Фил Бейкер - Абсент Страница 2

Кроме того, надо помнить, что во многих французских кафе и ресторанах, недавно открывшихся в Лондоне, абсент всегда можно купить по обычной для Франции низкой цене. Французские привычки, французская мода, французские книги, французские картины имеют особую привлекательность для англичан, и кто сможет поручиться, что модные во Франции наркотики не войдут у нас в моду?

После того как Бове был представлен «зеленоглазой фее» своим другом Жессоне, сумасшедшим художником, он бросился в пучину самоуничтожения. Мелодраматически ужасное падение приводит его в парижский морг и на кладбище Пер-Лашез. «Ты говоришь, что пристрастился к абсенту, — говорит отец Гастона, — знаешь ли ты, что это значит?»

— Наверное, да, — ответил я равнодушно. — В конце концов, это — смерть.

— О, если бы только смерть! — воскликнул он с горячностью… — Это самые отвратительные преступления, это грубость, жестокость, апатия, чувственность, одержимость! Понимаешь ли ты, какую судьбу себе уготовил?..

Гастон, в конце концов, становится настоящим мистером Хайдом, «крадущимся, шаркающим зверем, полуобезьяной, получеловеком, чей вид настолько отвратителен, чье тело так трясется в бреду, чьи глаза так кровожадны, что, если бы вы случайно столкнулись с ним днем, вы бы, наверное, невольно вскрикнули от ужаса».

Но вы меня не увидите — мы не друзья с дневным светом. В своей ненависти к солнцу я стал подобен летучей мыши или сове!.. Ночью я живу; ночью я выползаю на улицы вместе с другими мерзостями Парижа и одним своим присутствием добавляю нечистоты к нравственным ядам воздуха!

Легко посмеяться над Марией Корелли, но, возможно, она заслуживает и невольного уважения. Абсент у нее — что-то такое, что семейка Адамс [3] могла бы пить на Рождество; злой рок в бутылке.

У истории абсента есть несколько отрезвляющих лейтмотивов: зависимость, разорение, смерть. Его эстетический заряд, скорее горький, чем сладкий, не столько прекрасен, сколько возвышен в том смысле этого слова, который Эдмунд Берк использовал в своем протоготическом эссе «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного». Возвышенное вызывает и благоговение и что-то вроде ужаса. В одном из интернетовских сайтов, упоминая «Старый дом абсента» в Новом Орлеане, автор пишет, что мраморная стойка «вся изъедена оспинами, говорят — оттого, что на нее все время проливали абсент. Невольно подумаешь, какой вред причиняет абсент человеческому телу, если он разъедает даже прочный камень» (курсив мой. — Ф.Б.). Возможно, стойку повредила капающая вода, но здесь ярко выражен ужас перед абсентом; люди хотят, чтобы он был страшным, ведь страшное доставляет особое наслаждение.

Ричард Клайн считал, что сигареты возвышенны. Им свойственна, писал он, «красота, которая никогда не считалась чисто положительной, но всегда связывалась с отвращением, грехом и смертью». Ссылаясь на Канта, Клайн определяет возвышенное как эстетическую категорию, подразумевающую негативный опыт, шок, опасность, напоминание о смерти, созерцание бездны. Если бы сигареты были полезны, говорит Клайн, они не были бы возвышенны, но

…они возвышенны и отметают все доводы здоровья и пользы. Предостерегая заядлых курильщиков или новичков об опасности, мы еще ближе подводим их к краю пропасти, где, как путешественников в Швейцарских Альпах, их может ужасать утонченная высота близкой смерти, открывающаяся сквозь крохотный ужас каждой затяжки. Сигареты дурны, тем они и хороши — не добры, не прекрасны, а возвышенны.

Если следовать этим доводам, абсент — еще возвышеннее.

Итак, история абсента являет нам удовольствие, смешанное с ужасом. Оно похоже на чувство, о котором говорит Томас де Квинси, рассуждая о «мрачно-возвышенном». По его мнению, возвышенным может быть не только большое (горы или бури), но и маленькое, из-за своих ассоциаций, например — бритва, которой кого-то убили, или пузырек с ядом…

Но хватит говорить о гибели и тьме. Пора вызвать первого свидетеля защиты.

Алистер Кроули (1875-1947) так успешно присвоил наследие оккультного возрождения конца девятнадцатого века, что в двадцатом веке его имя стало практически синонимом магии. Ему нравилось, что его называли Зверем из бездны, как апокалиптическое чудовище, а когда газеты лорда Бивербрука начали бранить его в 1930-х годах, он прославился как «самый плохой человек в мире». Сомерсет Моэм знал его в Париже, сделал прототипом Оливера Хаддо в романе «Чародей» и вынес ему самый лаконичный из всех приговоров: «Шарлатан, но не только».

