Юрий Рытхеу - Вэкэт и Агнес Страница 20

Письмо пришло неожиданно быстро. Оно было послано из Москвы. Агнес восторженно описывала дорогу, полет от Магадана до Москвы с единственной посадкой в Красноярске. "Знаешь, Рома, — писала Агнес, — то ли я отвыкла летать, то ли привыкла к вольному простору тундры, но уже часа через два после взлета я почувствовала какое-то беспокойство. Я не могла ни спать, ни читать. Мне не хватало пространства. Мне хотелось встать, открыть дверь и выйти. Я понимала, что это глупо и невозможно, но мне пришлось силой удерживать себя на месте…"

Письмо было длинное, с подробностями вроде таких, как Агнес не смогла достать в Москве польской губной помады номер двадцать шесть. В нескольких местах были разбросаны нежные слова, обращенные к Вэкэту, и, читая письмо, он цеплялся за них и долго удерживал на них свое внимание, вслушивался в звучание слов, словно бы их произносила сама Агнес.

Письмо преобразило Вэкэта. К нему вернулась общительность, и он даже съездил в селение за продовольствием. В бухгалтерии ему показали годовую ведомость, и Вэкэт поразился огромной сумме, которая была положена на его имя в сберкассе. И тогда родилась мысль о том, чтобы поехать к Агнес.

— А полагается мне отпуск? — поинтересовался Вэкэт в конторе.

— Разумеется, — ответил директор. — Вы можете взять отпуск в этом году. Вам полагается два месяца. А хотите, можете потом суммировать его за три года. Тогда вам будет полагаться, кроме отпускных, еще и оплата дороги туда и обратно.

— Нет, суммировать не надо, — торопливо сказал Вэкэт, — Я хочу ехать в отпуск сейчас.

Директор попросил его немного подождать, пока не кончится беспокойное время в тундре:

— Все равно лучшее время на материке — это осень. Фрукты, овощи и не так жарко. А на юге бархатный сезон…

Вэкэт не знал, что такое бархатный сезон, но сама мысль о том, что он вот так, запросто может полететь к Агнес, успокоила его. Действительно, нет смысла отправляться в путь теперь. С одной стороны, он нужен в оленьем стаде, а с другой — не стоит мешать Агнес. Она сейчас очень занята — сдает экзамены в университет. И потом, директор, наверное, прав: осенью на материке гораздо интереснее, да и самому будет легче — он не так привычен к жаре…

Он удивился бы, узнав, что даже в центральной полосе России не часто бывает так жарко, как в тундровых долинах, где воздух нагревается до тридцати градусов и олени падают от изнеможения и солнечного удара.

Весь остаток лета Вэкэт жил мечтой о поездке. Он стал интересоваться своим заработком и ревниво следил, чтобы учетчик отмечал все его дежурства, а когда надо было кого-то подменить, он охотно шел на это.

Пришло еще одно письмо от Агнес. Оно было не такое восторженное, как первое, и в нем явственно чувствовалась грусть. Она много и пространно писала о том, что хорошо было известно Вэкэту: о долгих зимних вечерах, когда солнце катится и катится по горизонту и никак не может скрыться, о змеящихся на темном льду озера полосах поземки, о вольной песне ветра… "Закрываю глаза, — писала Агнес, — и вижу этот берег озера, танцующих при утренних лучах хариусов, весенний синий подтаявший снег, кочки, полные воды, нажмешь — и фонтанчики воды брызжут во все стороны… Олени, милые, теплые, добрые олени. Их большие круглые глаза полны какой-то неземной тоски. Все хорошо помню и не забываю. Даже песню твоего отца, когда он выпьет: "Сепь та сепь курком…" И чем дальше уходит время, тем отчетливее воспоминания, тем дороже и ближе то, что уже прошло, прожито…"

Потом — короткое письмо, где Агнес торопливо сообщает, что выдержала экзамены и принята на географический факультет.

Вэкэт каждый раз аккуратно отвечал на письма. Он перечислял новости в бригаде, скрупулезно, словно ученый-натуралист, описывал изменения в погоде. Его письма походили на отчеты научной экспедиции, и это подметила Агнес, написав в одном из писем, чтобы Вэкэт побольше писал о себе, а не о цвете неба при заходе солнца… Но скованность оставалась. То самое главное, что ему хотелось сказать, оставалось внутри, и его никак нельзя было вытолкнуть. Вэкэт даже не написал Агнес, что собирается поехать к ней.

Из дирекции совхоза пришло уведомление, что ему разрешается использовать свой очередной отпуск.

Туар собрала его в дорогу. Был извлечен старый чемодан с проржавевшими замками. Вэкэт тщательно осмотрел его и решил, что до ближайшего большого города чемодан вполне годится. Мать все порывалась положить побольше еды, даже сырые оленьи ноги, чтобы сын, проголодавшись в дороге, мог разбить кость и вынуть розовый мозг.

Отец молча наблюдал за этими приготовлениями сына.

Он как бы оставался в стороне, но его глаза настороженно следили за сыном.

