Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев Страница 20

Испытания провели шумно и весело. Прикрепленные к деревьям полиспасты с блоками таскали гружёные плоты вверх по течению. Ослы бегали с кладью вдоль берега. Согдийцы перегружали камни и любовались Йошкой и Цилей-Навапой, величественно стоящими на высоком берегу уходящего под облака Арарата.

Глядя на суету под ногами, девушки разговаривали:

– Кто там у тебя? – спрашивала Циля Йошку, заглядываясь на её подвижный живот. – Похоже, двойня? Мальчики? Ишь, как дерутся!

Йошка вздыхала. Щелкала себя пальцами по животу в районе пупка и покрикивала на будущих детей:

– Кыш!.. Да нет, мальчик и девочка. Трахаются уже. Надоели…

– Распустила ты их! – упрекала её Циля. – Я тебя предупреждала: не пей сырую кровь, не к добру это. Видишь, до чего дошло!

– Да ладно, пусть развлекаются, – снисходительно улыбнулась счастливая Йошка. – Лишь бы не плакали. У них такие жгучие слёзы. Всё разъедают. Стрингов не напасёшься… – и тут же сменила тему: – В экспедицию не хочешь отправиться? Он же тебе нравился, этот Хвам… Романтика: джунгли, палачи, куча чужих мужиков, новые впечатления… А?.. Я бы вам спирта отпустила побольше. Тряхнули бы стариной…

– Что-то не хочется… – Циля театральным жестом поправила волосы, заметив на себе взгляд Йошкиного Кота снизу, с противоположного берега. – Я уж здесь как-нибудь до потопа дотяну…

Производившая подсчеты на соседнем возвышении Цилина Целка била копытом в такт работе полиспастов и к концу репетиции подвела итог:

– Долго… На экспедицию лет пять уйдёт, не меньше. С другой стороны и вода поднимется, и до моря-окияна расстояние сократится, но и скорость потока за счёт выравнивания высот замедлится. Тут бы дифференциальное исчисление надо применить.

Йошка вздохнула и, запрокинув голову, взглянула в высокое небо. С её лица не сходила счастливая улыбка.

– Две тысячи дней мы продержимся, – сказала она голосом Головного Евнуха. – Позже – можете не возвращаться…

В дорогу экспедиционному корпусу выделили по две тысячи особей ослов, ослюдов, людей из юношей, и двести плотов из тварей со снедью и тягловым оборудованием, сплавлявшимися вниз по реке. Дружина палачей Хвама с пришлыми и приблудными авантюристами из соседних долин, гнавшая перед собой эту толпу посуху и по воде, зычно орала, постукивая о бёдра каменными топорами. Цилину Целку везли берегом позади процессии два могучих осла, чьи уши в размахе едва не достигали косой сажени.

***

На третий год после исхода экспедиции потный Малик, замахиваясь веником, в очередной раз задавал вопрос распростертой на банном полке Иште:

– Госпожа, согдийцы скоро руками достанут до неба со своей горы. А кто же прорубит небесный свод, если Хвам с топором ещё не вернулся?

– А он, похоже, и не вернется, – отвечала разомлевшая от пара Ишта. – Дойдёт до первого входа в Гиперлуп и репатриируется назад, в Антарктиду. Солнечные батареи там уже оттаяли. Зачем ему ждать потопа, если место на горе для него не заказано?

– К чему тогда столько приготовлений и суеты? – спрашивал Малик, опустив на её спину веник.

– Йошка просто сокращает поголовье. Если уж между ослюдами и людьми возникают и связи, и противоречия, эта общность обречена на самоуничтожение. Но, уничтожая себя, они непременно уничтожат и её. Она это знает. Потому и начала истребление первой… Спину не сожги! Работай!..

Малик продолжил парение. Ишта удовлетворённо простонала и продолжила:

– Эти Донные Кишотки, Йошка и Циля, забыли о немаловажной вещи, вылепливая своё глиняное общество. Помимо наплевательства и людоедства в каждом гражданине надо воспитывать страх… Вот скажи, Малик, ты чего боишься?

– Я? Ничего.

– Даже смерти?

– Да. В этой жизни я уже всего повидал. Нет ничего, что бы заставило меня испугаться.

– А моего наказания?!

– Какого?.. Любая кара от тебя – это проявление божественной любви и внимания. Хочешь, убей…

– Вот оно и плохо!.. Нет страха – нет государства и граждан. До определённого момента. Пока всем хватает места и на всех довольно еды, никакого порядка не требуется. Как только начинается делёж пространства и пищи, должен возникать страх, что ты станешь первым обделённым и поэтому должен защищать себя от остальных. И тебе должно быть по боку, какими они там будут: хорошими или очень хорошими. Бить надо всех подряд, кто покушается на твоё. А «твоим» можно объявить всё, что угодно: воздух, землю, воду, огонь, женщин, детей, скот и тому подобное. Даже язык!..

– Как это? Язык?

– Не перебивай!.. Да, язык, на котором ты говоришь, может оказаться средством для того, чтобы истребить тех, кто его не понимает. Или не хочет его понимать. Или запрещает у себя пользоваться твоим языком.

– Зачем?

– Когда делят пространство и пищу, таких вопросов обычно уже не задают… Пока хватает пространства, которое может прокормить людей, люди, плодясь, расползаются подальше друг от друга. Когда такие пространства заканчиваются, те же добрые люди их друг от друга расчищают. От лишних ртов. Лишних вопросов и мнений. А этого без страха уже не сделаешь… Вот ты меня любишь, Малик?

– Я боготворю тебя!

– Отлично!.. И ты оторвёшь голову любому, кто поднимет на меня руку? Даже с банным веником?

– Оторву!

– Значит, есть у тебя страх, что мне доставят боль, что могут отнять меня у тебя? Что могут убить меня, наконец!

– Получается, есть… Это плохо?

– Это прекрасно, Малик! Именно из-за этого страха ты всегда со мной, и я могу тобой управлять. А у согдийцев этого нет. У них нет любви и дружбы, привязанностей, родственных отношений. Им некого защищать. А, значит, они беззащитны. Они обречены на вымирание. И будет ли потоп, не будет ли потопа, согдийцы исчезнут. Куда им и дорога!

Ишта перевернулась с живота на спину и правой рукой ухватила Малика за возбужденный член:

– А наша дорога такова, чтобы жизнью правила любовь! До полного погружения. Да, дорогой?

– Да, драгоценная моя! – ответил Малик и взгромоздился на банный полок. – Я погружаюсь?..

– Погружайся, – ответила Ишта, раздвигая ноги…

***

У Йошки приближались роды, а караван всё не возвращался. Её пещеру давно уже залило водой. Жила она теперь в наскоро выстроенном вигваме, покрытым ослиными шкурами и располагавшемся на огромном плоту из Тварей, испускающих к вечеру горючий дух. Плот поднимался вместе с прибывающей водой. На соседних бесчисленных, заякорившихся к скалам, плотах ютились согдийцы, к этому времени смирившиеся с бренным своим существованием и непосильной работой. Питались они в основном рыбой и водорослями. Переправлять камни на Арарат с соседних гор становилось всё тяжелее. Но Арарат рос, и это внушало хоть какую-то надежду на спасение. Рабочих всё убывало, как и оставшихся сил. Однако, с потерей людей и