Павел Тетерский - Клон-кадр Страница 21

Это четвертая причина никогда не встречаться с бывшими друзьями. С ними носишься, как с собственными детьми: какими бы ублюдками и моральными уродами они ни оказались, в каком-то потаенном (воображаемом) углу вашего сознания они остаются прежними. В данном случае: верными, правильными. Настоящими. Зависимыми от вас и вызывающими у вас зависимость. И если это выберется из своего угла — тогда вы рискуете потерять остатки самоуважения, а то и пойти как соучастник.

Это не родительская любовь, которая заставляет вполне нормальных людей пост-акме-возраста носить передачки серийным убийцам (специализация: старики, женщины и дети). Не она, но примерно из той же серии.

Стоп: не хочу об этом думать. Ненавижу собственную слабость. Чтобы отвлечься, нащупываю в кармане зажигалку «Федор» (другой рукой — поправляю ремень, обвернутый вокруг пояса: зачем??), закуриваю, потом — говорю:

— Очень маленькие пиксели, невидимые для глаза, — это молекулы. Не хочешь же ты сказать, что кто-то смог создать виртуальные молекулы?

Машины едут в сторону Нового Арбата чинно, неспешно: час пик (в Москве — круглосуточный час пик). Когда в начале весны, по окончании зимней спячки, люди начинают открывать автомобильные окна, чтобы ощутить поток температурных перемен у себя на лицах, улицы наполняются дополнительными звуками. Музыка города — это не только индастриал, а еще и совокупность всех нот, которые в определенный момент времени извергаются в пространство из недр всех машин, в которых (стандартно или опционально) предусмотрена магнитола. (Это 99 % всего автопарка, если вам интересно: все машины, кроме затерявшихся во времени «Запорожцев» и некоторых особо малых автомобилей для инвалидов, вроде серпуховского варианта «Оки».)

Когда эйфория проходит, музыка города несет потери: окна закрываются. Не все, а только в тех машинах, которые оборудованы кондиционерами. В такую погоду, как сейчас, наличие кондиционера в машине выпаливается с полпинка: есть кондишен — все окна закрыты, нет — открывай и пытайся получить ветер в харю на средней пробочной скорости десять километров в час.

Нам навстречу степенно движется авто шлаковая «Нива» (не «шевронива», а «классика»). Кондишена — нет, окна — открыты. Из окон: хит пятилетней давности, «На что вы готовы ради этого говна» (ремикс диджея Грува: голос Ролана Факинбегра, наложенный на незамысловатый лайт-хаус бит). Почему по радио так часто крутят старье?

— Кто знает, кто знает, — машет головой Клон. — Кто знает, ведь рано или поздно кто-нибудь должен к этому прийти.

Еще до того как мы с Клоном перестали быть глупыми друзьями из книжек подростковых писателей романтической середины прошлого века, я перестал задумываться над его словами. Я хочу сказать: когда началась вся эта движуха с популяризацией, его слова начали постепенно терять вес (как и все пиар-слова, а он уже не мог без пиар-слов — даже в обществе глупых друзей). А потом их вес вообще сошел на нет.

Тем не менее: я задумываюсь. Все действительно движется к этому. Виртуальная реальность, не отличимая от настоящей — венец всей умственно-прикладной деятельности человечества. Вы никогда не придумаете ничего совершеннее этого. Вы можете создать сверхскоростные поезда и запустить спутник весом с Землю, но все они будут подчиняться законам, созданным до вас. А слабо вам — создать свои собственные законы?

— Если бы все люди земли, — говорю я, отщелкивая окурок под колеса «Нивы» с битующим Грувом, — заморочились на том, чтобы создать один кубический метр такого, блядь, квеста — хрен бы у них что получилось, Клон. На это не хватило бы жизни. Каждому пришлось бы отвечать за несколько миллиардов пикселей.

— Дело техники, — гнет свое Клон. — Откуда ты знаешь, как Бог создавал нашу реальность? Я не удивлюсь, если выяснится, что вся его роль свелась к тому, чтобы сделать один-единственный клик компьютерной мышкой.

— Теософских диспутов от меня не жди, Клон, я не люблю лезть в дебри. Хотя, конечно, странно слышать такие речи от истого христианина вроде тебя — ну да хрен с ним. Если ты все знаешь, ответь мне лучше на два вопроса. Первый: внутри этого сраного шапито я пробежал путь, намного больший, чем его диаметр. И второй: да, можно создать визуальную, слуховую и даже обонятельную иллюзию, но как быть с осязательной? Посмотри на мои руки, Клон. Я чувствовал ими каждую отметеленную морду. Честное слово.

