Марина Струкова - Мир за рекой. Страница 18

Света представила, как на заре синеглазый чернобровый паренёк выбежал за ворота, где стоял белый конь, перелетевший через леса и поля, вскочил в седло. Конь и всадник исчезли в тумане. Туманы вдоль степных рек розово-белые, словно кровь с молоком льется с широкого алого солнца, с чистого неба... А в сумрачной горнице старуха в тёмном платке, плача, стояла над мёртвым стариком.

Светино детство кончилось в десять лет со смертью дедушки. Был хмурый зимний день. Тогда мать, чтобы отвлечь ребёнка от случившегося, заранее достала подарки, приготовленные на Новый год. Позже эти игрушки внушали Свете ощущение ужаса. Словно превратились в ритуальные вещи, смысл которых в том, чтобы замаскировать факт Смерти. Эти игрушки так и остались Игрушками Того Дня, вызывающими тоску. Она боялась играть в них, чтобы вновь не вызывать Смерть в семью. Для неё он действительно существовал - бумажный телефон с крутящимся диском - телефон, по которому можно было позвонить Смерти, долго пылившийся на дне ящика с игрушками. Как увиденный позже в телепередаче картонный телевизор, который буддисты отдавали пламени, пожирающему мертвеца, - ведь в ином мире всё ненастоящее - настоящее...

Но если она порой страшилась связанного со смертью, почему готова была ночевать у могилы Саши? Просто он был жив для неё, только заточен в неведомой стране. Зачарованный, спал в рыцарском замке, и окаменел беркут на подоконнике распахнутого окна, и замер лепесток огня свечи над изголовьем.

Бабушка наивно ввела внучку в круговорот реального трагического события. Они прошли во двор.

- Я сейчас к Володиной матери пойду, горе разделю, а ты бабам помоги.

Во времянке - маленьком домике во дворе женщины готовили поминальный стол, месили тесто, резали крупные румяные яблоки для пирогов, крошили овощи в салат, переговаривались.

- Мне чем-то помочь? - Робко спросила Света. И её попросили принести воды из колонки через дорогу. Она взяла вёдра и услышала голоса за спиной:

- Светланка - внучка Лёлина, посмотрите, выросла как, невеста совсем. 

Света прошла мимо распахнутой двери на террасу, опустив голову, не удержалась, бросила взгляд. На широкой террасе стоял гроб, в головах сидела на стуле маленькая старушка и тихим ясным голосом читала толстую потрепанную книгу.

Смоль волос и белый блик лица, от которого Света мгновенно отвела взгляд, отойдя от дверного проёма.

Света принесла воду, она резала яблоки, и на яблоки капали слёзы. Женщины над столом обсуждали по-деревенски простодушно:

- Володенька ваш лежит как живой. Красавец-парень...

Распоряжавшаяся похоронами Верина старшая сестра - низенькая остроносая женщина покачала головой:

- И тридцати не было... Верунька без памяти, на одних уколах держится, Райка возле неё

дежурит. И ночь ночевала.

- Райка - душевная девка, молодая, а участливая... - Хвалили деревенскую медсестру.

- И что он в бучу полез?

- Делать было нечего, - выкрикнула Верина сестра. - На смирного Бог насылает, а смелый сам налетает.

- Видно час пришёл.

- Когда увидела, что берёзу у дома посадил, я сразу сказала: добра не ждите.

- А что берёза? - Удивилась Света, ничего не понимая.

- Кто берёзу у дома посадит, недолго проживёт. А тут ещё дом новый построили, вот и обновил. Дом построишь, непременно кто-нибудь из родных преставится, обновит, значит. - Поёжилась, словно от холода, Верина сестра.

Мороком наивных неистребимых поверий было пронизано всё вокруг, древних поверий на древней земле, и как в древности пролилась кровь за эту землю, бедные дома, простых людей.

Света побрела через двор к воротам, выводящим на улицу, и прислонилась к косяку. Вторая дверь с террасы выводила прямо на улицу. На высоком пороге сидели и курили мужчины. Все были хмурыми, загорелыми, от них чуть пахло водочным перегаром. Усатый толстяк с каленым кирпичным румянцем на добродушном лице рассказывал:

- Я ведь первый узнал. Сено в сарай убирал, вдруг в ворота колотятся так, что у меня сердце прихватило, отворил, а там Верка: "Дядя Паша, Володьку зарезали". Владимир-то из клуба с Верой шёл, когда увидел, как Таньку Руслан в машину затаскивает, там кроме Руслана и Юрка Жирок был, и ещё какие-то козлы из города. Вовка им крикнул: А ну, бросьте девчонку!

А Руслан там ему, мол, вали, пока цел. А Танька визжит: Помогите!

- Сучка непутёвая эта Танька, вертела задницей перед бандюками, всё заигрывала. Но эти сразу обработают, пикнуть не успела бы. Володька подбежал, они с Русланом сцепились. Танька домой бросилась, а из машины ещё двое вылезли и кто-то Вовку - ножом...

