Максим Мараев - Накалившийся битум Страница 2

Одолев их по этим внутренним интуитивным потребностям, он понял, что на этот раз все прошло гладко, и стал читать статью дальше. Однако, когда он решил захлопнуть книгу, понял, что не может быстро адаптироваться к обстановке, окружающей его, потому что осознал, что ведет себя как ненормальный, перелопачивая статьи по несколько раз из-за иррационального страха по поводу того, что если он этого не сделает, то либо его замучают хульные мысли по поводу убийства матери, либо он потеряет контроль над собой и действительно убьет ее. Он не знал, чего ждать, и сидел в кресле, напряженным взглядом уставившись в шкаф. Потом встал, медленно и тяжело, как старый пень, и подошел к стеллажу с книгами. Стал всматриваться в обложки, его тревога стала для него уже совершенно привычной. Он оперся на полку, стал пытаться наладить дыхание.

Откуда ни возьмись, наступил вечер. Глянул в окно. Смеркалось. Девять или десять часов. Он понял, что у него вдруг разом пропали жизненные силы, все надежды. Завтра первый учебный день на курсах, а он совершенно разбит. Он медленно присел на корточки. Стал смотреть книги на нижней полке шкафа и теребить их корешки.

Вдруг ему разом осточертело все, он выглянул из комнаты, быстро крикнул матери «Спокойной ночи!» и захлопнул комнату. Она забежала спросить, собрался ли он на завтра, он соврал, что да, стараясь не смотреть ей в глаза, после чего она ушла, а он судорожно расстелил кровать и залез под одеяло.

Он осознал, что просто так не сможет закрыть глаза, потому что навязчивые мысли в темноте замучают сильнее. Поэтому лежал, уставившись в потолок, потом повернулся на бок, затем на другой. Вдруг почувствовал, как стучит в висках, боль стала нарастать. Похоже, на нервной почве его стала одолевать мигрень. Боль действительно усиливалась. Андрюхе стало казаться, что он оказался в аду наяву.

Схватившись за голову, он сел на кровати. Пульс зашкаливал, боль жуткими кругами расходилась по обручу черепа. Он сжал голову и стал ее массировать. Перед глазами замелькали белые мушки. Просидев так минут пятнадцать, прилег, но в этом положении голова снова затрещала, и он вскочил с кровати и начал мерить шагами комнату.

Лунный свет лился через окно. Он подошел к окну и уставился на слепяще яркую луну. Затем медленно опустился на шершавое кресло и стал сидя пережидать, когда приступ головной боли утихнет. Она стучала в голове, словно озорная киянка по наковальне. «Боже, у меня сейчас случится инсульт, и я сдохну».

Он без лишних раздумий вскочил и побежал на кухню искать обезболивающее средство. «Хотя бы этого сраного дерьма про убийство мамы нет». Стал открывать шкафы, пока не нашел наконец пенталгин.

Проглотил его с водой, на какую-то секунду давление скакнуло, а потом в голове стала расплываться алюминиевая прострация. Ему постепенно становилось легче. Стараясь не разбудить мать, Андрей прокрался в свою комнату и лег.

«Бляха-муха, что же творится с моей головой?»

Мысль превратилась в навязчивую, прокрутилась в голове раз пятьдесят, и с ней он и уснул.

Глава 3

Он летел по какому-то вафельному туннелю в Бермудском треугольнике, пока в разум не начали врываться трели будильника. Глаза раскрылись. Потолок своей белизной ударил в лицо. В комнату заглянула мама.

– Вставай. Ты слышишь?

«Ах ты, паскудная гадина, желаю тебе мучительной смерти».

– Конечно, слышу, – зажмурив глаза, прошептал Андрюха. Мама исчезла. Из его гортани вырвался сдавленный смешок. Он спустил ноги на пол.

«По крайней мере, от прилива крови к голове навязчивые состояния стали восприниматься мной более объективно, соображаю логичнее». Это придало дополнительной энергетики, и он необычайно легко поднялся и стал собирать вещи в сумку. Накинул ее на плечо, вышел в коридор. Потом нацепил домашние штаны и с полуулыбкой пошел на кухню. Мама уже суетилась там.

– Мам, иди спи, я все сделаю.

Долго уговаривать не пришлось. Андрюха остался один. Быстро съел кашу и приподдал в ванную. Там на него стали наваливаться воспоминания суточной давности. «Надо бы поскорее отсюда выйти». Разделавшись с утомительным утренним туалетом, он сдернул полотенце и стал вытирать лицо. «Премерзкая тварь, ненавижу тебя. Помри. Чтобы тебя замочил чувак из фильма «Коллекционер». Мразь. Паскуда. Гадина». Пот потек под полотенцем. Андрей медленно отнял его от лица, понял, что он не повесит его враз. Он стал примериваться к вешалке, чтобы повесить полотенце без паскудных мыслей, но нет. Вот он подносит руку с ним к ней и… «Ненавистная тварь, сдохни поскорей, чтобы я остался без тебя». Он опустил руку, оставшись стоять с полотенцем. Он пытался прогнать эти мысли, и поэтому снова решил повесить полотенце и выбежать из ванной стремглав. Поднес к вешалке, и они тут как тут. Он со стоном отдернул руку. Он решил несколько раз отсчитать про себя и потом бегом вынестись из ванной, как смерч, лишь бы без мыслей, а то он боялся, что из-за бесконтрольного и безответственного отношения к ним он действительно убьет мать. Он быстро сосчитал «раз-два-три» про себя. Натянул с силой полотенце на вешалку, в голове стояла на этот раз благословенная пустота, выбил дверь и почти бегом припустил в свою комнату.

