Ольга Комарова - Херцбрудер Страница 2

— Тебе чего?

— Деточка! Зачем же ты ешь лук по вечерам? Вредная мужицкая привычка. Как же царь тебя целовать будет?

— Врешь, не ела я лука. Я только яблоки ем.

— Ну значит, это твой природный запах. Что свидетельствует о принадлежности к низшей касте.

— Врешь?

— Вру. А если нет?

Врет? — думала сиротка. — А если нет?

И она пошла к художнику. А тот, завидев ее, убежал. А мать сказала: что-то нынче возле дворца луком запахло... Тогда несчастная невеста отправилась на базар. Мальчишки побежали впереди, чтобы предупредить народ, и когда сиротка шла мимо торговых рядов, люди шарахались от нее, зажав носы. "Врут? — думала она, — конечно, врут. А если нет?"

Неподалеку от рыночной площади в деревянном домике жил музыкант, который, играя всю жизнь на саксофоне, давно утратил способность различать запахи. Сиротка вошла и села на пол.

— Тебе со стороны виднее. Врут или нет?

Музыкант протянул сиротке чашечку кофе.

— Я думаю врут.

— А вдруг нет?

— А хочешь, я научу тебя играть на саксофоне?

— Нет, маэстро. Не отнимай у меня музыку. На что мне царство без музыки?

— Из тебя выйдет прекрасная музыкантша. Я возьму тебя в свой ансамбль — такой будет джаз — весь мир сойдет с ума. Я чую в тебе талант. А?

— Нет у меня таланта. Ничего нет. Я сиротка.

Тут в окно влетел большой камень и убил музыканта. Сиротка поставила чашку на стол, взяла под мышку саксофон и вышла на крыльцо.

Толпа свистела и размахивала флагами с надписью:

"Долой луковую царицу!" В переулке демонстранты давились от смеха, а отец с матерью стояли на коленях.

Сиротка задумчиво дунула в саксофон и отправилась странствовать. Она пришла в чужую землю и, разыскав в лесу охотника, спросила, правда ли, что от нее пахнет луком. Но охотник говорил на чужом языке, а она на родном. Чужой охотник не понял родного языка, и неумытая сиротка побрела дальше. Колдунья тоже ничего не смогла ей ответить. Тогда ей пришлось вернуться на родину.

Из жалости ее взяли на работу в ночное заведение "Конфуз", что напротив домика умершего музыканта. По-прежнему у нее было только детское платьице и чужой саксофон, из которого она по вечерам извлекала весьма странные звуки — ее там и держали за дурочку. Играть она так и не выучилась, да и не хотела — душу берегла. А сколько ни пыталась хозяйка убедить ее, что раз уж она тут — могла бы и с гостями подзаработать, — все не слушала. "Царская невеста блюдет девственность", — отшучивалась хозяйка.

Свет, желтый и липкий, заливал столики, которые со временем тоже стали желтыми и липкими. Сиротка сидела на полу, пряча свои пустые глаза. С саксофоном она не расставалась. Пьяный поэт бренчал на лире, полицейский плясал с самой молоденькой из девиц, художник давно уронил голову на стол. Тут пришел один князь и сказал, что царь не знает, куда себя девать от тоски.

Сиротка встала и пошла к выходу, продолжая дуть в саксофон. Никто ее не остановил.

— Ты постарела, — сказал царь.

Она кивнула.

— И до сих пор сиротка? Долго же ты шла. А знаешь, что я тебе не царь? Знаешь, что мало моего царства для зеркального мира? "Блаженны нищие духом..." — помнишь, что дальше?

— И не поцелуешь меня? Разве от меня пахнет луком?

— Дура. Шла бы от греха.

Ночь, день сидит сиротка у дворцовой лестницы, смотрит пустыми глазами на свои грязные ладони. На вторую ночь из дворца выходит царь.

— Ты куда ползешь, царь?

— Топиться иду.

— А...

Царь удалился, сиротка превратилась в крысу — это первое, что пришло в голову. Крыса вырыла норку и хотела втащить туда саксофон, но он уместился лишь наполовину. Шла мимо монахиня, наклонилась и постучала по саксофону. Крыса высунула острую мордочку.

— Надо было богу молиться, — сказала монахиня.

— Нужна ты богу!.. — сказала крыса.

