Гвоздь & винил - Михаил Гальцов Страница 2

– Ну что, подонок, допрыгался?

Лейтенант положил на газету надкушенный бутерброд с варёной колбасой, достал из ящика стола «Vol 4» и небрежно вытряхнул диск из конверта.

– Я, собственно, не понимаю, о чём вы говорите – включил я дурака.

– Сейчас поймёшь! – мент порылся в ящике стола и выудив оттуда огромный блестящий гвоздь с наслаждением провёл им по диску – Пнял?! Сынок, блядь, полковничий! Будешь теперь знать, как эту погань слушать! Сядешь за нанесение тяжких телесных – лейтенант открыл жирный уголовный талмуд и прочитал, водя по странице пальцем и стараясь не делать ошибок в ударениях: «УК РСФСР, статья 112. Умышленное легкое телесное повреждение или побои. Умышленное причинение телесного повреждения или нанесение побоев, повлекшее за собой кратковременное расстройство здоровья или незначительную стойкую утрату трудоспособности, наказывается лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок. Те же действия, не повлекшие за собой последствий, указанных в части первой настоящей статьи, наказываются лишением свободы на срок до шести месяцев, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до одного минимального месячного размера оплаты труда, либо влекут применение мер общественного воздействия». Пнял, гнида?!

– Пнял…

– Вот сволочь! Совершил преступление, а ещё и передразнивает!

Дальше всё было в таком же духе. Обидно. Ведь больше всех старался не я и даже не Серж, а наш одухотворённый Лунатик. «Почему Лунатик»? – спросите вы. Потому что, когда нас троих предки упекли в пионерский лагерь, места в отряде нам не хватило, и добрый начальник определил нас к «старшим ребятам». Наше общение с этими ребятами закончилось через неделю грандиозным избиением их табуретами, событием, вошедшим в исторические анналы этого вонючего пионерско-исправительного учреждения. Андрюша после всего этого получил нервный срыв и начал ходить по ночам, двигая стулья и пугая обитателей лагеря ночными бдениями на крыше жилого корпуса и утренними пробуждениями в чужих кроватях. Местный фельдшер поставил ему неутешительный диагноз

– Поздравляю, молодой человек, у вас лунатизм – сказал он, разминая двумя пальцами «ушастую» беломорину – это надолго!

– Спасибо – прошептал впечатлительный Андрюша и упал со стула в обморок.

– Да ты, брат, насквозь гнилой – констатировал фельдшер, приведя в чувство нашего впечатлительного друга – давай ка мы тебя отправим домой, к папе и маме.

– Давайте – заметно повеселел Андрюша.

После беседы с фельдшером Андрюша, получивший среди населения лагеря кличку Лунатик, благополучно свалил домой, а мы с Сержем остались «дружить с ребятами», веселиться до упаду и жечь огромные пионерские костры. По окончании всей этой летней феерии я дал себе зарок никогда ни под каким предлогом не попадать за колючую проволоку, а Серж признался мне, что трахнул нашу пионервожатую Люсю и стал мужчиной. В принципе, смена прошла не зря.

Узнав про содеянное мною зло, папаша-полковник разбил молотком усилитель для гитары, который я приволок из школы, магнитофон «Маяк – 205» и гордость моей комнаты акустическую систему S-90, которую придумал один лабус, работавший в годы Второй Мировой на фашистскую компанию “Telefunken”. Глядя на то, как этот упитанный мужчина крушит молотком мою любимую технику, я думал, что далёкими предками нашего семейства были косматые варвары, разрушившие древний Рим. Вволю натешившись, папаша решил провести со мной профилактическую воспитательную беседу – их так в армии учат. Если кто-то из подчинённых обделался, то с ним надо, кровь из носу, провести эту самую беседу. Решил, конечно, не он, а мамаша, которая в нашей семье была главным пропагандистом и идейным вдохновителем всего. Любимым её словом, как и у Йозефа Геббельса, было грёбаное слово «подтянутость», которое после выхода из нашей чудесной семейки в люди я возненавидел на всю оставшуюся жизнь! Они сели за кухонный стол с одной стороны, а меня посадили с другой. Состроив скорбную физиономию, мамаша произнесла

– Сын, ты хочешь быть ЧЕЛОВЕКОМ?

– Я и так не обезьяна – после недолгих раздумий ответил я, изображая нервное почёсывание упомянутого мною животного.

– Вот гадёныш! Бабуин ты вонючий – прорычал, захлёбываясь слюной, папаша – мы с матерью из-за тебя третью ночь не спим, а ты тут ещё и выкобениваешься! Да я тебя, гада!

Папаша замахнулся на меня кулаком, но я прекрасно знал что он трус каких поискать и без формы, служащей ему по жизни надёжным щитом, ведёт себя очень скромно и тихо. Сделав вид, что прикрываюсь в испуге руками, я мельком взглянул на мамашу «взглядом полным отчаяния», как пишут в романах не годных даже на подтирку, и посмотрел на её реакцию «Ты ведь не отдашь свою кровиночку на растерзание этому животному» – мысленно ёрничая, вопрошал я её, а она отвечала : «Конечно, не отдам! Я сама сожру тебя с потрохами»! Фантазирую. На самом деле мамаша сказала

– Сын, ты должен быть человеком. Скажи, вы правда избили Виктора Фадеева и отобрали у него дорогие импортные пластинки? Разве за этим ты записался в дружинники, сын? Ведь ты сказал нам с отцом, что хочешь получить хорошие характеристики для поступления в институт иностранных языков?

– Ну да, хотел – вяло пробормотал я – а его правда зовут Виктор?

– Не уходи от ответа, гадёныш! – шарахнул по столу кулаком папаша – Избили Фадеева? Пластинки забрали? Говори, подонок!

«Знаю, что ты так бесишься. Никак не можешь забыть, как я выкинул в окно твоего любимого Льва Лещенко вместе с его «Соловьиной рощей», а из обложки сделал настольную игру «Монополия»… – подумал я и с невинным видом ответил

– Никого я не бил. Пластинки не отбирал. Мне их и слушать не на чем. Нах они мне нужны?

– Сын, не надо говорить эвфемизмами. Ты можешь изъясняться на прекрасном литературном языке. Не позднее чем в прошлом месяце ты занял первое место в областной литературной олимпиаде за сочинение посвящённое поэме Павла Антокольского. Ведь это был ты или я ошибаюсь?

– Какой, бля, Антокольский?! – недоумённо зачесал репу папаша.

– Не ошибаешься – с тоской ответил я, вспомнив как убивал время на сочинение этой мудацкой херни, пока мои друзья распивали очередную бутылку номерного портвейна на крыше соседней девятиэтажки.

– Жора, Павел Антокольский – это известный поэт, а наш сын не мог так поступить – обратилась маман к отцу – ты это понимаешь?

– Ну?

– Скоро выпускные экзамены, которые он сдаст на «отлично», а потом с блеском поступит в военное училище! – твёрдо отчеканивая каждое слово произнесла мамаша.

«Хера се»!!! – подумал я, а папаша с видом голодного пса, сглотнув слюну и