– Ты чего?

Не обращая внимания на возгласы мамы, пробежал в свою комнату, схватил одежду и стал надевать ее на себя. В голове стучал ритм «раз-два-три, раз-два-три» и больше ничего, он, как одержимый, с округлившимися глазами одевался, потом без промедлений помчался в прихожую мимо недоумевающей матери. Из зеркала на него уставились два безумных выпученных глаза. Надел ботинки, едва завязав шнурки, схватил расческу и стал превращать себя в зализанного пижона. Расческа превращала его волосы в красивую волнистую гладь. Мать смотрела на него, сложив руки на груди. Сумку забросил на плечо и со словами «Опаздываю, вот и спешу» потопал к двери.

– Я закрою.

Дверь захлопнулась, он провернул ключи в замке и бегом вниз. В голове по-прежнему «раз-два-три» неослабевающим ритмом.

Солнце било в глаза, заставив его морщиться, как старого, всем надоевшего ворчливого хрыча. Сумка трепалась на плече. Прохожие воспринимались как безжизненные бумажные солдатики со своей заданной миссией.

Ему требовалось прошагать весь квартал. Мимо проплывали панельные брежневские девятиэтажки. Его окружила сфера отчуждения, он словно воспринимал мир через пелену жирных запотевших очков. В полупрострации дошел до остановки и проторчал на ней с невидящими глазами, пока перед ним не возникло сверкающее табло «586» – подъехал автобус.

Андрюха в потоке толпы протолкался в салон и прибился к окну. В голове щелкнуло: «Слабо завязаны ботинки, если я сейчас их не перезавяжу, на меня нападут эти мысли, и мне станет крайне мучительно, на меня посмотрят как на психа, и этого от стольких людей я не переживу».

Он крепче сжал подлокотник, чтобы перебить этот инсайт. Машины обгоняли их автобус, он стал молить водителя ехать быстрее. Это единственное, на что он уповал в этом положении. «Перезавяжи их ты», – стучал внутренний голос. «Но они завязаны, зачем?» – «Иначе навязчивые мысли за себя не ручаются». – «Пошли они на хер». – «Нет, это ты пойдешь на хер». Андрюха стукнул по перекладине.

– Все хорошо? – спросил его соседний мужик. Андрей бросил на него несчастный взгляд. Мужчина отвернулся.

«Я не смогу их перезавязать здесь, потому что тут не протолкнуться. На улице – да. Здесь – нет».

Андрей враз успокоился. На ближайшие пятнадцать минут. Благодать снизошла на него, словно Господь вырезал квадрат в крыше автобуса прямо над ним и прикоснулся к его макушке своими перстами.

Слева освободилось место. Андрей с облегченной усталостью положил тело на него и с умудренной грустью уставился в окно. Он приближался к пункту назначения. Машины на улице сбивались в более плотный поток, впереди было сужение и одновременно – остановка Андрея с его курсами.

Народ начал двигаться. Мука в его душе поднималась. Он нехотя встал, подошел к двери. Автобус выруливал к остановке. Он хотел бы остаться в нем навечно вместе с этой толпой. С каждой секундой этот помысел становился все более иллюзорным. Он уже видел козырек остановки. «Господи, дай мне сил».

Двери распахнулись, и он ступил на раскаленный битум асфальта. Ему нужно было протопать один квартал. Это слишком долго для его мучений, и он решил бежать. Он помчался изо всех сил, лишь бы перебить странное желание перезавязать кроссовки и одновременно борясь с тревогой по поводу потенциального наступления навязчивых мыслей. Люди расступались перед ним, пару раз он налетел на каких-то увальней. Но все это не помогло.

Курсы неотвратимо приближались, и он знал, что все равно перезавяжет гребаные ботинки, иначе не сможет сосредоточиться на занятиях.

Незамысловатое двухэтажное здание показалось из-за угла. Его от курсов отделял небольшой сквер. Андрей причалил к аккуратно подстриженному кустику, присел, обернулся – люди не обратили на него внимания – и стал развязывать шнурки. Развязал, выдохнул, вдохнул, взялся за них и принялся завязывать. Он крепко ухватил их, завязал бантик, накрепко прибил к ступне. Сначала с одним, потом также с другим кроссовком. Миссия было выполнена. Необъяснимая легкость стала подниматься из глубин его чрева.