Поппи Брайт - Изысканный труп Страница 24

– Может, – ответил он.

– Слушай, мне неловко просить... – вздохнул Тран.

– Чего?

– Я не мог бы остаться здесь? Только на одну ночь. Мне правда некуда пойти.

– Валяй.

– Если хочешь, я лягу на тахту.

– В этом нет необходимости.

Джей вдруг понял, что более не чувствует влечения к своему гостю, но ему нравилось, что рядом в постели лежит гибкое, теплое тело. Он отогнал от себя дурные стремления, и опасность была позади. На данный момент вероятность причинить Трану вред равна нулю. Мальчик сейчас сущее утешение, мимолетное, которое улетучится завтра.

Действие наркотиков сошло на нет, и Джей ощутил невероятную усталость. Он единожды пожал руку Трану – жест, чуждый ему, как само понятие дружбы. Затем перевернулся на другой бок и тотчас провалился в глубокий сон без грез.

Тран лежал и смотрел на гладкую спину Джея, мучаясь от похоти и разочарования. Он не мог представить, что же произошло. Он упивался в руках Джея, предвкушая неповторимое ощущение члена внутри себя. Они были так близки к тому, чтобы забыться друг в друге. И тут такое.

У Трана никого не было с момента разрыва с Люком, уже почти восемь месяцев, и иногда ему казалось, что Люк сделал его потерянным для секса. Когда Джей привел его в спальню, Тран понял, что теперь навсегда отбросит подобные мысли. И вот ему плохо, как никогда.

Ближайшее время ему не заснуть. Тран сел, свесил ноги с кровати, потом встал, едва удерживая равновесие. К голове хлынула кровь, отчего перед глазами все поплыло, затуманив взор. Он на ощупь добрался до двери и направился вдоль по коридору.

Проходя мимо кухни, Тран вдруг понял, что невыносимо голоден. Джей не будет возражать, если он соорудит себе что-нибудь перекусить. На полу и столе не было ничего лишнего, как и в холодильнике. Тран нашел хлеб, горчицу и майонез, нечто вроде тонко нарезанного мяса на тарелке. Он сделал сандвич и налил себе молока. Желудок зарычал от насыщенных запахов, и он вспомнил, что вчера питался только пирожками.

Тран взял свою закуску в гостиную и сел по-турецки посередине ковра, на место своего недавнего припадка. Мясо было недожаренным и мягким, как особый сорт говядины, какой мама иногда приносила от вьетнамского мясника. Молоко оказалось холодным и свежим. Он съел все до последней крошки, отнес посуду на кухню, прополоскал и поставил на решетку сушиться.

Стало лучше, но похоть, как ни смешно, не проходила.

Тран, сам не зная как, очутился в ванной. Шкафчик под раковиной открылся, выставив напоказ ведро с секс-игрушками, из которого доносилось пение сирен. Он словно со стороны смотрел, как руки опустились в воду с запахом хлорки, выбрали длинный, тонкий, розовый фаллоимитатор, напоминающий по размеру и форме член Джея, затем сполоснули его в теплой воде из-под крана. Тран взглянул на дверь, пошел и закрыл ее.

Простата пульсировала, требуя к себе внимания. До встречи с Люком Тран даже не знал, где находится эта железа. Он приходил в смущение от мысли об анальном сексе, пока не попробовал им заняться. Люк лишил его девственности нежно, но не чересчур. В четырех дюймах вверх от заднего прохода есть небольшое место, ощущающее райское наслаждение, когда в него упирается пенис. И с первого внутреннего оргазма, который прошел вдоль позвоночника и распространился волнами по всему телу, Тран попался на удочку.

Он не нашел никакой мази, поэтому забрался в ванну, намылил фаллоимитатор и аккуратно вставил его. Орудуя им, Тран одновременно теребил себе соски, щипал и натягивал, представляя, что это делает рот Джея. Однако Джей не захотел повести себя грубо, словно боялся причинить ему боль. Но Тран уже ничего не боялся, после Люка соски всегда слегка воспалялись. Люк имел его так глубоко, что он кричал, так глубоко, что он чувствовал, как пенис бьет по стенке, где кончается прямая кишка.

Прогибая спину в оргазме, Тран думал, что для человека, которого он не желает видеть, Люк слишком часто приходит ему в голову. Это беспокоило его, но тут ничего не поделаешь.

Поэтому Тран дал волю своим фантазиям, лежа в ванной, в которой считанные часы назад встретил мучительную смерть другой парнишка. Он представлял себя в объятиях Люка, как он прижимается щекой к его груди, как порочная сила Люка перетекает в него, даруя безопасность, могущество, любовь.