О руках: вся проблема заключалась в том, что я разбил их еще до этого кино. Боль чувствовалась, но неизвестно, остались ли ссадины. Иначе все выглядело бы проще. Во всяком случае, я хотя бы смог точно сказать, на что воздействовал фильм: непосредственно на мое тело или на участок мозга, отвечающий за восприятие болевых ощущений.

Хотя нет. Была еще левая рука. Во время фильма она ныла и плохо двигалась (я так и не выяснил почему), а сейчас она в полном порядке. По всему выходило, что воздействию подверглись подсознание и нервные центры. Все реально складывалось в весьма правдоподобную мозаику.

— Это несложно. — Клон (почему-то) из-под очков устремляет взгляд на вопросительный знак памятника Достоевскому так, как будто именно он собирается дать ему ответы на все вопросы, вывести на монитор или запустить бегущей строкой, лазерными буковками по сгорбленной бронзе. — Все упирается в шарообразную форму. Если допустить, что шар способен равномерно крутиться под воздействием твоих шагов, то пространство внутри него станет действительно неограниченным. А ты будешь кем-то вроде белки в колесе, только в 3D-формате.

— X… там, Клон. Чтобы сам шар при этом не перемещался, его надо к чему-нибудь крепить. Так же, как в случае с белкой — у ее колеса есть ось. А если есть ось, то шар сможет вращаться не во все стороны, а только вокруг нее. Да, если я начну ходить вперед-назад, он будет крутиться под действием моих ног, но стоит мне начать перемещаться под девяносто градусов направо или налево — никакого движения не произойдет, и я просто пойду в гору. А когда подъем начнет зашкаливать — скачусь вниз.

— Не обязательно. Помнишь, мы с тобой давно еще ходили на ВДНХ на выставку вечных двигателей? Помнишь прикол — теннисные шарики, которые клали в бьющий снизу вверх поток теплого газа. Из-за этого казалось, что они просто висят в воздухе. Если бы внутри какого-нибудь из них ползал таракан, под действием его лапок шарик крутился бы в разные стороны.

Действительно. Я мог бы и сам додуматься. Осетия и контрабандный спирт вышибли из меня мозги, в самом деле.

— Но есть еще и второй вопрос…

— А вот это уже хрен знает. — Клон ставит пустую пивную бутылку на парапет подземного (очередного) перехода. — Могу сказать одно: когда ты первый раз услышал об обонятельных интернет-письмах?

— В две тысячи четвертом году по ящику сказали, что буржуи теперь могут покупать для своих компов приставки с вонялками, которые можно активизировать при помощи команды из Интернета…

— Ну и теперь скажи: до две тысячи четвертого года ты хоть что-нибудь слышал об этом?

— Вроде нет.

— Ну, значит, и об этом ты мог просто не слышать. До сегодняшнего дня.

У меня возникает впечатление, что Клон пишет не про футбольных хулиганов, а научную фантастику. Как будто всю жизнь он занимался только тем, что прикидывал в голове все эти фишки — шарики на газовых горелках, осязательные галлюцинации и молекулы-пиксели в формате 3D.

Я не могу удержаться:

— Тебе надо переквалифицироваться в научные фантасты, Клон.

— Это подъё…ка?

— Нет. Если бы это была подъё…ка, я бы сказал, что фантастам больше платят.

— Смотря каким, — заводится Клон.

Даже не смотря в его сторону, я вижу, как вспыхивают глаза под очками. Излишне серьезное отношение к своей персоне: вещь, распространяющаяся на две прямо противоположные категории людей — на самовлюбленных и ненавидящих себя. Клону повезло меньше всех: в нем два оных качества сочетаются. Никогда не мог понять, каким именно образом.

Очень вовремя — очередная smsKa, как нельзя кстати позволившая Клону переключиться с неприятной темы на неприятную, но не настолько. Текст: «О gospodi, как уа tebya nenaviju. Tvoyi gryaznye knijki zastavlayut menya masturbirovat' po no4am:)». Ответ: «Ya tebya toje nenaviju. A scratch u4inyat' mojno I dnem, baby». Далее: «OK», «Send now».

Подземный (очередной) переход: Достоевский, вперивший взгляд во что-то очень важное спраза по борту, скрывается поэтапно (снизу вверх) синхронно преодолеваемым нами ступенькам. Внизу — стандартно-переходный набор впечатлений. Пара скрученных в клубок собак, бомж, озадаченно гундосящий под сливовый нос алкоголическую абракадабру, запах булочек, билетная касса. Спектакль Юрия Грымова «Нирвана» (Найк Борзов в роли Курта Ко-бейна, остальное — не важно), диджей Грув в Кремлевском дворце съездов, вернисаж Никаса Сафроно-ва в ЦДХ (фото: голый Никас Сафронов, обмотанный ниже пояса мокрой простыней, в центре расплывчатого сгустка черной волосни явственно угадывается розовый член). Ни строчки о новом слове в индустрии развлечений, ни намека.