Вадим Чекунов - Пластиглаз Страница 20

Пахоменко сноровисто наполнил.

Выпили.

– Семыгин-то теперь на самом верху. Большие дела через него крутятся. Влияние у него могучее. А этот червь, - председатель кивнул на опустевший стул, - под меня рыть пытался, мудило грешное: С кем связаться решил: Так мне Семыгин звонит сегодня утром: «Дядь Вить, хочешь порадую, по секрету - только что указ подписан, адвокатура упраздняется вся. Как архаичный и вредоносный фактор в условиях угрозы международного терроризма. А защитники нарушителей спецправопорядка приравниваются теперь к их пособникам»: А и давно пора было: А то, развелось их: Ну ты, Пахоменко, меня знаешь - я человек чуткий. Думаю, не буду с утра Валентин Петровича огорчать. Пусть поработает последний раз адвокатом, больше всё равно ничего не умеет. А он всё в книжечку пишет, всё пишет. Отписался, красавчик:

– Отчирикался Валя, отпел, голубок! - Пахоменко расцвёл. - За такое грех не выпить, Виктор Михалыч!

Выпили.

– Кто ж теперь вместо адвокатов в «тройку» войдёт? - выплёвывая на тарелку рыбью кость, поинтересовался Пахоменко.

– Военврач теперь будет.

– Это хорошо, - кивнул Пахоменко. - Люди толковые, спирт всегда под рукой. И то верно - вон как сегодня, взял один и гикнулся:

– Ты ещё скажи, как этот: «ласты склеил», - ухмыльнулся председатель. - Кстати, распорядись - тех, из конвоя, под арест, за тупость и нерасторопность. От меня лично - десять суток, а потом в столовую их, на мойку, до дембеля обоих чтоб там сгноить. А вот посыльных этих завтра с утра в семь лично ко мне, в адъютанты пойдут. Что за страна - каждый не на своём месте, всё до ума доводить приходится!..

– Вопрос риторический, - пожал плечами Пахоменко и наполнил стопки. - Со свадьбой-то как?

– А когда у тебя? Погодь, ты ведь женат!..- удивился председатель и вдруг захохотал: - Тьфу, дурак, ну тебя на хер! Запутал совсем меня! Я-то уж подумал:

Отсмеявшись, председатель опрокинул в рот стопку и захрустел огуречно-помидорным салатом.

– С этими: Завтра к восьми вызывай сюда. Группа большая, конвой усиленный распорядись дать. Здесь тесновато будет, в актовом зале проведём. Сложного нет ничего. Жениху и свидетелям - вышка, тут и спорить нечего. Невеста: Там этот, как его: Рождественский: Что по поводу невесты показал?

Пахоменко склонился над бумагой:

– «Невеста ослепительно была молодой». Вот пишут, блядь, нет, чтобы по-нормальному - малолетка там, или допризывного возраста:

– Ну невесте, так и быть, по малолетству дадим «пятнашку», без права на УДО. Пусть ума наберётся. Ещё не старая выйдет, жениха нового найдёт, с лимузином.

Оба расхохотались, представив отбывшую своё «молодую».

Вытирая уголки глаз, председатель, досмеиваясь, махнул рукой:

– Ну, а остальным от «трёшки» до «десятки» раскидаем, до кучи. Может, кто и

альтернативку выберет. Деревенские, они служат неплохо. Тупо, но

исполнительно. Наливай, Пахоменко, по последней. «Вот промчались тро-ойки

зв-о-онко и крыла-ато! И дыха-ание весны-ы шло от них!» Хорошо написал,

собака! Не показания, а песня просто! Давай, Пахоменко, за упокой души пня

старого!

УПК

В разделочной всегда холодно.

На мне отцовский синий свитер грубой вязки. Поверх – белый халат и фартук. Я сижу на скамейке возле шкафчика со сменкой и разглядываю свои кеды. Предмет гордости моей мамы – отстояла очередь в «Доме Обуви» и всё же раздобыла сорок пятый размер. Хорошие кеды, чёрные, с красной резиновой подошвой и кругляшком в виде волейбольного мячика сбоку. Эти же кеды вызывают у всего магазина восторг и веселье. Я высокий, но худой. И с такими вот «ластами». Мне будет шестнадцать только зимой.

Я всё приготовил для рабочего дня. Разделочная плаха очищена от соли. Прилавок в зале протёрт, лотки тоже. Огромная электромясорубка собрана. Чем-то она смахивает на пулемёт «максим». Кожух, щиток, куча насадок и лезвий. Детали мясорубки на ночь я тщательно промываю и протираю насухо. Укладываю в алюминиевый поддон. Накрываю марлей. Утром собираю агрегат, каждый раз - всё ловчее.

Из подвального склада поднимаю наверх отмеченные Рашидом еще с вечера свиные полутуши. Это несложно – главное, правильно погрузить их на электроподъёмник. Потом надо вдавить до упора большую кнопку на пульте подъёмника и наблюдать, как платформа едет вверх, закрывая собой квадратный проём в потолке.

В общем-то, этим должен заниматься грузчик Витя-Зверь, но я – практикант, и это поручено теперь мне.

