Мирослав Немиров - А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт Страница 21

Смысл этого проекта был еще вот в чем.

Это была интересная формально-литературная задача: как все-таки суметь так извернуться, что все-таки каким-либо образом присоединить к уже имеющимся картинкам — ничего общего, естественно, не имеющим с тюменской жизнью — именно тюменское содержание.

То есть, перекинуть мосты, соединяющие два совершенно разных смысловых ряда; да еще при том, что и внутри себя эти смысловые ряды тоже до крайней степени разнородны.

Ничего из этого не вышло: настали времена сплошного дефицита всего, и ни ацетона, ни пятновыводителя в ближайших трех магазинах не оказалось — а там и сам Немиров М. к этой затее охладел. Не до того стало.

А потом появились и вышеуказанные ксероксы, и компьютеры, и сканеры, и мысль стала неактуальной.

Хотя, если подумать…

Может быть, именно теперь-то, когда —, оно и как раз —?

В смысле, когда уже не по крайней нужде, а просто ради чистого искусства?

Подумать над этим.

Париж

1994, лето

Был А.С. Тер-Оганян в этой Мекке (ну, правда, уже бывшей) мирового контемпорари арта, все лето 1994 там провел, осуществляя изготовление своего произведения «Художник и его модель», и затем выставляя его.

***

Из рассказов А.С. Тер-Оганяна о французской жизни, вот его рассказ о том, что там люди пьют и почем. Крепкие напитки, согласно Оганяну во Франции — любые крепкие: абсент, коньяк, виски, водка, джин и проч. — очень дороги. Поэтому пил там Оганян вино, причем, конечно, самое дешевое из всех, — то, которое там продается в пятилитровых канистрах и стоит около доллара за литр.

Местные деятели искусств этому ужасались и Оганяна предупреждали: это очень опасное вино, его нельзя пить больше восьми дней подряд. Тот, кто пил такое вино восемь дней, если он его выпьет и на девятый, то немедленно сойдет с ума.

Авдюша относился к их словам скептически, но, на всякий случай, действительно, более восьми дней подряд его не пил.

То есть, он восемь дней пил его, а потом делал перерыв — один день пил что-нибудь другое.

Ну, а затем пил опять его.

***

Но от совсем уж пьянства по-московски он все-таки старался воздерживаться: пребывание его во Франции было слишком ответственным для него делом, нужно было показать себя с наилучших сторон. И лишь когда все дела были сделаны, выставка закончилась, картины распроданы, до отлета в Москву оставалось три дня, и билеты были уже на руках, лишь тогда он позволил себе расслабиться.

И вот он приходит в себя и видит: вокруг серый рассветный сумрак, пустырь, на котором он спал, неизвестно как здесь очутившись, громады многоэтажек, свойственные окраинам мегалополисов. Кое-как поднявшись, ковыляя, он подходит к стоящему на обочине дороги грузовику и начинает на ломаном английском выпытывать дремлющего в кабине водителя, как ему добраться до Монмартра.

Водитель долго с недоумением его слушает, потом спрашивает на чистом русском языке:

— Мужик, тебе чего надо?

— Ты русский? — с восторгом кричит Оганян. — И я русский! Ты откуда?

— Из Курска, — отвечает водила.

— А я из Москвы! — с восторгом же сообщает Оганян, и начинает жаловаться на козлов, которые завезли его хрен знает куда и бросили.

— Из Москвы? — спрашивает водила, продолжая не понимать. — А сейчас ты где?

— Как «где»? В Париже!

— А, — отвечает водила. — Ну так ты вон туда посмотри.

И Оганян смотрит и видит: идут к нему лютые русские менты со знаменитыми русскими калашниковыми, стоят вдоль дороги русские ларьки, вокруг которых клубятся русские алкаши, на домах русские надписи «гастроном», «прачечная» и проч.

Парк Горького

1989, лето

Переселившись в Москву осенью 1988, А.С.Тер-Оганян и его ростовские товарищи из товарищества «Искусство или Смерть», не имея в столице нашей родины ни кола, ни двора, ни угла, ни места, где голову преклонить, не став еще известными мастерами контемпорари арта, были чрезвычайно озабочены вопросами зарабатывания любых денег любым способом — чтобы жить.

