Чарльз Буковски - Возмездие обреченных Страница 27

— Это невозможно. Этого не может быть!

Она откинулась на спинку сиденья вся серая, руки обвисли, как плети. Они ехали по пустыне, взошли первые ночные звезды, было тихо и покойно, и они оба ощущали мощь и неодолимость этого окружающего их спокойствия. Но слова из динамика неумолимо вторгались в этот покой и беспощадно крушили его.

Машина неслась вперед, поглощая белую полоску дороги.

Лусон. Пикирующие бомбардировщики.

Минго вздрогнул, потому что это ранило до боли в глазах, наполняя яростью сердце. Он вцепился в рулевое колесо и закусил губу. Поганые собаки. Поганые японские крысы. И вдруг он выкрикнул это, выплеснул все это в надвигающуюся ночь.

— Минго…

Он тронул ее за колено.

— Мы американцы, ты и я.

Они были пресыщены, больны и разбиты войной, когда вернулись в Лос-Анджелес. «Маленький Токио» был тих, улицы пустынны. Они проехали мимо парикмахерской с разбитыми окнами, рядом находилась полиция. На перекрестке стоял грузовик с солдатами. Тут и там над трогательными маленькими магазинчиками гордо развивались американские флаги.

Было уже почти два часа ночи, когда они остановились перед дверями кафе «Иокогама». На лестнице горела тусклая лампочка, само кафе было погружено в темноту. Минго облизнул губы. Мир неожиданно перевернулся для него. Прошлой ночью Сегу Осака был человеком, которого он боялся. Сейчас страх ушел, и дочь Сегу Осаки была его женой.

Он проводил Мэри до дверей. Она достала ключ из сумочки и отперла замок. Они ступили в темноту. Она повернулась и обняла его.

— Не обвиняй моих родителей, Минго. Пожалуйста. Они хорошие.

Он наклонился и поцеловал ее, почувствовав соль ее слез на губах.

— Нет, нет. Это не их ошибка.

Она взяла его за руку и провела в темноте к ведущей наверх лестнице. Дальше они двигались на цыпочках. Вдруг сверху скрипнула дверь, и на них упала тень. Сегу Осака в кимоно и соломенных сандалиях смотрел на них сверху. На мгновение Мэри растерялась. Потом она сжала руку Минго, и они взошли наверх.

— Здравствуй, Папа.

Его подрагивающие глаза были переполнены ненавистью. Жесткие волосы на голове взъерошены и растрепаны. Он неотрывно глядел на Минго.

— Он теперь мой муж. Мы поженились сегодня утром в Лас-Вегасе.

Осака взорвался, как вспышка салюта, заполнив собою сразу всю комнату. Он запрыгал и заскакал в разные стороны, вверх-вниз и немыслимыми зигзагами. Его шлепанцы со свистом рассекали воздух, и саблевидные ноги то и дело выскакивали из-за развевающегося кимоно. Долго он кричал, выплевывая всякие гадости и кружа вокруг них, как ястреб. Неожиданно он остановился — спиной у стены, — и, монотонно постукивая об нее затылком, заговорил по-японски.

— Он говорит, это ужасно, — переводила Мэри. — Он говорит, что ты, может быть, и хороший парень, но ты филиппинец, и война разобьет наши жизни. И все-таки он поздравляет нас и надеется, что мы будем счастливы.

Осака подпрыгнул к Минго, схватил его руку и яростно сжал ее. Все то же дикое выражение кривило его лицо.

— Так, — сказал он, — так-так, так-так.

Скрипнула дверь, и вошла мать Мэри. Она испуганно остановилась и захныкала. Мэри быстро заговорила по-японски. Пожилая дама обвела капризным взором Минго. Она осмотрела все — его ступни, его ноги, филейную часть, поясницу, грудь, лицо. Затем улыбнулась, кивнула и вышла тихо из комнаты, закрыв тщательно за собой дверь. Осака опять завопил. Он продолжал кружить вокруг них, размахивая руками и дико жестикулируя — нанося удары, разрывая, душа, скручивая и растирая.

Мэри переводила:

— Он говорит, война — это не его вина. Он говорит, он лояльный американец. Он говорит, что он богаче и счастливее в этой стране, чем когда бы то ни было в Японии. Он говорит, что двадцать пять лет жизни в Лос-Анджелесе были лучшими годами его жизни. Он говорит, что японцы сошли с ума. Он говорит, они проиграют войну. Он говорит, это конец Японии. И это, он говорит, делает его счастливым. Он говорит, ему стыдно за Японию. Он говорит, это не воля обычных людей, это воля правящего класса. Ему стыдно за человека по имени Ямамото. Адмирала Ямамото. Он говорит, обычные люди в Японии — мирные люди. Он говорит, что от имени филиппинского народа ты должен простить его.

Минго кивнул.

— Конечно. Я прощаю вас. Сто процентов.