Рашид обещал научить меня рубить мясо.

Я взвешиваю в руке топор. Рукоять массивная, толстая. Захватанная и отшлифованная. Лезвие широкое, формой похожее на сарафан. Тёмное у обуха и светлее к кромке.

Делаю несколько взмахов. Решаю потренироваться на плахе, но она только что выскоблена мной - ровная, светлая. Жалко кромсать.

Ладно. Подожду.

Поднимаюсь по ступенькам. Из полуподвальной разделочной выхожу во двор магазина. Закуриваю и присаживаюсь на шаткий ящик. Здание магазина угловое, буквой «Г». Двор длинный и узкий. Раннее утро. Солнце еще за крышей высокого дома.

Возле директорской «волги» замечаю Степан Николаича. Местный лодырь, бездельник («пиздельник», как называет его водила Лауреат) и бабник.

Степан Николаич поворачивает свою круглую голову и внимательно разглядывает меня. Приветливо щерится. Узнал, паскудник, но не признал ещё за своего. Такой уж он тип – дружит только с мясниками и Ангелиной из винного. Корыстная тварь.

Мяукнув, Степан Николаич ловко запрыгивает на капот «волги». Укладывается, подобрав лапы, но тут же вскидывает голову и принимается следить за скачущими по кромке бетонного забора воробьями.

От нечего делать достаю из коробка спичку и принимаюсь тыкать в кнопочки своих «Сейко». Первая вещь, купленная на заработанные деньги. Плоские, серебристые, часы пискляво играют кучу мелодий, показывают календарь и на них можно считать, как на калькуляторе.

После практики я собираюсь купить велосипед, «Украину». Единственный, что подходит мне по росту. Хороший велик, с большими колёсами. Не чета складной «Каме». Деньги на него я уже отложил. Спрятал в одном из томов «Всемирной литературы», в Маяковского.

Отец моих успехов в торговле не одобряет. Да и мать тоже. Они хотят, чтобы я поступал в МГУ. На истфак, или филологический. Но до этого – ещё год. Чему я буду там учиться? Даты зубрить, или книжки читать?

Это я и так умею.

А вот мясо рубить, или фуру с маслом, на равных с Ромкой и Славой, за десять минут разгрузить... Это мне интереснее. Здесь для меня - новый мир и взрослая жизнь. Стипуха у студента - жалкие сорок рублей, если без троек. Два-три дня работы для меня тут. И это помимо зарплаты.

Я, не считая Степана Николаича, самый младший в магазине. Хотя, по человечьим меркам, Степан Николаич тоже, наверное, старше меня. Но он – котяра, а я – почти десятиклассник. Третью неделю на практике. Весь девятый бывал тут раз в неделю, после двух уроков теории в учебном комбинате. И вот теперь месяц настоящей работы. Я езжу до Безбожного переулка на троллейбусе, от «Щербаковской». В киоске у метро «Проспект Мира» покупаю явскую «Яву». Закуриваю, не стесняясь прохожих, и иду пешком вдоль трамвайных путей. Вообще-то, «Ява» в киоске обычно только «дукатская». Но киоскер меня знает - нас познакомил Рашид. Поэтому я никогда не доплачиваю пятнашку, а беру у дяди Сани из-под полы по обычной цене – за сорок. С рубля, который мне оставляет на столе мама, остаётся еще шестьдесят копеек. К вечеру к ним прибавляется червонец, а то и четвертной.

Фиолетовая купюра с профилем Лысого – самая уважаемая мной. Солидная, для настоящих мужиков. Если у меня два червонца и синяя пятёрка – я всегда меняю их на один четвертной. От смеси красного и синего и получается строгий и благородный фиолетовый. Бежевые рубли и зелёные трёхи – мелочь и шелуха, как берёзовые серёжки и листья. Для алкашей. Пятифаны – если новые – для инженеров. Червонцы – в магазин и на рынок ходить. Четвертаки – конечно, для ресторана. Правда, я ещё ни разу в ресторан не ходил, без родителей. Но обязательно пойду, как только закончу практику. С Наташкой.

Когда я переводился в девятый в школу на Банном, завуч объяснила, что на УПК у них две специальности. Слесарь и продавец продтоваров. Слесаря практику проходят на ЗИЛе, чем школа по праву гордится. Опытные мастера-наставники, дружный рабочий коллектив. Завуча звали Эсфирь Львовна. Она действительно чем-то походила на свою библейскую тёзку, с картины в Третьяковке. Как-то с трудом верилось, что Эсфирь может гордиться такой хуйней, как практика на сраном заводе. «Руки в масле, жопа в мыле – мы работаем на ЗИЛе». Неужели она не слыхала... Впрочем, Эсфирь на то и Эсфирь...

Конечно, кивнула завучиха, ты, как и все мальчишки наши, выберешь слесарное дело. Не спросила даже, а просто согласилась сама с собой. Поэтому и удивилась отказу. Нет?.. Почему... Разве ты не хочешь... мужчина должен... рабочие династии... Странно... Ну, хорошо... Будешь один среди девочек... распишись тут вот... Хм...