Летом 1989-го каким-то путем, уж не помню каким, стало известно, что в «День молодежи» (не помню уже, когда он проводился — где-то в начале июля) в ЦПКИО им. Горького предполагается праздничная программа, и что начальство парка, чтобы не отставать от новых веяний (см. Перестройка), решило позвать молодых художников украсить парк какими-нибудь авангардными произведениями.

Никто из уже выдвинувшихся к тому времени художников этим заниматься не пожелал из-за смехотворности суммы вознаграждения, предлагаемой парком — 600 рублей на всех — в то время как, после Сотбис-1988, на Фурманном и 600 долларов на одного не считалось суммой, из-за которой стоило суетиться — и таким вот образом эта работа и попала товариществу «Искусство или Смерть».

Начальством парка ожидалось, вероятно, что это будет некая гигантская скульптура из всякого подручного материала — доски, железяки, арматура и т. д., побрызганное краской: таковы, в общем, довольно типичные представления типичного человека об авангардизме. (Примерно что-то такое, в общем, предложил бы и автор этих строк, дай ему такое задание). Но, опять же, в духе новых веяний — см. опять же Перестройка — высказав эти свои пожелания, начальство на них не настаивало, а только было сказано, чтобы произведение было авангардно, безумно и ни на что не похоже.

Оганян придумал совсем не то, что ожидало начальство и даже его сотоварищи по «Искусству или Смерти». Оганян придумал, в общем, действительно радикальную, а не декоративно-прикладную, идею: он придумал, что нужно ровненько через каждый метр расклеить на асфальте по всему парку всевозможные картиночки, вырезанные из газет и журналов: политики, красотки, и все прочее, и прочее, самого разного при этом размера, от журнального листа до спичечной этикетки.

Целую неделю эти газеты и журналы собирались, причем одна девушка по имени Катя пожертвовала для этого даже своим запасом заграничных журналов «Элль», «Вог» и т. д., много лет привозимых папой-профессором из загранкомандировок; по тем временам это все равно, как если бы по нынешним временам кто-нибудь ради однократной и безвозвратной художественной акции отдал бы знакомым художникам на растерзание и уничтожение свое … даже не знаю, с чем и сравнить: что нынче символы процветания, успеха и приобщенности к особым сферам? — потом неделю из всего этого вырезались картинки — пол в квартире на Речном был покрыт разными бумажками примерно на сантиметров на пятнадцать.

В ночь перед праздником художники вышли на дело, имея при себе три мешка с бумажками, два ведра клейстера, мел и измерительную рулетку. Все пространство перед главными воротами, под ними и за ними, вплоть до первого фонтана, было ровно расчерчено в клеточку — и по этой сетке всю ночь расклеивались картинки Оганяном со товарищи.

А утром деятели товарищества «Искусство или Смерть» с ужасом обнаружили, что, во-первых, начал накрапывать дождик, с каждым мгновением силой бессмысленной силы природы превращающий художественный проект в просто грязные бумажки, а потом пришли дворничихи, которые, ужаснувшись такому количеству невесть откуда взявшегося мусора, да еще приклеенного, да перед самым праздником, стали эти бумажки отскребать скребками, очень сильно ругаясь. На отчаянные призывы участников «Искусства или смерти» о том, что это есть авангардное произведение, которое нельзя трогать руками, а можно только смотреть, ответ был «Художники от слова худо!», и только вмешательство администрации парка (тоже, впрочем, крайне озадаченной представленным ей авангардным произведением) разрешило конфликт и «технические работники» оставили картинки в покое.

Короче, Радикализм был достигнут, а вот Красота (но, конечно, безумная), которая тогда еще входила в цели и задачи, ставимые перед собой Тер-Оганяном А.С. — увы.

Деньги, тем не менее нам за работу все равно заплатили.

Педагогические таланты

Педагогические таланты Т. велики и обширны.

В сообщении Кошляков Валерий описано, какое влияние оказал Оганян на этого выдающегося мастера современной кисти. В сообщении Школа Авангардизма описана работа А.Тер-Оганяна с новым — новейшим — поколением деятелей актуального искусства. Также см. сообщ. Репин — там тоже есть кое-что на эту тему. Наконец, могу сообщить, что он и на меня оказал значительное влияние, хотя я вовсе не художник, а автор стихотворений. Тем не менее, его советы, рассуждения, высказывания и проч. были чрезвычайно ценными и полезными, и, если бы не Оганян, я, может быть, и до сих пор бы был бы чем-то вроде (ну, улучшенного, конечно) Вознесенского А.