КОМАРОВСТВО

Комаров был убийца. Мне бабушка про него песню пела — и... черт его знает, почему этот Комаров меня так волнует? Будто бы дело в том, что я тоже Комарова... Но я вовсе не от него происхожу, хоть я и Комарова и мама моя Комарова, а бабушка моя, когда выходила замуж за моего дедушку Комарова, даже отказалась взять его фамилию, чтобы не оказаться однофамилицей знаменитого разбойника Комарова. Боже мой, как славно — вы думаете, должно быть, что разбойник это нечто такое лохматое в окровавленной рубахе — ну, русский мужик гуляет. Ничего подобного — это совсем другого рода разбойник — московский, мещанский, православный, черт возьми — в гетрах и штиблетах, брючки такие коротенькие и хлыстик в руке — так бабушка его описывала, хоть никогда его и не видела. Простите, но я в него даже несколько влюблена. Вот бы родилась пораньше, так я б за него, ей-богу, замуж пошла. Как вы думаете, женился бы он на мне или не женился? Представляете, перед алтарем с этаким злодеем — есть в этом что-то такое... православное. А так... В общем, была у него жена — они на пару работали. Жаль только, бабушка песню плохо помнит... Чего-то такое:

В Москве, у Калужской заставы,Всем известный там жил Комаров,Торговал он на конном конями,Народ грабил почище воров.Только конный базар открывался,Появлялся тут с хлыстиком он,Меж приезжих крестьян он толкался,Набивался с дешевым конем,

а дальше своими словами, что, дескать, конь у него был — ух какой — и стоял себе на конюшне спокойненько, а Комаров этих приезжих крестьян к себе зазывал коня смотреть, а там хвать "в переносье молотком", денежки себе забирал, кровь куда-то там спускал, в корыто какое-то, чтоб на дорогу не капала (тогда уж, наверно, топором, а не молотком — откуда уж тут кровь, если молотком-то — ну и вообще топором куда красивее, если принять в расчет гетры и штиблеты), потом запрягал в пролетку коня этого самого — статный был конь — и увозил покойничка за город, стало быть, в Подмосковье.

Вот вышла бы я за него замуж и жили б мы сами по себе в лучших традициях Домостроя. Честное слово, я бы его слушалась, и приезжих крестьян он бы отвозил не с какой-то там абстрактной женой, а со мной, такой же Комаровой, как и он сам — барынька такая московская едет себе в пролеточке! Недаром меня в школе Комарихой дразнили и били всем классом при случае — чувствовали, наверно, что что-то тут не то. Кстати, детей бы я ему нарожала и учила бы их сама. Господи! Какие б они у меня умненькие были и красивые — разбойничье гнездо посреди Москвы — мафия такая комаровская. И в церковь бы ходили каджое воскресенье, чтоб молиться. А то — Гедда Габлер!.. Нет, знаете ли, у нас тут Москва. И библиотека бы у меня была, и изучала бы я, знаете что? — мою любимую скандинавскую мифологию. И написала бы весьма восторженное исследование, поскольку уж все были мистикой озабочены, не в Москве, правда, а все больше в Петербурге, а я бы свою мистику устроила и мистерии бы разыгрывала и Третий завет бы написала на основе Старшей и Младшей Эдды. Вот, скажем, был такой бог Бальдр — сын Одина и Фрейи, что ли? — такой был весь белый — кожа белая, волосы белые, ресницы белые — воплощенная русская зима, снег, снег, чистый-чистый, что может быть чище мороза — а вы умеете получать наркоманское удовольствие от холода? Представляете, поцеловать его, а он как лед холодный? То-то. А то: "русская душою, сама не зная почему..." Да, ну так вот — несчастная Фрейя взяла клятву со всех предметов, что они не будут убивать ее снежного холодного сына, а эти вечно пьяные боги устрроили себе забаву — стали в него камни, копья, снежки, может быть, кидать, а он стоит себе, так бы до сих пор и стоял, если бы не этот вредный бог огня, которого они потом к скале приковали, как греки Прометея. Ну в общем он там одному слепому подсунул веточку, которая ничего Фрейе не обещала; бросил слепой бог эту веточку и убил Бальдра. С тех пор я люблю есть снег. Да, но Бальдр воскреснет — потом уже вместе со всеми, после конца света. Что, скажите, что может быть православнее этого зимнего Бальдра, хоть это все и не в России было? Да посмотрите же вы на себя в зеркало — помесь татар с викингами, не считая семитских очков на носу, так что не отмахивайтесь от моего снега. Чистота на дворе почти райская — как хорошо — и на тебе: вышла в рождественскую ночь из церкви — автобусов нет, я пешком иду и твержу себе под нос Иисусову молитву, а за мной мерзкий такой типчик по пятам идет и твердит, что ему нужна женщина. Господи! Снега, снега, больше снега, обожраться снегом, лопнуть от снега! Пришлось поймать машину и удрать от приставалы. А был бы жив Комаров — он бы его хлыстиком по лицу, чтоб шрам остался. Интересно, когда Бальдра убивали, кровь текла, или талая вода? Бог с вами, какая сейчас политика, скоро наступит царство Бальдра — вот вам страдающий бог — только не бог плодородия, а совсем наоборот. Мы же только зимой можем очиститься от летнего пота — вот какая бы я была замечательная женщина, если бы я была женой Комарова.

— Дрын!

— Алло!

— Машка!

— Ну?

— Ну. Посиди послезавтра с дитем, а? Очень надо. И вообще тут у меня Ефим сидит — приходи. Он нынче в общительном настроении — такое говорит, что мне одной слишком много.