Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации Страница 20

Лицо Олега стало страшным. Таким я видел его только один раз, на Скоторезне. Я со всех ног полетел домой. А дома Бабушка два раза ударила меня по голове, это было в первый и последний раз, когда она подняла на меня руку. Я помню её глаза, я никогда не видел их такими. Я вообще не видел, чтоб кто-то так на кого-то смотрел, тем более на меня, тем более моя Бабушка!

Испарение Олега

Он вкусил позолоченного плода, и рот его оказался полон пепла.

Не знаю, как правильно это описать… Ведь, если видишь что-то необычное и не веришь своим же глазам, отказываешься верить в очевидное лишь потому, что это непривычно, то как поверить в невероятное, если оно к тому же ещё и не очевидно?… Другое дело, если читаешь астропрогноз или какие-то оккультные книги: здесь человек должен поверить, чтобы получить что-то или уберечься, то есть его толкает к этому необходимость. Однако, как всё чаще и чаще намекают люди таких важных профессий, как учёные и теологи, сверхъестественное – это такое же естественное, как и всё, что происходит в этом ограниченном лишь нашим сознанием мире. Просто все эти вещи, как правило, связаны с неприятными эмоциями: испугом, потрясением, растерянностью и т. д. Поэтому заранее мы уже настроены к восприятию иного, как к каким-то негативным переживаниям. А если что-то грозит нам плохими переживаниями, то лучше с этим не иметь дела.

Теперь кто-то нам рассказывает про то, как его изнасиловали инопланетяне. Конечно, он лжет или шутит, или почему-то не хочет от этого вылечиться. В наше время, конечно, никому не повредит встреча с хорошим психиатром. И я не стал бы возражать против такой встречи, только вот где их искать? Зигмундов на всех не напасешься, а уж Карлов[12] и подавно. Однако я наблюдал всего лишь самое настоящее испарение самого настоящего, хоть и очень необычного, ребенка… Как бы там ни было, Олег испарился, и я хочу рассказать об этом, и кое, о чем еще в этой главе.

ЕМ: 24. Conrad Schnitzler «02» (Convex).

Я уже говорил и, наверное, не раз (повторение таки мать учения), что мое раннее детство прошло в индустриальном районе периода ударных пятилеток, где из-за обилия различных объектов апокалипсического значения, таких как, например, железнодорожное депо, электростанция, дистанция, цементный завод и т. д., дети должны были вырасти мутантами, что, возможно, отчасти и произошло. И на этом районе, и на мутациях мы еще более подробно остановимся на страницах этой книги. Хочу лишь сказать, что эти объекты лично для меня имели невероятно притягательную силу, просто магнитили, и со временем все эти гигантские сооружения, наслоения бетона, металла, проводов и кабелей, специфических запасов и смуглых недоброжелательных людей, стали одной из составляющих моего мира, который с определённой долей юмора можно назвать внутренним.

Во время первых двух лет, нашей специальной дружбы с Олегом мы побывали везде, где только можно было, но чаще, наверное, нельзя.

После вечернего гвоздя в пальце, из дома меня отпустили аж через неделю, когда рана на пальце зажила. Вообще Бабушка сказала, что я буду наказан весь месяц, пока не приедет мама. Это было ее распоряжение, которое она сделала по телефону. Когда я спросил «за что?», Бабушка объяснила мамиными словами: за то, что ухожу из дома неизвестно куда и пропадаю до ночи, занимаюсь гадостями и еще прихожу искалеченным. Откуда она знала про гадости, знала ли вообще, или, как говорили в моем недалеком будущем, «брала на понт»? Это мне было неизвестно, но я точно знал, что на душе у Бабушки было муторно из-за того, что она поколотила такого маленького «дурачка-чудачка», выражаясь ее словами, как я. Теперь сердобольная Бабушка, конечно, захочет загладить свою вину перед несчастным ребенком, думал я, надо только подождать. Ждать долго не пришлось, и как-то раз, когда Радик и Кира смотрели телевизор (теперь родители забирали с собой Элю), а я тоскливо смотрел в окно, Бабушка подошла и нежно, мимолетно коснулась моей головы. Я обернулся. На лице Бабушки была таинственная мудрая и грустная улыбка, которая словно говорила «Я ведь все знаю, Максим… Но ты иди, наверное, тебе очень уж нужно…» Она стояла рядом, сложив руки, и смотрела на меня, а входная дверь была приоткрыта. Выходя со двора, я решил, что спокойно пройду метров десять до угольного сарая, пока Бабушка видит меня из окна, а там рвану в детсад, чтобы посмотреть, что мне там оставил мой загадочный друг. Но друг видимо только этого и ждал. Сразу когда я оказался за угольным сараем, над моим ухом раздалось знакомое жужжание. Точнее на этот раз это было стрекотание, но с элементом жужжания и с легким эффектом реверса. Наверное, что-то серьезное, мелькнуло тогда у меня в голове…

Всегда, когда мы куда-то собирались, и договаривались о встрече в условленном месте, Олег вдруг появлялся на подходах к месту встречи, и всегда сначала раздавалось это жужжание, а потом откуда-нибудь из-за кустов или из-за стены появлялся Олег. На этот раз жужжание было особенным, и Олег сообщил мне, что мы идем на Керамзитный!

