Чак Паланик - Уцелевший Страница 24

Агент говорит: аванс в миллион долларов за мою биографию в твердой обложке.

В документах, которые в папке, написано черным по белому, как десять лет назад местный шериф предъявил старейшинам Церкви Истинной Веры ордер на обыск в домах общины. Им было предъявлено обвинение в жестоком обращении с детьми. В полицию поступил анонимный сигнал, что в семьях в общине Церкви Истинной Веры рожают детей, и рожают детей, и рожают детей — без конца. Только этих детей нигде не регистрируют, у них нет свидетельства о рождении и вообще никаких документов: ни страховки, ни карточки социального обеспечения — ничего. Дети рождаются прямо в общине. Ходят в общинную церковную школу. Этим детям не разрешается жениться и иметь собственных детей. Когда им исполняется семнадцать лет, их крестят в общинной церкви и отправляют в большой мир — на работу.

Все это сделалось, что называется, достоянием широкой общественности.

Агент говорит: мой собственный видео-курс.

Агент говорит: эксклюзивное интервью для журнала «People» с фотографией на обложке.

Кто-то позвонил в отдел социальной защиты детей и пересказал эти бредовые слухи, и в результате шериф с целым фургоном помощников явился в общину Церкви Истинной Веры в округе Болстер, штат Небраска, чтобы пересчитать тамошних жителей «по головам» и убедиться, что нет никаких нарушений закона. После этой проверки шериф немедленно связался с ФБР.

Агент говорит: участие в лучших ток-шоу.

Агенты ФБР выяснили, что дети, которых отправляли на работу в большой мир, считались в Церкви Истинной Веры миссионерами труда. Белое рабство — так это назвали официальные власти в ходе правительственного расследования. Секта детского рабства — так это назвали по телевидению.

Как только этим детям исполнялось семнадцать, их отправляли работать за пределы общины. Работу им подбирали специальные наблюдатели от Церкви Истинной Веры во внешнем мире. Как правило, это был ручной труд или помощь по дому. Оплата — наличными. Сдельная, временная работа, которая растягивалась на годы.

Церковь рабского труда — так это назвали в прессе.

Наличные деньги поступали в казну общины, а внешний мир получал в свое распоряжение целую армию честных, опрятных и добропорядочных горничных, садовников, маляров и мойщиков посуды, которые выросли в святой вере, что единственный способ заслужить бессмертие души — всю жизнь трудиться в поте лица, как говорится, света белого не видеть и загнать себя до смерти только за комнату и за еду.

Агент говорит мне: отдельная колонка в газете.

Когда отряд ФБР прибыл, чтобы произвести аресты, они обнаружили все население общины в молитвенном доме. Все до единого были мертвы. Может быть, это был тот же самый доброжелатель, кто сперва позвонил в полицию с этой безумной историей о детях-рабах, а потом дал знать церковным старейшинам, что правительство собирается провести расследование. Все фермы в округе Болстер были пусты. Позже стало известно, что вся домашняя живность — коровы, свиньи, куры, голуби, даже собаки и кошки — тоже погибла. Их всех убили. Даже рыбок в аквариумах отравили. Когда в общину прибыл отряд национальной гвардии, там было пусто и тихо: во всех аккуратных беленых домах, во всех хлевах и амбарах из красного кирпича. Пусто и тихо. На всех картофельных полях под синим небом, где плыли пушистые белые облака.

Агент говорит: специальный Рождественский выпуск, посвященный моей персоне.

Папка лежит на кухонном столе, психолог заправляет постели в спальне на втором этаже, а я чиркаю зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. В документах, которые в папке, написано черным по белому, что эта практика — посылать в большой мир своих миссионеров труда — существовала в общине более ста лет. Братья и сестры из Церкви Истинной Веры становились богаче, покупали себе новые земли, расширяли общину и рожали еще больше детей. С каждым годом все больше и больше детей покидали долину, чтобы работать на благо общины во внешнем мире. Девочки отбывали весной, мальчики — осенью.

Агент говорит: мой собственный аромат туалетной воды.

Агент говорит: партии Библий с моим автографом.

Во внешнем мире миссионеры труда были как невидимки. Их как бы и не было вовсе. Соответственно, Церковь не платила налогов. Согласно церковному установлению, у тебя в жизни должно быть только одно стремление — делать свою работу и надеяться прожить достаточно долго, чтобы принести общине немалую прибыль. Помимо этого устремления, у тебя нет никакой другой жизни. Вся твоя жизнь — это тяжкое бремя труда. Застилать чужие постели. Смотреть за чужими людьми. Готовить еду для чужих людей.