В Париже Кроули вечно сидел в баре ресторана «Белый Кот» на Rue d’Odessa [4] (где Моэм с ним и познакомился). В те дни «Перно» было маркой абсента, а не анисовой водки, которой ему пришлось стать после того, как абсент запретили. Кроули очень любил разыгрывать знакомых, и, когда его старый друг Виктор Нойбург приехал к нему в Париж, Зверь из бездны не удержался и дал ему совет:

Его предостерегали, чтобы он не брал в рот абсента, и мы сказали ему, что это правильно, но (добавили мы) и другие напитки в Париже очень опасны, особенно для такого милого молодого человека. Есть только один надежный, легкий и безвредный напиток, который можно пить сколько хочешь, без малейшего риска, и заказать его просто — крикни только: «Гарсон! Мне — перно!»

Этот совет привел к разным несчастьям. Сам Кроули пил абсент не в Париже, а главным образом в Новом Орлеане, где написал эссе «Зеленая богиня»:

Что делает абсент особым культом? Если им злоупотребляют, действует он совсем не так, как другие стимуляторы. Даже в падении и деградации он остается собой; его жертвы обретают неповторимый и жуткий ореол и, в своем странном аду, извращенно гордятся тем, что они не такие, как все.

Но нельзя оценивать что-то только по злоупотреблениям. Мы же не проклинаем море, где бывают кораблекрушения, и не запрещаем лесорубам использовать топоры из сочувствия к Карлу I или Людовику XVI. С абсентом связаны не только особые пороки и опасности, но и милости и добродетели, которых не даст никакой другой напиток.

Например:

Так и кажется, будто первый изобретатель абсента действительно был волшебником, настойчиво искавшим сочетание священных зелий, которое бы очищало, укрепляло и одаряло благоуханием человеческую душу.

Несомненно, если пить абсент правильно, добиться этого нетрудно. От одной порции дыхание становится свободней, дух — легче, сердце — горячее, а душа и разум лучше выполняют те великие задачи, для которых они, возможно, и созданы Творцом. Даже пища в присутствии абсента теряет свою грубость, становится манной небесной и совершает таинство питания, не вредя телу.

В одном особенно интересном отрывке Кроули говорит об абсенте и художественном отстранений. Красота есть во всем, пишет он, если смотреть с должной отстраненностью. Секрет в том, чтобы отделить ту часть себя, которая «существует» и воспринимает, от другой части, которая действует и страдает во внешнем мире. «Собственно, — добавляет Кроули, — это и есть творчество». Абсент, на его взгляд, помогает все это сделать.

В одном месте Кроули поднимает и без того возвышенный тон своего эссе, цитируя стихи по-французски. «Знаете ли вы французский сонет „La Legende de l’Absinthe?“ [5]» — спрашивает он. Было бы удивительно, если бы читатели ответили: «Да», так как Кроули сам его и сочинил. Опубликовал он его в прогерманской газете «The International» (Нью-Йорк, октябрь 1917 года), подписавшись прозвищем известной звезды Мулен Руж, которую рисовал Тулуз-Лотрек, — «Прожорливая Жанна» (Jeanne La Goulue).

Аполлон, оплакавший Гиацинта,Не хотел уступить победу смерти.Он ведал таинства превращений,Святую алхимию совершенства,А потому стал терзать и мучитьБлагие дары прекрасной Флоры,Пока изломанные созданья,Дыша и светясь золотистым светом,Не дали первой капли абсента.Во тьме погребов и в сверкании залов,Собравшись вместе и поодиночке,Пейте это любовное зелье!В этом напитке — дивные чары,Бледный опал прекращает муку,Дарит красы сокровенную тайну,Пленяет сердце, возносит душу.

Алистер Кроули [6]

Абсент когда-то можно было найти везде, где была французская культура, — не только в Париже и Новом Орлеане, но и во французских колониях, особенно во французской Кохинхине (Вьетнаме). В своих «Признаниях» Кроули рассказывает о случае в Хайфоне, который кажется ему «восхитительно колониальным». На углу одной из главных улиц решили снести большое здание, но француза, командовавшего работами, нигде не могли найти. Наконец один из его подчиненных обнаружил его в питейном заведении, где тот буквально упился абсентом. Тем не менее француз все еще мог говорить и, с огрызком карандаша, на мраморной плите столика стал подсчитывать, сколько понадобится взрывчатки. Однако он неправильно поставил запятую в десятичной дроби, и заряд динамита взорвал не только здание на углу, но и весь квартал. Виноват, конечно, абсент. Кроули вовремя напоминает нам, что «этот напиток не слишком полезен в том климате».