Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис Страница 27

Когда Карасаз приблизился к Даре, я не смог не крикнуть фразу, которая закончила все, что было начато, все, что было так реально и естественно, но уже потеряло вкус и цвет. Фразу, которая разрушила нексус до основания, потому что его, собственно, и не…

— Нет никакого нексуса!!!

Эгрегоры, потрясенные звуками, разлетелись в разные стороны, черви, что пилили этот мир, это поле, эти минералы, в которых отражались два солнца и череп с ними, шамана Далла, который все сказал, Орден Забвения в виде отмирающих нейронов, передающих генетическую память о себе своим потомкам. Мир замер, а потом исчез, распыляясь на миллионы точек, светящихся пирамидок, снег из черных треугольничков, который падал вверх вслед за пузырьками…

Яркой вспышкой окрасилось все вокруг. Мое тело стояло на крыше посреди разбитых кирпичей и испорченных временем кусков рубероида, который не успели достелить или украсть. Черная ночь, лишенная звезд и ветра, плавала вокруг меня в странном густом мареве тумана. Все плыло в глазах. Это потому что я очень долго не спал, а может, в следствие анарексии, когда я ничего очень долго не ел. Стараясь смотреть внимательно, я высматривал её. И тут мне было счастливое явление.

Явлением этим была Дара. Находясь под действием «нексуса», она шла по краю крыши, балансируя руками, но не осознавая, что происходит. Сам туман расступился, пропуская меня вперед. Догадываясь, что Эрга и Тачана увидеть уже не придется, приходилось спасать то единственное чудо, которое у меня оставалось. Потери она не перенесет, но ведь лучше пусть будет утрата, чем вечное скитание одинокого сикера, или смерть от падения с огромной высоты. Я пошел вперед.

Яростно ускоряя бег, я, Сирф, избранный для борьбы с Карасазом, повелитель червей, а в жизни простой человек, подбежал к краю крыши, когда было еще не поздно, схватил за руку девушку и повалился на рубероидный настил. Она открыла глаза, хотя еще не совсем понимала, что происходит. Для нее нексус еще существовал, поэтому придется потратить уйму времени чтоб рассказать ей правду. Она не поймет, но ведь это будет уже не её провал, а моя победа. Из игр разума я вышел победителем, разинсталлированым героем, остановившим безумие, чуть было не погибшим, хотя и получившим шишку тогда в канализационном колодце.

— Я думаю, нам надо пойти домой, — произнес я пробудившейся Даре. Бог мой, что за дурацкое имя! Когда она проснется завтра утром, я узнаю, как её зовут на самом деле. — Нексус мы проиграли, но остановили его продвижение в наш мир. Всё кончено…

— Ясно, — с печалью в голосе ответила она.

Ярмо было сброшено, но ведь это еще не освобождение. Пробуксовка передаточного механизма пришла в движение. Пока не будут произнесены те слова, бесполезно начинать все с начала. И бесполезно надеяться, что что-то еще сохранится.

Яблоки не падают далеко от яблонь. И вскоре после того, как мы спустились с крыши и шли ко мне домой чтобы остаться там до утра, я сделал важный вывод в своей жизни. Ничего более важного я не решал ни до, ни после того, как пережил симптом нарколепсии. Инсталляция не только элитарное искусство и способ бегства от реальности, но поиск смысла жизни. Сейчас этот смысл был рядом со мной.

Второрождение

Лунный свет озарял древний город как-то неестественно прекрасно. Пески вдали сияли под его матово-синим эфирным покрывалом, стены домов, заборы, вышки сотовой связи и асфальтированные дороги казались призрачно синими, мерцающими, а воздух казался наэлектризованным тем самым волшебством, что замирает в час между одним днем и другим…

Начинался Рамадан. Священный месяц для Фазрула был какой-то опорной точкой в этом нестабильном мире, где жизнь ничего не стоит, а люди, которые были ему близки и любимы, уходили навсегда в поисках рая. Никто не ведал той дороги, ибо только один Аллах знает, кому сколько в сем мире отмеряно. Но он был молчалив и не хотел говорить с маленьким Фазрулом, сколько тот не просил Всевышнего и сколько бы ни рассказывал о грехах своих соплеменников в молитвах, пытаясь выторговать у того место помощника. Не было Аллаху дела до Фазрула, а Фазрулу до Аллаха. Но это все по большому счету, потому что по-маленькому — никак.

А еще был Шариат, по которому Фазрулу можно было обжираться по ночам, а по дням — нет. И было что-то несправедливое в этом неизменном правиле, созданном давным-давно. И Шариат гласил, что во время священного месяца на небесах свершаются всякие таинства и что-то происходит с душами всех правоверных. Это Фазрул слышал из уст ходжи Нефеля, который был откровенным безбожником: жрал свинину и напивался.

Статической напряжение наполняло воздух дивным зарядом бодрости и энергии. Казалось, что можно не спать, а стоят тут, на балконе второго этажа, и прямо из воздуха выкачивать энергию, которая управляет самими токами жизни, как если бы ты был не человеком, а самим Шайтаном. Вся эта идиллия была иллюзорна. На его родине шла война, за веру умирали и воскрешались воины, готовые вести смертников и втыкать в землю черные знамена джихада везде, где только увидят трупы неверных.

Никто не понимал зачем это все происходило, кто был виноват, а кто прав. Одни люди убивали других, другие умирали от рук одних. Что-то зацикленное было в этом историческом витке. Казалось, машина, управляющая судьбой, дала большой сбой, покосились шестеренки, стрелки замерлина 4:20 и вот вместо витков, долженствующих двигать вперед весь регион, они дают провороты. Спилы и зазубрины, что получились в ходе деформации, уже никогда не будут устранены.

В ту ночь, глядя на прекрасную луну, ожидая день, когда его старший брат уйдет с людьми из Хезболлаха, Фазрул поклялся, что повернет само небо и саму землю чтобы восстановить порядок в своей стране и во всем мире.

Но в тот момент не только он делал свой выбор, на небе, в силу личной привязанности или просто методом случайных исключений, он был выбран для сложной и ответственной миссии. Никто не знал об этом, да и не хотел знать. Более того, если бы можно было переиграть ситуацию, как сами небеса, так и лично Фазрул сделали бы более достойный шаг к пониманию сложной трансцендентальности пути, но выбора не было. И