Я, мои друзья и героин - Фельшериноу Кристина Страница 24

Нам было сложно разговаривать друг с другом поначалу. Он всё только хотел слушать обо мне, но что я могла ему рассказать? Не говорить же ему о каникулах и играх у бабушки! Я спросила, почему он больше не ходит в «Саунд». Он сказал: «А что „Саунд“…, „Саунд“ – это реальное говно!» Я хотела знать, где он теперь бывает, и он сказал: на Цоо. Что он там делает? «Да что – ничего! Так – стою, снимаюсь…» – сказал Детлеф…

Ха, меня это ничуть не волновало! Я знала от других игловых, что они время от времени снимаются… Я-то не знала, что это на самом деле означает – сниматься! Я и не думала ни о чём плохом. Я знала только, что они там как-то ублажают голубых, сами ничего при этом не чувствуя, и получают за это много денег. Нет, в тот день я была просто счастлива, что Детлеф пришёл ко мне… Я знала, что он любит меня, а я его.

В следующее воскресенье мне уже можно было выйти на улицу. Детлеф зашёл за мной после обеда, и мы отправились в кафе на Литценбургер-штрассе. Там сидели почти только одни голубые, и многие из них знали Детлефа. Они были очень милы со мной и прямо засыпали комплиментами. Они наперебой поздравляли Детлефа с такой красивой подругой. И я заметила, что Детлеф гордился тем, что я его девушка.

Поэтому он и приволок меня в кафе, где его все знали.

А голубые мне понравились… Они были очень приветливы со мной, говорили разные приятные вещи, вместо того чтобы по-дурацки пялиться на меня или, там, приставать, как другие мужчины. Нашли меня миловидной и теперь охотно общались со мной, не преследуя никаких других целей… О, я покраснела и возгордилась от стольких комплиментов, – даже специально пошла в туалет и посмотрела на себя в зеркало! Мне пришлось признать, что, в общем-то, – они правы! Я действительно хорошо выглядела, после того как два месяца не прикасалась к наркотикам. Да, – я была в полном порядке, думаю, никогда ещё я так хорошо не выглядела как тогда!

Детлеф сказал, что ему надо поторапливаться. Он договорился встретиться на Цоо с Берндом – другом своим. Бернд подменял его на вокзале, пока он тут гулял со мной.

Я сказала, что иду с ним, естественно. Мне тоже хотелось увидеть Бернда…

Пришли на вокзал… Оказалось, что Бернд как раз ушёл с каким-то фраером, и нам пришлось ждать. Вокзал в тот вечер показался мне не таким ужасным, каким я его помнила… Да я и не оглядывалась-то особенно по сторонам – я смотрела на Детлефа!

Когда Детлеф отошёл в сторонку перекинуться парой слов с каким-то пареньком, и я на секунду осталась одна, ко мне тут-же подвалили какие-то черножопые. Говорили на ломанном немецком – я разобрала только «шестьдесят марок» и ещё что-то. Я решила быстренько смыться от них, нашла Детлефа и крепко схватилась за него, почувствовав себя в безопасности… Потом долго уговаривала Детлефа пойти со мной в «Саунд»… И дать мне немного из своего героина на одну маленькую дорожку. Он, конечно, не хотел ни того, ни другого. Но я сказала ему: «Только сегодня вечером!

Только за встречу! Я просто хочу чувствовать всё, как ты это чувствуешь. Или ты тоже не колешься!» Тогда он дал мне немного, сказал, что больше я никогда и ничего от него не получу. Я сказала, что мне и не нужно. Я ведь доказала себе за эти два с половиной месяца – физической зависимости у меня нет… Да я и сама заметила за последние недели, что без героина мне просто лучше…

К Детлефу вдруг вернулся разум. Он сказал: «Малышка, и я брошу! Раз ты бросила, то я-то уж одной левой». Он вмазался, я нюхнула… Мы были сказочно счастливы вместе и весело болтали о том, как здорово нам будет без героина.

На следующий день я пошла на вокзал – ну, чтобы встретиться с Детлефом, – и снова получила на дорожку. Теперь мы почти каждый день встречались на вокзале. Я приходила туда сразу после школы, и скоро снова начала ставиться. Всё было так, как будто я и не уезжала из Берлина, как будто и не было этих двух с половиной месяцев без героина… А что – мы каждый раз говорили о том, чтобы отколоться, и я говорила Детлефу, как это на самом деле просто!