Он упал, а они в машину и дёру. Вера закричала, к дому ближайшему бросилась, стучать, ну тогда народ вышел. "Скорую" вызвали, Володьку домой перенесли, пока "Скорая" доехала, кровью истёк.

Другой собеседник добавил:

- В милицию позвонили, Руслана забрали. Ни хрена они ему ни сделают. Его отец следом поехал. Денег даст, отмажет от тюрьмы. Полюбуемся ещё, как мимо на "джипах" будут разъезжать, деревенским дуракам в морды плевать.

Света давно знала, что в их район летом приезжают отдыхать бандиты из питерской группировки, у которых здесь родственники.

- Что же это творится? - Рыженький парнишка стукнул кулаком по порогу, на котором сидел, выругавшись, вырвал зубами занозу из руки.

- Может, соберёмся, ружья возьмём?..

- Иван, с ума не сходи! - прикрикнул усатый.

- Батя, терпеть будем?!

- А что ты сделаешь? - Усатый отвернулся, словно сосредоточенно разглядывал машину, стоявшую на дороге.

- А может Ванюха дело говорит? - Сказал парень с копной светлых кудрей.

- Хоть пугнём бандитов, совсем распоясались. - Нерешительно поддержал худой отарщик.

- У меня "Сайга" незарегистрированная, отберут менты.

- Блять! - Не выдержал кудрявый. - Да разве речь об этом? Пусть потом отбирают, дело-то уже сделаем.

- У меня обрез валяется. На всякий случай. - Буркнул худой пожилой. - Беру от волков, когда овец пасём в степи. Так спокойней.

- Поедешь с нами? - Спросил Иван.

- Как-то оно... Ненадёжно. Сядем ведь, мужики.

- Не мужики, а казаки, - запальчиво крикнул рыжий. - Помните, Владимир ругался, когда нас по ящику ряжеными называли, казаков. Неужели мы вправду чёрт знает что?!

- Молод ещё учить. Здесь и было две станицы на район, да и то при царе Горохе.

- Значит, правда только в бирюльки играем, а на деле шкурники, трусы. Погоны нацепили, шашки сувенирные оптом закупили, мать вашу!

- Ты словами не бросайся.

- Да встряхнитесь же! Как дальше жить, если позволим себя с грязью смешать? И память Володькину. Вы говорите, зря он за Таньку в драку полез, да разве в Таньке дело, дело в нас - на своей земле ничего не значим, пришла бандитская орда, - хочет, наших девок имеет, хочет, наши пашни за гроши скупает, хочет, нас режет! А мы как бараны! О Володьке помнить будут знаете как? - Он герой! А мы - дерьмо!

- Они думают, что нагнули нас гады! Ванька, мы вдвоём поедем. А вы сидите, самогон жрите! Много на поминки нагнали?..

 Бабушка была где-то в доме, в глубине комнат с зашторенными окнами, где пахло воском свечей и лекарствами, рядом с матерью убитого.

Света боялась беспокоить её, бродила по широкому заасфальтированному двору. В сарае хрустел сеном конь, мотоцикл стоял, и под ним лежали на клочке толи гаечные ключи. В тени сарая на куче песка растянулась огромная тёмная овчарка. Света хотела подойти, погладить, но кто-то придержал за запястье:

- Осторожней, укусит.

Она оглянулась. Рядом стоял парень с золотистыми волосами, когда-то заставший её за рисованием.

- Он только если не трогать, спокойный. Верный - волк наполовину, только хозяину доверял, не лает, молча бросается...

Верный, положив морду на вытянутые лапы, дремал.

- Ты надолго приехала?

- Может быть, на месяц...

- Ясненько. - И он ушёл. А зачем спрашивал?

Из ворот гроб выносили на плечах четверо мужчин, кто в казачьей форме, кто в камуфляже, одинаковой была лишь нашивка эмблемы на рукаве. Хрипло вскрикивала рыданьями мать Рудакова, её вели под руки бабушка Светы и сестры Веры. Рядом с ними держалась сама Вера, тоненькая, высокая, в чёрном как будто старушечьем платье, с черным кружевным шарфом, завязанным под узлом золотистых искрящихся на солнце волос. Её простое милое лицо было густо напудрено, опухшие глаза устало опустила вниз. Плакали женщины. Тут же был священник - высокий плотный с широкой седоватой бородой, глядел сурово и скорбно. Пел хор - несколько молодых и пожилых женщин.

- Матушка наша - хороший регент, - даже сейчас в толпе шепотком переговаривались, обсуждая происходящее, не от черствости душевной, а от той откровенной деревенской простоты, когда незлобиво могут и своего осудить, и чужого похвалить, и так прямо, что посторонний сочтёт за отсутствие такта.