Владимир Козлов - Варшава Страница 22

– Хорошо, спасибо. До свидания.

– До свидания.

Выхожу на улицу. Тепло. На бледном небе – неяркое солнце. По рельсам катится трамвай.

Две девушки в коротких юбках и расстегнутых куртках переходят дорогу. Одна ест растаявшее мороженое, капля падают на куртку. Она отдает мороженое подруге, достает из кармана носовой платок.

Наш «ЛАЗ» стоит на таможне в Бресте. Впереди в очереди – десяток автобусов, сзади – еще столько же. Справа – очередь легковых. Народ из нашей группы курит у автобуса. Старшая, полная тетка под сорок, держит в одной руке книгу – Бенцони «Марианна», – в другой – сигарету. Она затягивается, перелистывает страницу.

Я сижу в автобусе, рассматриваю машины в очереди. Почти все легковые загружены коробками и баулами. У серого «мерса» с польскими номерами курит дядька в зеленой майке.

Андрей, сосед по сиденью, роется в рюкзаке, достает кассету.

– Пойду попрошу водил, чтобы поставили.

Он протискивается мимо меня, идет по проходу. На нем – черная майка, красные спортивные трусы и шлепанцы.

Водитель включает кассету. Начинается длинное клавишное вступление. Андрей возвращается. Я спрашиваю:

– Что это?

– «Пинк флойд». Что, ни разу не слышал?

– Не-а. Я такое не слушаю.

– А что ты слушаешь?

– «Металл», в основном, и русский рок.

– Зря, зря. «Пинк флойд» – классика рока. Я на этой музыке вырос. Хотя, конечно, не заставляю… Слушай, тут такое дело. Ты много с собой денег везешь?

– А что?

– Просто спрашиваю. Я, вообще, не на торговлю еду – ты ж видишь, я без сумок, с одним рюкзаком. Я – за машиной. И мне надо провезти баксы, две с половиной штуки – а без справки можно только пятьсот. Были у меня эти справки, но за последний год – два переезда, а это все равно, что пожар. Так что, надо теперь рассовать деньги в группе – потому и еду не один, по ваучеру, а в поездку. Возьмешь пятьсот?

– Возьму.

– Спасибо, Володя. Пойду еще поспрошаю у других…

Сую третью, «лишнюю» бутылку водки под ремень, надеваю сверху куртку, хватаю сумки, волоку к столу таможни.

Тетка смотрит в мою декларацию.

– Покажи доллары.

Я лезу в карман. Куртка оттопыривается, высовывается бутылка. Достаю пять новых, хрустящих «соток». Таможенница пересчитывает их, отдает назад.

– Что, машину будешь брать?

– Да.

– Сколько бутылок под курткой?

– Одна.

– Ладно, проходи.

Жарко. Снимаю рубашку, остаюсь в старой майке – я ходил в ней на физкультуру в одиннадцатом классе.

Народу на базаре мало. Я поправляю товар на расстеленных газетах – ведра, миски, тарелки, сбивалки, отвертки, сверла, носовые платки.

Подходит пацан в джинсах и майке «Manowar», с плейером.

– Роял?

Я качаю головой.

– Водка?

– Нету, всю уже продал.

Пацан отходит.

Рядом у мужика на газете лежат ножи – от маленьких до тесака сантиметров тридцать.

Я спрашиваю:

– Ты сам их делаешь?

– Да, я фрезеровщик на моторном заводе. Надо как-то крутиться…

– А не боишься такие продавать? – Я показываю на тесак.

– А что тут бояться? Это ж не оружие. Так, нож для хлеба. – Мужик улыбается. – Не, правда – лезвие тонкое. Хотя зарезать таким, конечно, как не хер делать…

Старый поляк берет маленький нож, держит в руках, гнет.

– Русская сталь – не ломётся, только гнётся?

– Да, русская сталь.

– И не ржавее?

– Нет.

– Сколька?

– Тысенция.

– Пеньтсот.

– Нет. Тысенция. Дешевле не отдам.

Поляк достает из кармана «тысенцию», отдает мужику, бросает нож в сумку. Мужик наклоняется, шепчет мне в ухо:

– Нож сразу заржавеет. Эти, дешевые – самые хуевые, из говняной стали. Я их трохи шлифанул, чтоб вид имели…

Невысокий армянин – их человек десять сидят на перекупке – рассматривает мой товар, ничего не говорит, переходит к мужику с ножами.

Армянин садится на корточки, берет тесак, вертит в руках. Поднимается и спрашивает:

– Сколько?

– Двести.

– Ты мне его даешь.

– Что значит – даешь?

– Даешь – и все. А то я сейчас полицию.

– Полицию? Пошли. Давай, пошли. – Он поворачивается ко мне. – Посторожи мой товар, пока я с ним схожу. – Ну что, идем или сосцал?

– Ничего я не сосцал.

– Быстро положил на место нож. Кому сказал?

– Мы еще с тобой поговорим.

– Хорошо, поговорим.

