Альдо Нове - Superwoobinda Страница 21

Кипел аукцион цветных стерео со штатовским флажком на корпусе. Мужика-загонялу звали Джо Денти. Году в 79 это было.

А я все брел в два нуля, да какой там брел – чесал, чтобы отложить личинку и не на шутку проблеваться. В голове – вертолет! На один бок хилял, как Джон Траволта, на другой – как Чарли Чаплин. Ковылял вприпрыжку, чисто недофрик. И вот добрался до эмжо.

В тот вечер я сам был как пятнадцатилетний волшебный мультяк.

Бррррррррр! Все было как в клипаке тех швейцарцев, Yello, помните? Блевалось цветом электри́к. Летело во все стороны. Откуда только силы взялись, все соки из себя повыкачал. А заодно оливки те, оливки се и душу – в жидком виде.

Музычка была далеко, а эта поганая мертвечина близко. Я так забрызгал новый батник Ritzino – места живого не осталось. И тут же отрубился возле ссальника. Сплю, значит, я, сплю, и снится мне всякое-разное, чего сейчас, пиши, и в помине нет.

И вижу я типа каталога без конца и края таких пучковых картинок, которые мелькают эвридей. Пиплы там, расклады, песняки – все это быстренько так перемешивалось и попадало в сон. Конкретный сон. Это было то, что у меня было и есть. Это была вся моя жизнь. Я видел ее сплошняком.

Жизнь – это что-то чумовое

Вы помните Марию Джованну Эльми и «Дирижабль»? Вы помните Мала? Вы помните Сэмми Барбо? Вы помните Стефанию Ротоло? Вы помните этого косоротого, Энрико Беруски? Вы помните «Ла Гуапа»? Вы помните Тициану Пини? Вы помните программу «Добрый вечер с...» ? Вы помните бесконечную любовь?

Вы помните Пластика Бертрана? Вы помните Лио́? Вы помните Патрика Эрнандеса? Вы помните «Алунни дель Соле»? Вы помните «Коллаж»? Вы помните клип I Wanna Be Your Lover группы «Ла Бьонда»? Вы помните бесконечную любовь?

Вы помните раннего Гадзебо? Вы помните «Визаж»? Вы помните Филиппонио? Вы помните «Латте & Мьеле»? Вы помните Альберта Вана? Вы помните Дена Херроу?

Вы помните Дзакканини? Вы помните Спадолини? Вы помните Хомейни? Вы помните себя в детстве? Вы помните Бьёрна Борга? Вы помните бесконечную любовь?

Вы помните Фанфани? Вы помните Дзамбелетти? Вы помните Де Микелиса? Вы помните Пьетро Лонго? Вы помните «Морк & Минди»? Вы помните бесконечную любовь?

Вы помните Энцо Тортора? Вы помните рожок Атомик? Вы помните Даньеле Формика? Вы помните сыр «Dover»? Вы помните Николаэ Чаушеску? Вы помните Рональда Рейгана? Вы помните Франко Николацци? Вы помните Клаудио Мартелли? Вы помните Антонио Гава? Вы помните Фурио? Вы помните Марио и Пиппо Сантонастазо? Вы помните Карло Донат Катена?

Вы помните Меннеа? Вы помните Франку Фалькуччи? Вы помните мир Роберты ди Камерино? Вы помните «Белого Клыка»? Вы помните «Автокошку и Мотомышку»? Вы помните Горана Кузминача? Вы помните «Video Killed the Radio Stars»? Вы помните Бараццутти? Вы помните «Трех внуков и мажордома»? Вы помните Элизабетту Вирджили? Вы помните бесконечную любовь?

In the Galaxy of Love

Когда я прочухался от блевотной комы, рядом была Д.Д.Джексон. Да-да, именно Д.Д.Джексон, легенда моего поколения. Просто-таки напросто Д.Д.Джексон, несравненная восточно-космическая сингерша, которая через десять дней поедет на Телемонтекарло.

Томмазо Лабранка, крупнейший из ныне здравствующих итальянских философов, утверждает, что сумел прикоснуться к ней во время записи на телевидении.

Писатель Артуро Бертольди в «Мелком потребителе» говорит, что видел Д.Д.Джексон на телевидении и что любой ценой хотел превратиться в ее микрофон.

А я вот был вместе с ней в заблеванном клозете владелки Arbath. Я смотрел на Д.Д.Д. и чувствовал жар ее кожи.

Как же хороша была Д.Д.Джексон. Она была офигительна.

Быть рядом с ней означало побороть страх перед вселенной, боязнь потеряться в ней, тот детский страх, о котором пел Вендитти в «Чао, человек»:

«Чао, человек, ты кудаты танцуешь в сердце вселеннойно под конец твоей историиты плачешь от страха в душе».

Д.Д.Джексон была рядом. Хотя любой ее диск уже был доказательством того, что вселенная – это не темный механицизм, подчиняющийся холодным законам материи, а добрый кусяра смачной пиздятины.

Д.Д.Джексон подошла ко мне и поцеловала меня в губы. Она пахла космосом. Она источала аромат всех на свете планет. И меня засосало в такой разноцветный туннель, где голова раскалывается от меда и любви. И сердце тоже.