Выбор этот был сделан не просто так: мама Олега за несколько дней до этого говорила, что на Керамзитном должна произойти какая-то ужасная авария. Из-за того, что вроде бы не поменяли трубу, а теперь её поменять уже невозможно, так как от перенагрева оплавились какие-то там оси и залили металлом доступ к помещениям с локальными генераторами, от которых она работает. Чтобы трубу поменять, её надо остановить, то есть отключить. А отключить теперь невозможно, и она уже начинает плавиться. Трубой мы называли огромный вращающийся цилиндр, в нем плавилась смесь, из которой и делают керамзит. Эта труба имела в длину где-то сто метров и метров около тридцати в диаметре. С торцов она на что-то там крепилась. И вот от перегрева и древности, стала медленно провисать. Откуда у не выходящей из дома тети были такие сведения, было мне непонятно.

Но, что собственно вообще мне могло быть тогда понятно в отношении Олега и его мамы?!

Мы прибыли на место катастрофы как раз в тот момент, когда труба уже заметно провисла и от очередного витка должна была вот-вот лопнуть в крайней точке прогиба. Весь персонал Керамзитного заранее был эвакуирован. А так как аварию предотвратить было уже никак нельзя и оставалось только ожидать развязки, то никаких спасательных или каких-то там других команд, конечно, никто не вызывал. Хотя на безопасном расстоянии от завода на всякий случай стояло несколько пожарных машин; участок был оцеплен ротой солдат, но они стояли далеко друг от друга, метрах в трехстах, и, видимо, так были заворожены зрелищем, что на прошмыгнувших мимо них детей как-то внимания не обратили.

Трубу было видно только издалека, так как завод стоял в низине, а на подходах трубу скрывал от глаз высоченный бетонный завод. Впрочем, в одном месте в заборе была дыра. Она была где-то в двух метрах от земли. Олегу такие высоты были по зубам. Поэтому к началу представления он уже сидел в своей уютной бетонной дыре, свесив ноги, почти напротив трубы, примерно в двухстах метрах, а я хныкал, упрашивая Олега помочь мне подняться к нему. Олег терпеливо объяснял мне, что это невозможно и что он будет постоянно держать меня в курсе малейших изменений в ходе аварии. Я же был уверен, что он просто ленится, и потому продолжал ныть и почём зря обвинять своего приятеля в том, что он никакой не друг, предатель и вообще… Но Олег только отсмеивался. Это в общем и спасло мне жизнь.

– Ну, всё, конец! Щас она уже прокрутиться не сможет… – комментировал Олег.

– Лопнет? – переживал я.

– Как пить дать!

– Ну, Олег… подсади…

– Поздно… пиздец – зависла. Всё, бля, – лопается… бежим…

– Потекла?

В этот момент я услышал страшный треск; после – удар, сотрясший землю, и какое-то зловещее шипение, или урчание: вниз из пробоины в трубе хлынула лава. Сначала до меня донесся страшный, напоминающий гром звук, только прямо у самого уха. Затем был крик Олега: «Беги!».

Олег прыгнул, но земли не достиг, а завис в воздухе, зацепившись штаниной за торчащий из бетона в дыре забора обрезок арматуры. Я уже отбежал довольно далеко, чтобы чувствовать себя сравнительно безопасно и издалека наблюдал за беднягой. Он висел вниз головой и дергался всем телом, пытаясь сорваться с крючка… Наконец штанина порвалась, и мой наставник грохнулся о землю. Он сильно разбился, однако встал и попытался бежать. Подпрыгивая на одной ноге, волоча другую за собой, падая и поднимаясь, он медленно удалялся от злополучной бетонной стены, когда вдруг стена рухнула прямо под пятки моего бедного друга. А в следующее мгновение волна раскалённой лавы сбила Олега с ног и погребла под собой. Я увидел только крохотное облачко пара над тут же окаменевшей массой там, где только что был Олег. Это было первым воочию увиденным мною чудом, хотя, в общем-то, оно и было объяснимо. Однако об этом я размышлял значительно позже, а тогда я с воплями бросился бежать, куда глаза глядят, пока не был пойман какими-то взрослыми дядями. Несмотря на оказываемое сопротивление, крики, укусы и брызгание жидкостями из носа и изо рта, мужчины принесли-таки меня в какой-то дом, где я был опознан и затем доставлен к Бабушке.