8

Вернувшись в мотель, Люк вставил в машинку лист бумаги, посмотрел на него, установил каретку и начал печатать. Он работал за миниатюрным столиком, на котором едва помещались бутылка, стакан и электрическая машинка "Смит-Корона". Ведерко со льдом и растущую стопку страниц приходилось класть на шкафчик за спиной. Он потягивал дешевый виски, наливая полдюйма каждый час, – смачивал губы обжигающей янтарной жидкостью в погоне за легким дурманом, толком не пьянея. Страницы появлялись медленно. Забывалась постоянная боль, терзавшая нутро.

Он писал историю о падении в пламя с Траном, мучениях и мутации до голых нервов. Люк знал, что его раны слишком свежи, чтобы браться за такую тему, но он не сможет вернуться к ним, когда на душе будет спокойно, потому что у него не осталось надежды на спокойствие. Слишком много повествования от второго лица-обвинителя, больше пеана, чем сюжета, уничтожение персонажей вместо создания. Он был практически уверен, что это чушь, и сомневался, что когда-либо ее закончит. И все же стопка на шкафчике росла. Люк не мог бросить духовное препарирование, как и не мог заткнуть рот Лашу Рембо.

Его радиоперсона была зачата в те славные дни, когда Люк начал потреблять наркотики. Он назвал Лашем Рембо свою пропитанную героином натуру, предельно ясный мозг с телом-сосудом, до краев полным удовольствия, искрящимся неистовством, личность из несовместимых противоположностей.

Тогда Люку было двадцать пять, у него только что вышел первый роман, "Вера в яд". В книге повествовалось о его отрочестве в маленьком городке Джорджии, о потерпевшем крах баптистском воспитании, о побеге. Увидев свое имя на обложке, он почему-то захотел изобрести псевдоним. Жил такой юный поэт – Рембо, – который писал грязно-порнографические письма Полю Верлену в парижских кафе. Кровь и дерьмо были его ведущими пристрастиями. В девятнадцать он так замучил Верлена, что тот решил подстрелить юношу, но только ранил. Рембо пропил все франки до последнего, бежал в Африку, потерял ногу и умер от лихорадки в тридцать семь. Заглавие для романа Люк позаимствовал из стихотворения Рембо "Утро опьянения". У нас есть вера в яд. Мы жизнь умеем свою отдавать целиком, ежедневно.

Книгу повсеместно почитали и поругали. Хвала была щедрой и несколько нервозной, словно Лукас Рэнсом начал массировать шею читателя, а затем резко ударил по затылку. Критика не сильно отличалась, но содержала грустную ноту, как будто роман глубоко ранил каждого рецензента лично. Люку понравились обе позиции. Равнодушных не осталось.

Это было в 1986-м, в Сан-Франциско, и он упивался бесчестием, поддерживал среднюю степень наркозависимости, разнообразил жизнь всякими новинками, творил из своей жизни сказку и получал за это деньги, словно нашел эликсир совершенного существования: известность, героин и столько секса, сколько способен вынести организм, а это немало. Его постоянные бойфренды терпели друг друга с переменным успехом, иногда ему удавалось затащить в постель сразу двоих. Связи на стороне были бесчисленны и прекрасны.

В Сан-Франциско середины восьмидесятых гомосексуализм имел кровные корни в каждой азиатской стране, какую только Люк знал. Он перепробовал их все, вдоволь повеселился на умопомрачительном празднике сладеньких пенисов и гладеньких ягодиц, худощавых тел и прекрасных лиц с высокими скулами. Одно время он начал рисовать в уме карту своей сексуальной истории: Китай, Япония, Корея, Индия, Таиланд, Лаос, Бали...

Его удивляла специфика собственных предпочтений, которую он сам не мог объяснить. Люк просто вожделел их: совершенный разрез глаз, жесткий лоск волос, вкус сандалового дерева от кожи, тонкие кости. В итоге он прославился как любитель Востока, и к нему сами стали подходить юноши определенного толка. Приятная внешность Люка вкупе с его развратностью была для многих из них столь же диковинна, как для него смолянисто-черные волосы и золотая кожа. Тогда он был слишком молод и пылок, чтобы зваться рисовым королем.

Лаш Рембо находился еще в стадии зародыша, как зерно сибарита на плодородной почве эго. Всего лишь имя, которое он редко использовал. Оно не стало развиваться некой злостной второй натурой до того момента, пока у него не обнаружили ВИЧ. Лаш Рембо зачат героином. Семь лет спустя его родил вирус СПИДа.

Он покинул Сан-Франциско вскоре после выхода сборника рассказов "Виселица для очарования". Злословие обрело серьезный оборот, и ему опротивели молодые писатели-геи, которые считали, что их и без него уже достаточно. Его также достали разнузданные женщины, которые презирали Люка за то, что он их не хотел. Он устал от пустоголовых работяг, которые считали его своим, потому что Люк любил работать, как и они. Ему даже надоели смазливые азиатские мальчики, которые трахались, так как знали, что им все дозволено.