Чак Паланик - Снафф Страница 28

А я сказал, что хочу на ней жениться.

На одном из экранов я — солдат, который спасается на Гавайях от японских бомбардировок и пялит гавайских красоток в «От нее к вечности».

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— Я хочу заказать эскорт. Прямо сейчас. Мужика с крепким членом. Возраст, цвет кожи — это не важно. Главное, чтобы у него гарантировано стояло.

Он говорит:

— Нет, это я не себе. Он говорит:

— Все-таки я еще не на грани отчаяния.

Когда я сказал, что собираюсь жениться на Бренде, мой старик улыбнулся. Улыбнулся, приобнял меня за плечи и спросил:

— Ты ей уже засандалил?

Я покачал головой. Нет. И папа спросил:

— Хочешь, я тебя научу, как сделать, чтобы девочка не залетела? Надежное средство!

Чувак, который с тряпичным зверем, замечает, что я смотрю на него, и говорит в трубку:

— Ты рассказывай. Я слушаю, честное слово… Папа сказал мне, что в древности, когда еще не изобрели презервативы, и гормональные таблетки, и всякие там колпачки и спиральки, в древности, если мужик не хотел, чтобы его женщина забеременела, он делал так: после того как он спустит, он чуть-чуть сикал в женщину, не вынимая из нее свой член. Самую капельку. Ну, может быть, пару капель. В моче содержится кислота, которая убивает сперматозоиды.

Так сказал мой старик.

Ну, чтобы я поссал в Бренду.

Он сказал, что она ничего не почувствует и не узнает.

Папа сказал, что это такая мужская хитрость, о которой каждый заботливый отец непременно рассказывает своему сыну. Своего рода наследство, передающееся из поколения в поколение, и если у меня когда-нибудь будет сын, то, когда он подрастет, я передам этот секрет ему.

Тот год, когда я учился на втором курсе — последний счастливый год в моей жизни. У меня была девушка, которую я любил. У меня был папа, который любил меня.

Чувак, который с тряпичной зверюгой, говорит в телефон:

— Пятьдесят баксов, а ты сам решай: либо да, либо нет.

Он смеется и говорит:

— У тебя наверняка есть какой-нибудь неудачник, может, какой-нибудь наркоман, которому явно не помешает лишний полтинник…

В ту ночь, когда мы с Брендой наконец занялись любовью — это было волшебно. Мы расстелили одеяло под деревом, усыпанным мелкими розовыми цветами. Над нами были цветы и звезды. Я принес бутылку шампанского, которую папа вручил мне специально по этому случаю. Бренда испекла печенье с шоколадной крошкой. Мы слегка опьянели и занялись любовью. Не так, как в фильмах, где член и влагалище сходятся в смертельной схватке, бьются, долбятся и хлопают друг о друга. Нет, это было похоже на нежный сон. Как будто наши тела разговаривали друг с другом всей кожей. Мы узнавали друг друга через запах, вкус, прикосновение. Говорили о том, что не умели сказать словами.

Мы лежали, прижимаясь друг к другу, голые, на одеяле, расстеленном на траве, и лепестки цветов осыпались на нас, и Бренда спросила, как мы будем предохраняться.

И я поднес палец к ее губам и сказал: не волнуйся. Я сказал, что мой папа меня научил, как быть осторожным.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— Меня не волнует его внешний вид. Пусть это будет потасканный старый хрен, пусть это будет оплывший и страшный, как черт, толстяк. Я плачу пятьдесят баксов.

Под этим деревом в крошечных розовых цветах мы с Брендой подарили друг другу наш первый совместный оргазм — начало нашей с ней жизни. Жизни, которая на всю жизнь. Я сделал ей предложение и подарил обручальное кольцо. Она надела его на палец. Мы выпили бутылку вина. А потом мы лежали, прижавшись друг к другу, она — подо мной, а я — сверху и все еще в ней. И мне ужасно хотелось по-маленькому, после половины бутылки сладкого шампанского.

На телеэкранах вверху: я — седовласый миллионер, финансовый магнат, заправляю своей секретарше на резном деревянном столе. На других телеэкранах: я — водопроводчик, пришел пробивать трубы скучающей домохозяйке.

Лежа на Бренде, исключительно с целью ее защитить, я слегка расслабляюсь и даю капле мочи вытечь наружу. Только мой мочевой пузырь весь горит, и я не могу остановиться. Из меня уже хлещет вовсю, и Бренда вдруг вздрагивает подо мной и смотрит мне прямо в глаза. Мы прикасаемся друг к другу носами. Ее губы шепчут мне прямо в губы.

Она спросила меня:

— Что ты делаешь?