Прямо из школы я отправлялась на вокзал. В моей сумке лежал шприц и большой пакет с бутербродами. Мама, наверное, всё удивлялась, как это я беру всё больше бутербродов в школу и всё только худею… Я знала, что Детлеф и другие ребята ждали, что я принесу им обед.

Сначала Детлефа бесило, что я прихожу на вокзал. Он не хотел, чтобы я была рядом, пока он работает. Он говорил мне: «Слушай, я не хочу, чтобы моя подруга шлялась тут вдоль по Цоо среди всякого сброда. Давай договоримся о встрече где ты хочешь, но на вокзал не приходи больше!» Я не послушалась… Я просто хотела быть с Детлефом – всё равно где. Постепенно я почувствовала себя в грязных залах вокзала достаточно привольно – по крайней мере свыклась с ними. Всё здесь стало мне знакомо, а эту страшную вонь мочи и дезинфекции я уже почти не чувствовала… Шлюхи, сутенёры, черножопые, мусора и алконавты превратились в моё вполне естественное окружение. И я сжилась с ними, и с вокзалом – потому что Детлеф был там…

Поначалу меня очень нервировало, что другие девушки пялятся на меня, оглядывая с головы до ног. Я не понимала, почему они смотрят на меня с такой злобой – агрессивнее, чем фраеры. Потом поняла, что девушки на вокзале просто боятся меня. Боятся, потому что я, – хрустящая и свежая, – легко могу отбить у них всех клиентов. Понятно, – я выглядела лучше, чем они, я ухаживала за собой, мыла волосы почти каждый день. Никто не мог заподозрить во мне наркоманку – я выглядела нормально. Я знала, что я лучше всех тут, и это мне нравилось… Да я легко могла бы переманить всех клиентов, стоило мне только мигнуть! Но мне не надо было работать – Детлеф работал за меня… Те, кто за мной наблюдали, должно быть думали: что это за такая крутая подруга, палец о палец не ударяет, а героин имеет?

Фраеры бесили меня вначале… Особенно черножопые с их вечным: «Ты трахать.

Ты мотель ходить». Двадцать марок предлагали многие, и я просто забавлялась, разыгрывая этих уродов. Я говорила им: «Не, старик, ты не в своем уме! Меньше чем за пятьдесят, такие как ты ко мне и не подходят!» Или просто – холодно оборачивалась и устало говорила: «Рехнулся, что ли? Отвали!» Мне доставляло настоящее наслаждение видеть, как эти похотливые свиньи уползали восвояси, поджав хвосты. Я подавляла фраеров одним своим видом! Но если кто-то из них пёр уж слишком нагло или даже лез в бельё, то Детлеф был рядом. Если Детлефа не было, – он же уходил иногда с клиентами, – за мной присматривали его друзья. Они все были как братья мне! И этим придуркам, тем, кто слишком круто приставал ко мне, несладко приходилось.

Вместо «Саунда» я ходила теперь на террасы вокзала… Кроме нашей маленькой привокзальной компании, у меня не было больше ни друзей, ни родственников.

Детлеф, я, Бернд и Аксель… Обоим последним было по шестнадцать, оба сидели на говне и оба подрабатывали на панели… Втроем они жили на квартире у Акселя.

Аксель в противоположность Детлефу и Бернду был просто уродлив. Более нелепого лица я не видела в своей жизни. Он был каким-то удивительно нескладным юношей: руки отдельно, ноги отдельно – короче, последний, за кем стояли голубые.

Но он тоже получал своих фраеров, и у него были даже постоянные клиенты. Детлеф – тот хоть мог как-то прикрикнуть на фраера, послать его куда подальше, если чувство гадливости подходило к горлу. Фраера отбегали от него с жалобным визгом…

Аксель же выглядел так безнадежно, что ему приходилось сдерживать свои эмоции и, льстиво лебезя, делать свою работу. Не знаю, наверное, у него был какой-то особый трюк в кровати, с чего голубые особенно торчали, – иначе он и недели не продержался бы при этой-то конкуренции!

Аксель, правда, не упускал ни одной возможности отомстить фраерам. Если ему везло напороться на идиота, то он, не думая ни секунды, динамил его как только мог.

Аксель был сильным типом… Его могли оскорбить и унизить – он просто не позволял себе замечать этого. Он всегда оставался сама любезность. Был готов прийти на помощь – качество, которое я у нарков больше никогда не встречала. Вообще, второго такого нарка как Аксель, не было. Он был как не от мира сего… Через год он умер.