Джонатан Летем - Бастион одиночества Страница 22

Дойдя до Монтегю-стрит, они затерялись в толпе. Было три часа дня, учащиеся школ «Пэкер», «Френдз» и Сент-Энн возвращались домой. У «Бургер Кинг» и «Баскин Роббинс» собирались шумными компаниями дети — мальчишки и девчонки, все в рубашках «Лакосте» и вельветовых брюках, замшевых куртках, завязанных на поясе. Рюкзаки вместе с флейтами и кларнетами в кожаных футлярах лежали на асфальте. Парни увлеченно флиртовали с девочками, поэтому Мингус и Дилан прошли сквозь толпу никем незамеченные, будто два рентгеновских луча.

Неожиданно одна из светловолосых девочек с замысловатым поясом на талии шагнула в сторону и окликнула их. С широко распахнутыми от собственной смелости глазами она достала сигарету.

— Огонька не найдется?

Ее друзья разразились смехом, но Мингус, не обратив на них ни малейшего внимания, повел себя очень естественно. Достал откуда-то из подкладки ярко-синюю зажигалку, щелкнул, появился язычок пламени. Откуда девчонка узнала, что у него есть зажигалка? Дилан не мог этого понять. Девочка наклонила голову, прищурила глаза — взгляд теперь стал надменным — и убрала за ухо прядь волос, чтобы не вспыхнули от огня. Потом повернулась к ним спиной, и они, больше не нужные, продолжили путь.

Дети из Хайте не заводили знакомств с посторонними, довольствуясь общением друг с другом.

Гуляли в Хайте обычно на окраине парка, возвышавшегося над автострадой Бруклин-Куинс и верфью — надутой губой Бруклина. Старики и старушки, примостившись на пеньках, мирно клевали носами или неподвижно сидели на скамейках, зажав в руках газеты и глазея на скучные шпили Манхэттена — темные иглы на фоне изменчивого горизонта. За Манхэттеном простирался залив, над медленно скользившими по воде судами и похожей на игрушку статуей Свободы нависал желтый дым Джерси. Дилан и Мингус были как детективы — двигались по следу, читая на фонарных столбах, почтовых ящиках, боках запыленных грузовиков выведенные маркером или просто пальцем надписи.

«РОТО I», «БЕЛ I», «ДИЛ», «ОНС», «СУПЕР СТРАТ», «БТЭК».

— Операция нон-стоп, — переводил Мингус, разгадывая буквосочетания. Взгляд его затуманился. — Банда танцоров экстра-класса.

По сути, эти метки были как и все в жизни: наслоениями кодов, меняющихся или вообще исчезающих.

Рото, Бел и Дил — это парни из группировки «ДМД», шутники из Атлантик-Терминалс — жилого массива напротив Флэтбуш-авеню.

«Суперстрат» — название какой-то школы. Тэги могли казаться смешными, однако ты проникался к ним уважением.

Над некоторыми было приписано издевательское «ТОЙ», что означало «желторотик», «простофиля».

Надпиши «ТОЙ» над тэгом «ДМД» и получи по шее.

Мингус запустил руку в карман и выудил из подкладки «Эль Марко» — чудесный маркер, длинный стеклянный пузырек с завинчивающейся крышкой. Внутри него плескалась фиолетовая жидкость. Мингус отвинтил крышку и проставил метки в нескольких местах, надавливая на маркер с такой силой, что струи фиолетовых чернил, смачивавших толстый пишущий наконечник, потекли по руке, запачкав светлую ладонь и край рукава. Проведя мысленную аналогию с кисточками отца, зубцами спирографа и крышками для скалли, Дилан почувствовал приятное возбуждение.

«ДОЗА» Мингуса устремилась вверх по фонарному столбу. Рука его двигалась уверенно, почти автоматически.

Этот тэг был ответом, обращением к тем, кто мог его услышать, подобием лая собак, понимающих друг друга, не видя, из-за оград хозяйских домов. Ярко-фиолетовым ответом. Буквы волнующе пахли и немного растекались. Каждый раз, дописав последнюю «А», Мингус бросал «Эль Марко» в карман, хватал Дилана за локоть, и они торопливо уходили дальше — по диагонали, чтобы сбить со следа преследователей, которых скорее всего не существовало. Их дорога превращалась в зигзагообразную фразу, состоящую из одного слова «ДОЗА», выводимого в любом удобном месте.

На глазах у призрачной толпы мальчик-невидимка раздавал автографы всему миру.

Длинная аллея парка заканчивалась заброшенной детской площадкой с качелями и горкой. Мингус остановился у первых качелей и написал «ДОЗА» на металлической опоре: получилось особенно ярко, с каждой буквы потекли вниз струйки.

Он протянул «Эль Марко» Дилану. Фиолетовый, мажущий пальцы пузырек перекатился в ладони как спелый фрукт, как слива.

