Бег в себя (СИ) - Солнцев Иван Иванович Страница 2

Я поднимаю взгляд наверх и почему-то немного поражаюсь обилию вентиляционных труд и вытяжек, запрудивших потолок бара. Сегодня здесь довольно людно, и осуществленный Зверевым предзаказ столика выглядит теперь не столько предохранительной мерой, сколько необходимостью. Возвращаясь взглядом обратно, я смотрю на каждого из сидящих здесь моих друзей и приятелей. Нас восемь человек. Пятеро женаты. Я, Саша Ребров и Гена Судаков – последние, кого не сломил институт брака. Я точно знаю, что Зверева вынудили поставить штамп в паспорте из-за совершенно  внезапной беременности его пассии. Я помню, как соболезновал ему тогда. Мы сидели вдвоем и вливали внутрь все подряд, что было в баре, пытаясь осознать, как все это произошло. Я знаю, что он был не готов ко всему этому. Не был готов к шизанутым родственникам невесты. К самой невесте, с которой уже и встречаться предпочитал пореже. К коту невесты, который как-то раз расцарапал ему лицо. Я помню его проклятья в адрес вышеупомянутого списка лиц, а теперь он выглядит вполне себе бодро и основательно. Но он не расслаблен. Я вижу это.

Третья стопка «Финляндии» влетает в меня молнией, и это пока только тосты за встречу. Я вижу, что казавшаяся очевидной расслабленность всей нашей компании уже сейчас, в замкнутом пространства бара куда-то испарилась. Маски лежат рядом с носителем каждой, прямо на столе, но пока что большинство прикрывает лицо руками. Я вижу, что Максим Бирюков как-то нервно крутит между пальцами слишком сильно зажатую сигарету, и это выдает его беспокойство, как и часто уплывающий в сторону взгляд. Но он улыбается и старается поддерживать разговор.  Я вижу, что Саша Ребров слишком часто моргает, трет лицо то там, то сям, мнется. У него явно то-то не так, и это тоже заметно. Я вижу все эти мелочи, делаю из них выводы, но я не хочу спрашивать о чем-то таком сейчас, посреди разговора. Это порождает беспокойство, и я снимаю его, уничтожая одну за другой стопки «Финляндии», а затем и кристалловской «Веды», которая вообще черт те откуда тут взялась.

Отхлебнув пива, я подписываю себе приговор. Ребров и Зверев о чем-то вполголоса совещаются, потом сообщают, что надо выйти «покурить кислорода», как любит выражаться Зверев. Я присоединяюсь, и спустя минуту мы сидим на скамейке снаружи.

- Колись уже.

Зверев настроен решительно. В отличие от меня, он решил-таки докопаться до нервяка Саши. Я не жалею, что вышел с ними, но чувствую, то могу пожалеть, когда узнаю, в чем дело.

- Да ниче серьезного, - отмахивается Саша и делает беглую затяжку. – Хуйня, одним словом.

- Хуйня – не хуйня, а ты расскажи лучше, - Зверев повышает тон – пьяный, он становится всегда немного агрессивным.

- Ну, на небольшой долг сел, - качает головой Зверев, и я начинаю понимать, что сейчас услышу именно то, чего не хотел бы. – Но мне помогут. Не ссыте, ребята.

- Мы-то не ссым, а  вот по тебе так не скажешь, - заявляет Зверев и кидает окурок в урну. Промахивается. – Кто?

- Неважно, - Саша подносит сигарету к губам, но не тянет, а вроде как нюахет.

- Ты ща точно договоришься, - вскипает Зверев.

- Да не гони ты, - я немного раздражен тоном Зверева, хотя «молчанка» Саши меня тоже не устраивает. Пьяная логика заставляет грешить на первого. – Тоже мне, воспитатель.

- Заткнись, - кидает как бы невзначай Антон. Даже не поворачиваясь ко мне. – Ща буду бить в зубы, ей богу.

- Фахид, - сдается Саша, и его взгляд уносится вглубь заплеванного асфальта под ногами.

- Ты ебанутый? – Зверев вскакивает со скамейки, я одергиваю его. Он смотрит на меня, но обратно не садится. – Вообще крышу унесло?

- У меня дело, я все покрою, - с легким укором в голосе отвечает Саша. – Временные трудности.

- Короче, на эту тему у меня подвязок нет, - Зверев садится-таки обратно. – Не доводи до последнего.

- Говорю же, у меня дело, скоро все…

- Мне-то мозг не еби своим делом, - гавкает Зверев. – Денег я тебе дам, если что. И не выебывайся, только не с этими людьми.

