядом, он чем-то напоминал любовный смрад, когда член, измазанный спермой, выскальзывал из влагалища, но очень отдалённо… это отвлекало от секса.

С исчезновением жены, кстати сказать, у Семёна пропала эрекция. Он не мог сказать своему дружку, чего стоишь, кого ждёшь, как бывало в первые дни одиночества.