Я силюсь сдержаться, силюсь остановить эту струю. Я говорю:

— Ничего.

Так я ей и сказал:

— Ничего я не делаю.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— У тебя есть кто-нибудь на примете? Он смеется и говорит:

— Я же сказал, что меня не волнует, страшный он или нет…

Бренда пытается выбраться из-под меня, ерзает на одеяле, бьет меня кулаками, и повторяет:

— Ты свинья. Ты свинья.

Бренда била меня кулаками и кричала, чтобы я немедленно с нее слез.

А я говорил: погоди, не сейчас. Я держал ее за руки и говорил, что это все для того, чтобы она не забеременела.

На телеэкранах: я — в Древнем Египте, забиваю Клеопатре сзади. Я — космонавт на космической станции, обрабатываю симпатичную зеленую инопланетян очку в невесомости.

Под теми цветами и звездами, лежа на Бренде, я не мог остановиться, пока ей не удалось просунуть колено у меня между ног. Она резко согнула колено и со всей силы вмазала мне по яйцам. Боль была адская. Мой член тут же выскочил наружу, вывалился из Бренды, — все еще твердый и неопавший, все еще бьющий тугой и горячей шампанской струей, поливающей нас обоих. Я схватился обеими руками за отбитые яйца. При этом, конечно же, я отпустил руки Бренды, и она выбралась из-под меня.

Что-то упало и ударило меня по виску. Слишком жесткое для цветка. Слишком твердое для плевка. Бренда схватила свою одежду и убежала. С тех пор я ее больше не видел. Но эта картина запомнилась мне на всю жизнь: как Бренда неслась от меня со всех ног, и по ее бедрам стекала моя моча.

Чувак, который с тряпичным зверем, говорит в телефон:

— Ладно, пришлите кого угодно. Только быстрее.

Он захлопывает крышку и отдает телефон мне.

Вот почему я посоветовал тому малышу это сделать.

Чувак с тряпичной зверюгой морщится и выплевывает на пол еще один пережеванный гондон. Щурится на меня и говорит:

— Ты посоветовал мальчику помочиться в родную мать?

Нет, говорю. И рассказываю о таблетке с цианистым калием. О том, как Касси просила меня принести ей таблетку, спрятав ее в медальоне, но малыш согласился передать ее вместо меня.

У чувака со зверюгой отвисает челюсть, брови ползут вверх. Потом его лицо приобретает свой первоначальный вид, он нервно сглатывает и говорит:

— Эти две таблетки, которые он мне показывал… одна из них была с цианидом?!

И я молча киваю. Да.

Мы оба смотрим наверх, на закрытую дверь в съемочный павильон.

На телеэкранах: я — пещерный человек, участвую в первобытной разнузданной оргии, где все — со всеми, все грязные и волосатые, еще даже не совсем люди. Мы еще не успели эволюционировать.

Чувак, который с тряпичным зверем, пожимает плечами и говорит:

— Даже если он примет не ту таблетку, мы все равно установим мировой рекорд.

Он говорит:

— Я позвонил в агентство, так что ждем подкрепление. Кавалерия уже на марше.

Он говорит, что в этом агентстве знают одного дядьку, который сделает все, что нужно, причем в час берет меньше пятидесяти баксов. Какой-то старый хрен, как сказали в агентстве, ходячий анекдот порноиндустрии, весь дряблый и сморщенный, и к тому же страдает чесоткой. Вечно красные глаза и дурной запах изо рта. Какой-то порнодинозавр, которого не берет ни одно агентство, но они попытаются с ним связаться и в спешном порядке направить его сюда, чтобы он мог заменить малыша, номер 72. На случай, если парень умрет, или у него вдруг не встанет, или он скажет Касси, что любит ее, и его выставят за дверь.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит:

— Они так его описали, что мне уже не терпится посмотреть, что это за чудовище.

Он моргает. Закрывает один глаз, потом — второй. Трет глаза кулаками, снова моргает, щурится на телеэкраны вверху и хмурится.

Там, на экранах: я — натурщик в художественном училище. Стою полностью голый в центре большой мастерской, и симпатичные студентки поочередно отсасывают у меня.

В ту ночь, в мою последнюю ночь с Брендой, эта штука, которая ударила мне в висок — слишком тяжелая и твердая для цветка, — это было мое обручальное кольцо, которое я ей подарил.

Телефон у меня в руке начинает звонить. На экране высвечивается номер. Это номер моего импресарио.

26

Мистер 72

Девушка с секундомером разрешила мне вернуться. Я сказал, что мне надо передать кое-что важное мистеру Бакарди. Она провела меня вниз по лестнице, в «подвал ожидания». В запах детского масла и сырных крекеров.