- Не с этими охуевшими макаками, - добавляю я.

Я знаю, кто такой Фахид Аскеров. Я не хочу с ним встречаться когда-либо в этой жизни. И никому не советую. Оказаться у него в кармане – тоже еще то дело.

- Не говорите пацанам, - Саша искренне сожалеет, что рассказал нам все, это видно по его страдальчески пьяному выражению лица. Он с трудом попадает в рот сигаретой, снова не тянет и кидает бычок куда-то на газон. – Не надо говна лить. Все нормально.

- Да, но ты знал, что я тебя отпиздил бы, если бы ты не рассказал, - кивает Зверев. – Не парься. Если че – решим вопрос.

Саша кивает. Я откидываюсь на спинку скамейки, запрокидываю голову и утопаю в вечернем небе. Скоро осень.

Мы встаем почти одновременно. Возвращаемся в бар. Улыбаемся.

Я пьяный в говно. Зверев пытается утащить меня в красное «лачетти» такси, но я упираюсь, говоря, что уеду сам, и мне нужно проветриться. Меня подташнивает, но пока где-то глубоко, практически вне пределов чувствительности. Уговорив оставить меня в покое, я прощаюсь с последней партией уезжающих на такси и бреду в свою машину. Обращаю внимание на то, что задняя правая дверь не открывается с центрального замка. Печалюсь. Забываю.

Падаю в водительское кресло и тут же понимаю, что это не очень хорошая идея. У меня есть выбор – уехать сейчас на такси домой или к кому-нибудь из девочек или остаться здесь, выспаться в машине и уехать поутру. Я понимаю, что не хочу видеть никого. Понимаю, что мне все осточертели. Мне кажется, если бы сейчас все мои товарищи не разъехались, я начал бы творить глупости и наверняка с кем-нибудь сцепился. Я на той стадии опьянения, когда хочется заплакать и разбить какое-нибудь большое стекло. А потом уснуть. Я вылезаю из-за руля и перемещаюсь на заднее сиденье. Ложусь, подогнув ноги и радуясь в очередной раз просторному салону «восемьсот пятидесятой». Ощущаю, что у меня самопроизвольно и довольно крепко встает, и приходит мысль немного подрочить перед сном. Пытаюсь вспомнить какой-нибудь приятный момент, кадр из порнофильма или тело одной из девочек. Не могу. Все заволакивает странный, едкий туман, и эрекция самопроизвольно иссякает.

Мне кажется, что сна ни в одном глазу. Кажется, что вокруг меня пустота, а за ней – ядовитый газ. Спустя несколько секунд я отключаюсь.

Суббота дарит новость, что работы нет. Заказы были только на мелкие сети, и кладовщики разводят руками на том конце телефонной линии. Я кладу трубку, не попрощавшись. Выключаю зачем-то мобильник. Закидываю три таблетки панадола в стакан с ледяной водой и жду, пока они растворятся. Растворяются они медленно, потому что воду следует брать комнатной температуры.

Я не знаю, чем заняться. День солнечный, и с утра мне пришла смска от Тани с предложением съездить в область позагорать. Я ненавижу загорать. Ненавижу такие бессмысленные выезды. Моя голова мне кажется тыквой, внутренности которой вырезали, но оставили внутри.

Пишу, что занят. Работаю. Все, что угодно, лишь бы не видеть ни Тани, на Наташи сегодня. У меня ноет все – плечи, шея, колени, член и так далее. Я понимаю, что спать в машине было не самой лучшей идеей.

Мне нравится вкус панадола. Выпиваю его и обрушиваю свое голое бренное тело на диван. Жду.

Мне необходимо подышать воздухом, и я еду на Крестовский на метро. Засмотревшись на рекламу урологической клиники, едва не проезжаю остановку. Выйдя, путаю направление. Ловлю себя на невнимательности.

Стараюсь не смотреть на окружающих. Люди здесь вызывают у меня стойкую негативную реакцию. Не знаю точно – то ли меня раздражает их ярко выраженная радость по поводу совместной поездки на «крест», то ли тот факт, что у них вообще кто-то есть, чтобы с ним куда-то поехать. А я сам себе кажусь жутко одиноким. Эта мысль порождает внутри слезливое ничтожество, готовое упасть в истерику. Пялюсь на очаровательно утянутую сверхкороткой юбкой попку крашеной блондинки. Когда она становится в пол-оборота, чтобы что-то сказать своей уродливой черноволосой подружке, мой интерес иссякает, так как я обнаруживаю, что у блондинки практически нет сисек, хотя есть вырез, через который они должны были красоваться.