Дмитрий Лекух - Ангел за правым плечом Страница 25

Особенно если они хотя бы совсем слегонца не в настроении.

А этим – по фигу.

Потом еще удивлялись, с какого, типа, перепугу их эти двадцать тревожных щщей с верхнего ряда метелить начали?

Они ж, вроде как, только тому жирному хотели в таблицу насовать.

Одному.

И их всего трое.

В самый раз.

А тут – такое.

Не по правилам.

Ага, блин.

Кровищи было…

Слава богу, на следующий сезон этого гоп-выезда скорее всего не будет.

Вылетит этот чертов ярославский «Шинник» из Премьер-Лиги, почти наверняка вылетит.

Туда ему и дорога, я так почему-то думаю.

– А вы что, оба мясные, что ли? – спрашиваю.

– Ага, – кивают. – У нас в школе весь класс за «Спартак», кроме пары обсосов. Даже «ботаники»…

– Это хорошо, – говорю. – Я – тоже…

Эти – снова кивают.

– Значит, так, – вздыхаю, – только трепаться об этом сильно не надо, ок? Я, правда, с основой катаюсь, хоть и не из флинтов. Вы про такую бригаду Гарри Мажора что-нибудь слышали?

– Ух ты, – таращит глаза Юркин приятель, на секунду забывая про собственный «солидный и взрослый» вид и зажатую между двумя пальцами крутую, тоже «взрослую» сигарету. – Я слышал! А как же! Крутые парни! Только про них пацаны говорят, что с ними лучше не вязаться, они такие, почти как «Юнион». Ну, в смысле, совсем на всю голову отмороженные! И богатые все, сука, блять. Мажористые…

Я снова вздыхаю.

Да, думаю…

Ну и ни хрена же себе у нас репутация…

– Ну, насчет мажористых, – ухмыляюсь, – ты, оно конечно, перегнул слегонца, дружище. Нормальные у нас парни в фирме, такие же, как везде на террасе. И – по уровню доходов тоже все очень разные. Есть и при деньгах, а есть и такие, что последние копейки считают, чтобы абик, абонемент, в смысле, за ворота выкупить…

Они снова вздыхают.

На этот раз уже, по-моему, – восхищенно.

Юрка вон даже носом шмыгать перестал.

– Так вы, – выдыхает, – дядь Данил, с ними катаетесь?

– Я, – хмыкаю, – Юрок, считай, эту фирму вместе с Мажором и обустраивал. Когда он из флинтов вышел, чтоб свою, молодежную тогда еще, группировку сочинить. А я в подоснове, в дубле, как у нас говорят, у «Флинтс Крю» тогда стоял. «Янг Крю», была такая организация. И мне до первой линии было – как до Пекина раком. Там в основе такие монстры в то время катались, что наверх пробиться просто нереально было, то есть абсолютно. И когда меня Гарри к себе позвал, я, поверь, просто даже и не раздумывал. Вот, в принципе, други мои, и вся история…

Смотрю, парни сидят, щщи раззявили…

Юркин приятель настолько про сигарету забыл, что она ему уже вот-вот бомбер прожжет.

Вынул у него бычок из пальцев, выкинул.

А он сразу в себя пришел, напустил солидности.

– А как, – спрашивает, – к вам прибиться сейчас может получиться? Или лучше даже не пробовать?

Жму плечами.

– Попробовать оно, конечно, не повредит. Найдешь меня на секторе, – подходи, сведу кое с кем из молодняка из нашего. Но просто не будет – сразу предупреждаю. Сначала с молодежью придется покататься, показать себя. Если окажешься правильным парнем, подтянут тебя в подоснову. Ну и так далее. Тут не развлекуха, парень, тут все по-взрослому. И плюс жесткач такой, что мало не покажется. Так что подумай, оно тебе надо? Ну а если все-таки решишь, что надо, что готов терпеть, ждать и биться, то – тогда подходи, попробуем…

– Спасибо, – кивает. – Я все понимаю, оно так и должно быть. Потому что, если что-то даром приходит, то это по-любэ неправильно…

– Ну вот, – хлопаю его по плечу, – и молодец. И ты, Юрок, тоже думай. А я поеду, мне на работу надо. Ну и если что, – увидимся.

И – встаю, чтобы потихоньку выдвигаться в сторону ждущей меня машины. Они кивают. Юрка тянет меня за рукав.

– Дядь Данил, – тянет, – а у тебя какая-нибудь погремуха на террасе есть? Ну то есть это, погонялово?

Я морщусь.

– Погремухи, – говорю, – у шпаны. И у собак. У нас такого нет. Если хочешь, – можешь называть эту фигню «ники», как в Интернете. Слышал небось?