Ныне, и присно, и во веки веков.

Работа без конца и края.

План был такой: построить рай Истинной Веры, постепенно скупая весь мир — по кусочку за раз.

То есть так было, пока фургоны ФБР не остановились в положенных трехстах футах от дверей молитвенного дома церковной общины. Согласно официальному протоколу расследования массовой гибели, в молитвенном доме было на удивление тихо. Оттуда не доносилось ни звука.

Агент говорит: кассеты с моими речами.

Агент говорит: Цезарь-Палас.

Вот тогда все и начали называть Церковь Истинной Веры сектой ветхозаветных смертников.

Сигаретный дым оседает густой пеленой у меня в груди. В папках психолога — материалы на тех, кто еще оставался в живых. Федеральная программа поддержки уцелевших, подопечная номер шестьдесят три, Бидди Паттерсон, приблизительно двадцати девяти лет от роду, покончила с собой, выпив чистящий растворитель, — через три дня после трагедии в церковном округе.

Федеральная программа поддержки уцелевших, подопечный Тендер Смитсон, сорока пяти лет, покончил с собой, выбросившись из окна здания, где работал вахтером.

Агент говорит: мой собственный телефон доверия. Горячая линия 1-976.

Горячий и плотный дым у меня в груди. Наверное, будь у меня душа, по ощущениям это было бы очень похоже.

Агент говорит: мой рекламный ролик.

Мертвые люди, черные раздувшиеся тела. Ряды мертвых людей на земле, когда ребята из ФБР вынесли их из молитвенного дома. Они лежали там, черные от цианида, что стал их последним причастием. Люди, которые предпочли умереть, лишь бы не встретиться с тем, что ждало их впереди, что для них было страшнее смерти.

Они умерли все вместе — все как один, — держась за руки, так что ребятам из ФБР пришлось потом разжимать мертвые пальцы, чтобы оттащить их друг от друга.

Агент говорит: знаменитость. Звезда.

Согласно церковному установлению, сейчас, когда психолог ушла, я должен взять нож прямо из грязной посуды в раковине и перерезать себе горло. Или вспороть себе живот, вывалив все кишки на пол.

Агент говорит, что он проведет переговоры с «Шоу Дона Уильямса» и Барбарой Уолтерс.

Среди папок с ныне покойными есть и папка с моим именем на ярлычке. Я открываю ее и пишу на листе:

Федеральная программа поддержки уцелевших, подопечный номер восемьдесят четыре потерял всех, кого он любил в этой жизни, и все, что вносило в его жизнь смысл. В последнее время он много спит и чувствует себя смертельно усталым. Он начал пить и курить. У него нет аппетита. Он редко моется и не брился уже пару недель.

Десять лет назад он трудился в поте лица своего. Он был — соль земли. Ему ничего не хотелось от жизни, только потом — попасть на Небеса. И вот он сидит тут сегодня, и все, ради чего он трудился, потеряно. Нет больше правил, нет установлений.

Ада нет. Рая нет.

И его вдруг осеняет, что теперь для него все возможно.

Теперь ему хочется всего и сразу.

Я закрываю папку и кладу ее обратно в общую кучу.

Только между нами, говорит агент, каковы шансы, что я не покончу с собой в скором времени?

Они смотрят на меня сквозь джин-тоник, мертвые лица с запавшими глазами, мертвые лица из моего прошлого, на фотографиях, сделанных в рамках правительственного расследования, под стаканом с моей выпивкой. После таких вот мгновений жизнь кажется синекурой.

Я наливаю себе еще.

Закуриваю очередную сигарету.

Нет, правда, теперь у меня в жизни нет смысла, нет цели. Теперь я свободен. Плюс к тому я законный наследник двадцати тысяч акров земли в центре Небраски.

И снова я чувствую то же самое, что чувствовал там, в полицейской машине, что везла меня в центр десять лет назад. Я снова слабый. С каждой минутой я все дальше и дальше от собственного спасения. Я бегу от спасения — в будущее.

Покончить с собой?

Я говорю: нет, спасибо.

Торопиться нам некуда.

30

Все утро я объясняю полиции, что, когда я уходил, психолог была жива и здорова — чистила кирпичи возле камина в малой гостиной. Проблема в том, что дымоход не открывается нормально и дым выходит прямо с переда. Люди, на кого я работаю, жгут сырые дрова. Я объясняю полиции, что я невиновен.