— Пиши, — сказал он. — Только быстрее.

— Что писать?

— Ты что, еще не придумал себе тэг? Ну так придумывай.

Вендльмашина, Хреноберт, Доза. Правильно написано в комиксах «Марвел»: мир состоит из секретных названий, тебе нужно лишь разыскать свое собственное.

Белый парень? Омега?

— Диллинджер, — сказал Дилан. Взгляд приклеился к «Эль Марко», но брать маркер у Мингуса он почему-то не торопился.

— Слишком много букв. Лучше Дилл или Ди-один.

На площадку вкатила поскрипывавшую коляску няня-филиппинка. Мингус опустил маркер в карман и наклонил голову.

— Уходим.

Ты бежал от высокой женщины с ребенком в коляске, охваченный необъяснимой паникой. А настоящая угроза пригвождала тебя к месту, превращала ноги в негнущиеся палки. Двигались только руки, извлекая из карманов деньги.

Мингус рванул к изгороди, окружавшей площадку, подтянулся и мигом очутился наверху. Дилан попытался последовать его примеру и повис, схватившись за верх ограды. Мингус потянул его за руку, Дилан вскарабкался. Они свалились на землю по другую сторону ограды, как мультяшные коты в мешке.

— Черт! Слезь с меня!

Дилан разыскал в траве упавшие очки, Мингус отряхнул куртку и брюки, будто Джеймс Браун, смахивающий с костюма воображаемые пылинки. Он улыбался, глаза блестели. В жестких курчавых волосах застрял обрывок зеленого листика.

— Вставай, сынок, мы на земле! — Забавляясь, Мингус называл его «сынком» — низким голосом, подражая не то Редду Фоксу, не то Фогорну Легорну.

Он протянул Дилану руку, помог подняться.

Было что-то особенное в этом физическом соприкосновении — вся накопившаяся в тебе тайная нежность как будто нашла выход. Она не имела ничего общего с сексуальностью и являлась естественной реакцией на смешную ситуацию. И была полезна. Как взаимные тычки — детям-итальянцам с Корт-стрит.

Дилан хотел было убрать лист из волос Мингуса, но не решился.

Они направились по дороге к безлюдному месту — склону, заросшему кустами и деревьями, которые здесь, в конце Бруклин-Куинс, буквально задыхались от выхлопных газов. Машинам, шумевшим внизу, не было до растительности никакого дела. Несчастный клочок земли покрывали сигаретные окурки, бутылки и старые шины. Еще один островок запустения, заброшенный дом, где правят тайные силы. Даже Хайтс окружала мусорка — это было привычно, без этого уже никуда.

Мингус и Дилан вновь занялись исследованием. Изучили шестифутовые буквы на каменной стене, поднимавшейся снизу почти на высоту парка. Буквы были тщательно вырисованы и наиболее эффектно смотрелись с дороги. Приятели направились в ту сторону, чтобы оценить искусство художника по достоинству. «МОНО» и «ЛИ»: таинственная парочка побывала и здесь.

Мингус прижался спиной к расписанной стене, вытащил синюю зажигалку и поднес пламя к курительной трубке — тоже извлеченной из-за подкладки куртки. Наклонив голову и сосредоточенно сощурив глаза, Мингус втянул в себя дым и плотно сжал губы. Из носа поплыли сизые струйки. Он кивнул и выдохнул.

— Травки хочешь?

— Не-а. — Дилан постарался произнести это слово непринужденно, так, будто с легкостью мог ответить и «да».

Внизу, на дороге ревели грузовики — плотная, движущаяся стена. На них тоже пестрели надписи, сделанные в других районах города, — послания, разносимые не имевшими о них понятия курьерами, словно вирус.

— Я взял траву у Барретта. Он хранит ее в морозилке.

Теперь Мингус называл отца Барретт. Для Дилана, возможно, наступал решающий момент, ему вдруг показалось, что где-то близко разгадка. Позже, оставшись один на один с собой, он шепотом повторит много-много раз: «Авраам, Авраам, Авраам…»

— А твой отец об этом знает? — спросил он.

Мингус покачал головой.

— У него этой штуки так много, что он ничего и не заметит.

Мингус опять щелкнул зажигалкой, и чашечка трубки осветилась оранжевым, а трава негромко затрещала. Дилан постарался скрыть свою зачарованность.

— Ты когда-нибудь пробовал курить травку?

— Конечно, — солгал Дилан.

— В этом нет ничего особенного.

— Знаю.

— Каждый кайфует по-своему — так говорит Барретт.

«Ка-аждый кайфует по-сво-оему», — прозвучало в голове Дилана музыкальным отголоском той фразы, нараспев произнесенной Барретом: «Ма-ать ушла-а, а парень держится молодцо-ом».

— Да я ничего и не говорю, сам часто курил, просто сейчас неохота.