– Ну, – смущается, – слышал, конечно. Я же не совсем тупой, возможность когда есть, по сетке всегда лазию. Как только поднимусь немного, на первые же деньги комп себе куплю нормальный и выделенку поставлю, чтобы все по-взрослому. Ну а все-таки, как зовут-то на секторе?

– Да так, – жму плечами, – и зовут, Дэном. Старики иногда Данькой называют, им можно. Нормальное такое явление…

И – иду к машине, на ходу вынимая брелок и снимая ее с сигнализации…

– Так что он, бля, тот самый Дэн что ли?!! – слышу за спиной сдавленный голос Юркиного приятеля и понимаю, что даже забыл спросить, как его зовут. – Тот самый, который правая рука Мажора считается?!! Которому бомжи питерские спину ломали, а он потом все равно в фирму вернулся?!!! Нет, ну ни хуя себе!!!

Я сажусь в машину, захлопываю дверь и только после этого позволяю себе усмехнуться.

Вот такие вот дела у нас с тобою сейчас, стос, думаю.

А такие дела на нас самих, – если мы, разумеется, не полное чмо, – накладывают, брат Дэн, определенные и, увы, вполне понятные обязательства…

Глава 11

Любая редакция сразу начинает утомлять, особенно человека непосвященного: шумом, гамом, неприятной и никому не нужной суетой вперемежку с тупым пафосом «причастности к глобальным событиям».

Никому, в принципе, и на фиг не нужной беготней с выпученными глазами, высунутым языком и «потрясающей информацией». Кучей всяческих прозрачных, полупрозрачных и совсем не прозрачных перегородок, чисто символически разделяющих рабочие места.

Едким настоявшимся табачным запахом, стрекотом бесчисленных раздолбанных «клав» на не менее раздолбанных столах многочисленных «коров», редакторов, колумнистов и прочих обсерверов.

Обилием различных, одинаково маловменяемых, но при этом удивительно разнообразно одетых персонажей. Причем всех – на предельно сложных и мегатревожных щщах, с оловянными глазами и с плоскими картонными папками или не менее плоскими ноутбуками подмышками.

Также любая редакция характеризуется обязательным наличием пары-тройки типичных газетных фриков: занудных и приставучих. Как правило, – волосатых и бородатых, часто почему-то в банданах, и с полубезумными глазами за толстыми стеклами очков с большими диоптриями.

Причем некоторые из них, как один небезызвестный фанат конского отстойника, даже умудряются стать ведущими сотрудниками своих на удивление не самых непопулярных изданий.

При этом – в принципе, по большому счету, все эти персонажи достаточно безобидны. Если, разумеется, самому не давать слабины и держаться, по возможности, на безопасном расстоянии.

И ни в коем случае водки с ними не пить!

Как бы ни предлагали!

Вот тогда – это уже совершенно точно – замучают до полной потери пространственной, нравственной, расовой, сексуальной и временной ориентации.

…Всем этим, по сути, может характеризоваться почти любая редакция.

Любая – но только не наша.

Наша в этом смысле – все-таки нечто совершенно особенное.

Даже по внешнему виду здания и внутреннему обустройству пространства она производит впечатление скорее обычного учреждения, а не редакции популярного в массах, хоть и чуть желтоватого таблоида. Одни длинные, как чужая прошедшая жизнь, коридоры, по которым, говаривают, слонялся с папироской сам расстрелянный боготворимым им режимом Михаил Кольцов, чего стоят. И закоулки в этих самых коридорах, где, по свидетельствам безумных газетных старожилов из числа техперсонала, зажимал очередных молоденьких актрисулек стареющий гламурный бог того времени Константин Михайлович Симонов…

Он еще, в промежутках между актрисульками, кстати, умудрялся у нас в газете и статьи публиковать со стихами, ныне считающимися классикой.

Силен был мужик, ничего не скажешь.

Для меня он вообще во многом – олицетворение того времени.

Война – так война, млеющие старлетки – значит, и их… хм… тоже победим, никуда не денемся.

С самим Гитлером вроде как справились, Сталина пережили.

Так почему же тогда артисточку за попочку-то не ущипнуть?!

Притом, что и она против этого действа ну совершенно не возражает, а только слегонца игриво повизгивает…

Дух, все-таки.

Какая-никакая, а история.

И другой истории у моей страны нет, и не будет, что уж тут, блин, поделаешь.

…Я вылез из машины, вздохнул, закурил и не спеша направился в сторону подъезда нашего здания, который мне всегда почему-то на ненавистный питерский лад хотелось обозвать не иначе как, блин, «парадное». Прошел через гулкий мраморный вестибюль, привычно махнул «корочками» перед ленивым, рябоватым и неистребимо-лимитным лицом милиционера-охранника.

Вызвал лифт, нажал знакомую, насквозь протертую кнопку нашего этажа.

Лифт дернулся, вздрогнул, еще раз дернулся и, скрипя всеми своими сочленениями, медленно повез меня навстречу неизбежному.