— Ты, конечно, увидишь ее? — спросила Туар.

Вэкэт молча кивнул.

— Я положила в твой чемодан новую пыжиковую шапку. Из черно-белого пыжика.

— Хорошо, ымэм. Передам ей.

Вэкэт проверил содержимое чемодана и стал закрывать его.

Отец полез в кладовую и вернулся с двумя белоснежными горностаевыми шкурками. Мех был нежный, переливающийся и отражал отблеск костра. Черные кончики хвостов подчеркивали стройность и строгость линий шкурок. В старое время горностаевые шкурки нашивались на спину нарядной кухлянки невесты.

— Подаришь, — коротко сказал отец.

Вэкэт не замечал дороги. Он даже не волновался, хотя впервые в жизни летел на большем самолете. В Магадане он решил сделать остановку: переодеться и сменить чемодан.

Магаданский аэропорт расположен довольно далеко от города. Не тут же, на перроне стояли такси, и шофер, поигрывая желтым ключиком, подбирал пассажиров. Он посадил Вэкэта в машину и куда-то ушел. Через некоторое время он привел еще одного пассажира, посадил рядом с Вэкэтом и снова ушел. Так он уходил и приходил, пока не набрал полную машину.

Дорога бежала вдоль зеленых лиственниц. Между живыми деревьями торчали высокие пеньки.

— Это невыросшие деревья? — спросил Вэкэт у соседа.

— Кабы так, — ответил тот. Он был седой, худощавый, в большой серой кепке. — Когда строили трассу, рубили подряд вдоль дороги на многие километры. Вы приглядитесь: кругом пеньки, пеньки, пеньки… Людям надо было греться. Строителям трассы.

Дорога была ровная и Вэкэт, привыкший к тому, что в вездеходе трясет и болтает, даже задремал от плавной езды. А на подступах к городу ровные железобетонные плиты устилали полотно шоссе.

Машина взбежала на пригорок, и Вэкэт увидел город. Первый настоящий город в его жизни! Анадырь не шел в счет, потому что он провел все время в ожидании самолета в аэропорту.

Вечерело. Окна домов сияли электрическим светом. Направо и налево, насколько хватало глаз, стояли многоэтажные дома. Зеленые склоны высоких сопок обрамляли город, прорезанный прямой дорогой, главной улицей, как впоследствии узнал Вэкэт, проспектом Ленина. В начале проспекта стояла телевизионная вышка с красными огнями.

— Вот он, наш Магадан, — сонно бормотал сосед Вэкэта.

Вэкэт смотрел во все глаза и думал: если таков Магадан, то каковы же Москва, Ленинград или Таллин?

Устроившись в гостинице, насквозь пропахшей пищевыми ароматами из ресторана, расположенного на первом этаже, Вэкэт пошел прогуляться по улицам.

Главная улица ползла вверх, и вместе с ней поднимался к телевизионной вышке Вэкэт. Из боковых улиц на вечерний проспект вливались прохожие. Почти все были отлично одеты, и Вэкэт чувствовал себя неловко в своем старомодном темно-синем плаще и в широких, хлопающих по ногам брюках.

Миновав ярко освещенный вход в ресторан «Березка», Вэкэт вышел на просторную площадь. Налево горели яркие огни: «Аэрофлот», а прямо сияли витрины универмага. Магазин уже был закрыт.

Где-то впереди бухала музыка. Вэкэт прошел мимо кинотеатра «Горняк» и очутился перед высокой аркой с надписью "Парк культуры".

Парк был засажен жиденькими лиственницами и весь просматривался насквозь. По дорожкам двигалась толпа гуляющих. Вэкэт взял направление к музыке.

Облик гуляющих стал изменяться. Здесь царила молодежь. Все девушки выглядели красавицами и носили мини-юбки, о которых Вэкэту доводилось слышать в тундре. Он читал осуждающие статьи, но нашел, что не так уж плохо, когда видны красивые ноги. А надеть длинную юбку на современную девушку — это все равно что нарядить оленя в брюки.

Вэкэт вышел на ярко освещенную площадку. Толпа танцующих топталась за полукруглой оградкой, похожей на кораль, в котором пастухи производят подсчет оленей, даже учетчик стоял у входа. Он проверял билеты. Широко расставленные рейки позволяли видеть происходившее внутри ограды, и тем, кто пришел просто поглядеть, не было нужды покупать билеты.

Насмотревшись на танцы, Вэкэт вернулся на главную улицу. Было уже поздно. Толпа прохожих редела, гасли один за другим огни реклам. Лишь впереди, на пути в гостиницу, то вспыхивали, то гасли странные, непонятные слова "МЕРИЯ ТЕРЕЯ". Вэкэт даже ускорил шаг, чтобы поскорее узнать, что это за загадочная "МЕРИЯ ТЕРЕЯ". Разгадка оказалась простой. Это была часть вывески над магазином "Парфюмерия. Галантерея". Вэкэт громко рассмеялся. Проходивший неподалеку милиционер остановился и подозрительно посмотрел на него.