Осака опять схватил его за руку.

— Так, — сказал он, — так-так, так-так.

И опять отскочил в сторону и, брызгая слюной, запрыгал по комнате.

Когда он затих, Мэри перевела:

— Он хочет знать, почему ты здесь, почему ты не в армии сейчас и не сражаешься за свою страну.

У Минго было давно готово решение.

— Я пойду, — сказал он, — завтра.

Осака опять вцепился в его руку.

— Так. Так-так. Так-так.

— Так-так, — сказал Минго.

Старик опять отскочил в сторону и снова обрушил на него поток непонятных слов. Мэри перевела:

— Он говорит, ты должен сражаться храбро, потому что наши дети будут американцами. Он говорит, когда война закончится, он сделает тебя совладельцем ресторана. Он говорит, он научит тебя всему, и ты будешь зарабатывать деньги, чтобы растить и воспитывать наших детей.

На этот раз Минго схватил его за руку двумя руками и потряс в знак благодарности.

— Спасибо, так-так.

— Так. Так-так. Так-так.

Осака снова разразился квакающими звуками, указывая на лестницу, на потолок, на себя, на Мэри, потом остановился на Минго, обхватил его своими короткими руками и неистово встряхнул несколько раз.

Мэри перевела:

— Он говорит, ты должен сейчас же идти. Он говорит, завтра может быть поздно.

— Иди! — воскликнул Осака. — Сейчас же иди… — остальное он закончил по-японски.

Мэри перевела:

— Он говорит, иди сейчас, займи свое место и будь первым в строю.

— А ты как думаешь? — спросил Минго.

— Я думаю, да, — в глазах ее были слезы.

— Тогда я пойду, — сказал Минго.

Он хотел поцеловать ее на лестнице, но Сегу Осака, горланя без умолку, увлек его за собой. Внизу Минго повернулся и посмотрел на нее. Она, плача, помахала ему рукой на прощанье.

— Мэри Матео, — сказал он, — я люблю тебя. Я вернусь. Жди меня.

Он зарыдала и убежала в комнату.

— Так. Так-так. Так-так, — сказал Осака.

— Так-так, — сказал Минго.

Примечания к рассказу «Мэри Осака, я тебя люблю»

Кларнетист и руководитель биг-бэнда Арти Шоу (Артур Аршавски) родился в Нью-Йорке 23 мая 1910 года. В 1916 его семья переехала в Нью-Хейвен (штат Коннектикут). В 16 лет он дебютировал на сцене (на пару с Джонни Кавалларо), играя на саксофонах и позже на кларнете. В течение последующих трех лет Аршавски выступал в Кливленде вместе с Джо Кандором и Остином Вайли. В 1929–1931 он играл в оркестре Ирвинга Аронсона. Затем подвизался на вольных хлебах в Нью — Йорке и записал на Си-Би-Эс огромное количество пластинок. К 1938 Арти Шоу стал национальной знаменитостью и невольным конкурентом Бенни Гудмана — коронованного «Короля Свинга». В 40–х он входил в состав различных оркестров и при этом периодически объявлял о своем отвращении к джазу, окончательном уходе из музыки и стремлении стать профессиональным писателем. «Проблемы с Синдереллой», его полуавтобиографическая книга, была опубликована в мае 1952 издательством «Фаррар, Страус энд Янг». В 1953 Арти Шоу создал оркестр «Грамерси-5»(название, используемое им для всех своих музыкальных групп начиная с 1940), который распустил следующим же летом. Он удалился на свою виллу в Испании и совершенно отошел от музыки.

Аршавски был женат восемь раз на протяжении своей блистательной карьеры и постоянно служил объектом пристального внимания газетчиков.

Бенни Гудмен (1909–1985), родился в Чикаго в семье многодетного портного-еврея, эмигрировавшего с Украины. В 10–летнем возрасте Бенни начал брать уроки игры на кларнете — сначала в близлежащей синагоге, а затем у маэстро из Чикагского музыкального колледжа Франца Шёппе. Спустя два года он уже выступал перед взрослой аудиторией, имитируя весьма популярного в то время кларнетиста Теда Льюиса.

При помощи влиятельного продюсера Джона Хэммонда, Бенни сумел сделать первые студийные записи и вскоре женился на сестре своего покровителя. Оркестр Гудмана приметили на радиостанции Эн-Би-Си, и вместе с двумя другими биг-бэндами пригласили участвовать в программе «Давайте потанцуем», которая шла в эфире с декабря 1934 по май 1935 года. Благодаря талантливым аранжировщикам Ф. Хендерсону, Д. Манди и Ф. Норману-Бенни в своих концертах удалось «достигнуть идеального сочетания между поп- музыкой и джазом». С этой поры в Америке наступила «эра свинга» — так промоутеры окрестили один из стилей биг-бэндового джаза. Поклонники стали называть Гудмана «королем свинга» или просто «Б. Г».