Армянин бросает нож, отходит. Мужик говорит:

– Хотел на пушку взять, пидарас. Полицию, бля. Их самих здесь полиция ебет в жопу, черных этих. Пусть только заебнутся.

Последний день торговли. Люди из нашей группы собирают непроданный товар в баулы, волокут к автобусу. Мужик с ножами жует большой хот-дог, с него капает майонез. Я спрашиваю:

– Много осталось товара?

– Не-а. Ты ж видишь – пять штук ножей. У тебя тоже почти все ушло?

– Ну да… Так, мелочь осталась.

– Если не хочешь волочь назад, отдай перекупщикам по дешевке.

– А они возьмут?

– Возьмут. Только не иди к армянам, иди к русским.

Выкладываю остатки товара перед дядькой в белом спортивном костюме. Полтора десятка отверток, сверла, набор вилок и ножей, штук пять сбивалок.

– За сколько возьмете все?

– За двести тысяч.

– Может, хоть двести пятьдесят?

– Нет, двести. У тебя ничего такого нет, это все привозят. А сейчас знаешь, как товар плохо идет?

Другие перекупщики складывают товар в старый «фиат» с польскими номерами. На асфальте валяются газеты, куски картона, клеенки. Солнце садится за двухэтажные дома.

Автобус тормозит у стадиона в Варшаве. Рядом – еще десятка три автобусов, почти все с белорусскими, российскими и украинскими номерами. Старшая группы берет микрофон.

– На закупку – три часа. Ровно в тринадцать ноль-ноль все должны быть здесь, ждать никого не будем. Кто не успел – тот опоздал, будет сам добираться. И для тех, кто здесь первый раз, говорю: не ходите наверх, на сам стадион. Все то же самое есть внизу. А наверху – наши перекупщики, они хуже, чем рэкетиры. Заберут деньги и дадут пизды. Короче, я вас предупредила.

Иду по рядам с кожей. Жарища. Продавцы пьют лимонад из желтых пластиковых стаканов.

«Косуха» есть у толстого черного мужика, похожего на турка. Все, как у настоящей: косая железная молния, заклепки, ремень с пряжкой внизу, три кармана на молниях и один на кнопке. Только кожа слишком тонкая – обычная, как на других куртках. Внутри – бирка «Italy Style».

Я спрашиваю:

– Иле то каштуе?

– Осемдэсьте доларов.

Я мну руками воротник куртки.

– А дешевле?

Поляк мотает головой, я поворачиваюсь уходить.

– Седэмдэсьте пенть.

– Хорошо. В злотых это сколько?

Поляк вытаскивает калькулятор, считает.

– Мильон пентьсот пеньдесёнт.

– Померить можно?

Продавец снимает «косуху» с вешалки. Я сбрасываю свою куртку, кладу на баулы, надеваю «косуху». Поляк подносит зеркало. Куртка мне – самый раз. Даже добитые левые «ливайсы» смотрятся с ней нормально.

Отсчитываю деньги, сую поляку, «косуху» не снимаю. Он дает мне черный пакет, я всовываю в него старую куртку.

До отъезда – больше двух часов. Выхожу из ворот стадиона, иду по улице. На газоне у тротуара – свежая трава, бычки, смятые пачки от сигарет. Я сажусь на лавку, бросаю рядом пакет с курткой, задираю голову. По небу летит маленький белый самолет.

Стою в фойе журфака, жду звонка. Если Оля пошла на последнюю пару, то скоро должна быть здесь. Недалеко от меня топчется чувак в грязных джинсах и черных высоких ботинках, с панковским гребнем. Замечает, что я смотрю на него, спрашивает:

– Сигареты есть?

– Нету.

Панк отворачивается.

Резко звенит звонок, я вздрагиваю. В фойе спускается народ. Много девушек в коротких юбках и платьях. Среди толпы – Оля, в черных джинсах и синей кофте. Она замечает меня, подходит.

– Привет. Ты меня ждешь?

– Да. Привет.

Она улыбается.

– Рада тебя видеть.

– Точно?

– Точно. Как твои дела?

– Нормально.

– Пойдем?

Она выходит первая, придерживает мне дверь.

Идем по проспекту. Оля говорит:

– Такой приятный вечер. Свежая зелень, запах сирени… И скоро лето…

Я киваю. Она спрашивает:

– Что у тебя происходит, чем занимаешься?

– В Польшу ездил – торговать.

– Да?

– Уже два раза. Две недели, как приехал последний раз.

– Странно так… В Польшу, торговать…

– Почему странно? Что, из твоих знакомых никто не ездит?

– Не-а. Это, наверно, страшно? Рэкетиры, мафия… Ты не боялся?

– Так, а что бояться? Я не один был, с группой.

– А сама Польша? Понравилась?

– Так себе. Варшава – да, там небоскребы, здания красивые, а в других городах – все как у нас, только рекламы больше.

Впереди нас идут парень с девушкой. Она держит в руке розу. Парень что-то шепчет ей на ухо.

– А я скоро тоже поеду – в Германию. Учиться, на год. У нас такая программа обмена.