– Д.Д.Джексон, – сказал я, стягивая с себя Worker's и Burlington, – только бескрайний сон мог привести сюда ту, которая знает человека-метеорита и поет о надежности космической полиции в галактике любви!!!

Д.Д.Джексон взглянула на меня своими бессмертными глазами. Это были те самые глаза, которые я видел еще в старом «Чао 2001» (она была там типа в космическом корабле). Глядя на них, я понял всю красу настоящей дрючки и космоса. А ведь тогда я был еще полным бэбиком, не умел соображать и хотеть, не писал отвязных рассказулек, не знал эротических переживаний, не отведывал всей прелести единения с женщиной, не любовался падающей звездой, не вникал в смысл войны миров, непрерывной эволюции роботов, чередования планетарных циклов и переселения душ.

Д.Д. легла на пол, испачкав малость свой облегающий черный костюм, приспустила мне трузера, приподняла Ritzino и взяла в рот мой подростковый хоботок. Я закрыл глаза. Сортир начал превращаться в пластмассовую галактику – теплую, клевую. Такой она и должна быть, когда парнишка закрывает глаза, слушая новый сингл Д.Д.Джексон.

Карре

Жила-была красавица фотомодель, и звали ее Карре. Она была все время голой, часто сидела на берегу моря и смотрела на воду. Голая-преголая. Ветер развевал ее длинные белокурые волосы, и если кто стоял сзади нее, он видел полспины Карре, а кто спереди – грудь, слегка опавшую, но все равно обалденную, и самый краешек волосиков. Иной раз Карре опять сидела на берегу, только пораньше, скажем, когда чего-то там рекламировала. Она сидела, приподняв одну ногу, опустив другую и скрестив ладони на приподнятой ноге. Кто стоял спереди, мог увидеть то, что ни хера не мог увидеть. А кто сзади – полсиделки и спину. Временами, все там же, Карре сидела на деревянном кресле как-то так сикось-накось. Правая нога у нее была приподнята, чтобы скрыть одно место. В этом случае, если кто стоял спереди, отлично видел грудь, слегка опавшую, но все равно обалденную, и тату на правой ступне, что-то навроде солнца. Когда Карре злилась, она вставала и уходила. Набрасывала такую, знаете, белую майку в сеточку и шла к забору. Становилась лицом к забору и злилась так. Кто стоял спереди, видел то, чего не может быть: спереди у нее был забор! Кто стоял сзади – такие типа ромбики на спине и м-мм (на фотках, которые прислал Макс, непонятно, есть на ней трусики или нет. Надеюсь, нет! Лично мне нравятся попки симпотных актрисуль!)

Карре была убежденной шопенгауэровкой. Это типа буддистки. У нее были все диски Кармело Бене. Она постоянно крутила кассету «Саломеи» Кармело Бене и на все клала с прибором. Когда ее спрашивали, как вчера кормили на приеме, она отвечала: «Кармелоение было просто объеБенее», – и хохотала без остановки всю неделю. Карре жила на то, что продавала баночки со своими месячными одному фетишисту-копрофагу из Гонконга. За каждую баночку он платил 18 млн. лир. Мясячные у Карре бывали каждый месяц. В месяц Карре наполняла три баночки. Вот и посчитайте, сколько Карре зарабатывала в год.

На такую прорву бабашек Карре покупала себе кучу разной хренотени и видала в гробу всех бедняков, какого ей было рожна до бедняков? Однажды Карре купила бриллиантовую статую Берлускони весом 100.000 кг. Потом статуя ей остоебенела, и Карре подарила ее мафии. В другой раз она купила себе лифчик из ракетного титания. Лифчик стоил 600.000 млрд. лир. Но поскольку Карре все время ходила голой, она растворила лифчик в какой-то химической бурде.

Карре у всех уже вот где сидела. Каждому хотелось поставить ей пистон. Каждого тянуло отметелить Карре за ее пофигизм, за то, что общество было ей сугубо фиолетово. Один активист ИКПТ[3] как-то плюнул Карре в лицо. А ей, буддистке, хоть бы хны – сидит себе, смотрит на море и думает: вот еще лет двадцать менстру поотливаю и вообще чего захочу, то и куплю. Потому что Карре была такой консумисткой, такой загребущей, каких свет не видывал. Карре была верной дочерью нашего времени.

Чтобы весь день бить баклуши, Карре наняла в мажордомы двинутого китаёзу. Звали этого мажордома Алессио. Он был гомосеком-зоофилом. Якшался, стало быть, с кобелями. По большей части платонически.

В один прекрасный день Карре нашли с перерезанной глоткой. Она лежала на умандоханной деревяшке, на которой лежала всегда. Ее страшно изуродовали в одном месте. Теперь вместо манилки у Карре там была полная каша, мясомолочный коктейль, кровь, параша, мякоть, pulp (опять?! Баста!).

Соседи, те и вовсе не сокрушались по поводу смерти Карре. Хотя местные упыри, которым не терпелось ее отзудить, малость приуныли. Среди них было три сексуальных маньяка. Эрманно, 42 года, по кличке «Плавленый сырок»; Себастьяно, 16 лет, кликуха «Иранский прыщ», и Джанни-мандаешка, прозванный так за то, что показывал кому ни попадя плакат с шалавой месяца из журнала только для мужчин и приговаривал: «Вот у этой я бы схомячил сиповку».