Рю Мураками - Линии (Lignes) Страница 29

Парень страсть как любил, когда ему мыли голову. Намылив волосы, он расслаблялся, и все шло как по маслу.

Но как только они стали жить вместе, Минако заметила, что паренек погуливает еще с одной барышней. Девице было около двадцати, и она работала то ли в массажном салоне, то ли в клубе… Она звонила ему прямо на квартиру Минако, которая однажды и сняла трубку. «Ах ты старая кобыла! — услышала она. — Ты шлюха! В следующий раз я подожгу твою квартиру!!!» Когда Минако рассказала ему об этом, парень снова стал плакать и просить прощения. Потом он позвонил своей подружке и наорал на нее в присутствии Минако… Но вскоре все пошло по-старому. Он продолжал гулять с девицами, которые всегда оказывались самыми обычными проститутками, и даже не скрывал этого. Если Минако припирала его к стенке своими вопросами, он все отрицал. Но достаточно было сказать ему, что она собирается обратиться за помощью к частному детективу, как он немедленно раскалывался. Потом он плакал и валялся у нее в ногах, умоляя простить его. «Она первой потащила меня в постель!», «Эта девица связана с якудза, и она мне угрожает…», «Это моя давнишняя приятельница, еще со школы. Ей надо уехать домой, а кроме меня ей не на кого рассчитывать здесь», — и так далее в том же роде. В конце концов Минако стало казаться, что он специально заводит романы на стороне, чтобы потом быть уличенным и вдоволь наплакаться перед нею. Он чрезвычайно любил это дело… Что бы она ни предпринимала, все было напрасно. Но когда она поняла, что забеременела, то решение пришло само собой: его следовало убить…

— Я надеюсь, ты хоть правильно питаешься? Никогда не ешь на улице, это очень вредно!..

Стоило ей забеременеть, как парня словно подменили.

«То, что ты залетела, не проблема. Мне не хотелось бы, чтобы ты делала аборт. Ведь ты не сделаешь? Я давно уже думаю, если ты родишь, то и наша с тобой жизнь сильно изменится. Я тоже хочу измениться. Да, да! Но, чтобы измениться, я должен начать все с нуля. Мы должны изменить абсолютно все. Раньше мы не всегда правильно поступали. Я много раз тебе изменял. И не только тебе. У меня серьезная душевная травма, просто я тебе не говорил об этом. В детстве со мной очень плохо обращались. Хуже всего было, когда мне к глазу приставляли стрелку от компаса. Все те, кто терпит дурное обращение, одинаковы. А те, кто их мучает, как правило, самые отстающие ученики в школе и никогда не занимаются спортом. У тех, кто хорошо учится и играет в футбол, никогда не бывает таких проблем, и, кроме того, у них не возникает желания кого-нибудь помучить. А вот для всякой сволочи это всегда на-7 стоящий спектакль. Их жертвы всегда одни и те же, и они всегда молчат. Каждый мучитель каждый день рискует оказаться на месте своей жертвы и испытать все удовольствия разом. И когда они об этом думают, эти мысли начинают их тревожить. То есть для начала надо увидеть между ними разницу. Жертвами обычно бывают те, у кого не самые лучшие отметки, не очень сообразительные, немного уродливые, то есть те, над кем можно посмеяться. Идеальным вариантом являются такие, кто пытается сопротивляться, кто плачет у всех на глазах, кто пытается удержаться на ногах, когда его бьют. Их можно превратить в рабов, можно заставить их жрать дерьмо или ходить на четвереньках, как собак… Они вынесут все и только будут краснеть. А учителя ни о чем таком не догадываются, об этом вообще никто не знает. Те же, кто нормально учится и занимается каким-нибудь видом спорта, у кого все в порядке с кожей на физиономии или кто может дать сдачи, вот для таких все открыто… Все делается для них. Это зрители, и они формулируют потом элиту. То есть министерство образования решает, что именно они и должны быть лучшими. А еще есть преподаватели, которые принимают сторону наших мучителей. Я поклялся надрать им всем задницу, как только закончу школу. Я даже стал копить деньги, чтобы нанять киллера… Именно поэтому я и смог перенести все их издевательства. Теперь-то я понимаю, что был полным идиотом. Мне нужно было бежать оттуда, а я этого не сделал. Поэтому потом у меня ничего и не вышло.

Я все бросил, даже университет. Я инстинктивно стал избегать всего. А потом встретил тебя и понял, что все скоро изменится. Давным-давно я прочитал в какой-то книжке по психологии, что у взрослого человека чувство ответственности приходит лишь с рождением ребенка. Вот увидишь, как я начну меняться к лучшему. Клянусь тебе! Здесь и сейчас! Ты даже можешь сломать мне палец, если не веришь».

Он перестал плакать по всякому поводу, зато часто разражался подобными речами. Минако совсем не хотела ребенка. Кто бы ни родился — мальчик или девочка, они должны были бы пройти все то, что прошла она. Непременно. А она не смогла бы этого перенести. Минако была убеждена, что в современном мире ребенок может выжить, если только пройдет через все эти кошмарные испытания… И тут ее парень стал угрожать ей, что, если она решится на аборт, он сообщит об этом ее руководству и добьется ее увольнения: «Я пойду и расскажу им о тебе и обо мне. Я скажу им, что ты беременна». Минако поняла, что он не шутит. Ее уже начинало подташнивать, а живот стал понемногу округляться. Иногда по вечерам у нее случались приступы лихорадки. Он прикладывал к ее животу ухо и сообщал, что ребеночек уже шевелится, а в ее мозгу зрела мысль об убийстве…

— Скажи, пожалуйста, а как тебе понравились эноки, что мы посылали?

Она приготовила ему как раз те самые грибы. Сразу после ужина она предложила ему вымыть голову, а когда он залез в ванну, попросила подождать минутку и пошла на кухню за ножом. Он сидел и ждал ее, закрыв глаза…

— Спасибо, очень вкусно, — ответила она и стала прощаться.

— Простите… Если вы закончили, можно теперь мне позвонить?

Услышав женский голос, Минако вздрогнула.

— Простите, пожалуйста, — пробормотала она и бросилась к машине.

— Эй! Вы забыли кое-что! Э-эй!

В лотке для сдачи Чихару увидела две монетки по сто иен каждая. Она стала звать женщину, которая бежала со всех ног к своей машине. Женщина уселась за руль, потом махнула ей рукой, отказываясь от денег, и укатила.

— Миллионеры… — промолвила Чихару. Потом она опустила монетки в карман своего пальто и набрала номер.

XVIII — СУГИНО

Чихару открыла тетрадку, которую держала в левой руке. Страницы были испещрены рядами цифр. Каждая страница была разделена на две колонки: слева заносились номера телефонов-автоматов. Чихару сразу же занесла туда номер этого телефона. Справа она записывала номера вызываемых абонентов. Она выбрала чей-то номер, вставила в аппарат кредитку, на которой была изображена деревянная кукла, каких делают в провинции Ямагата, и нажала на вызов. Автоответчик… Автоответчик говорил механическим мужским голосом: «Сейчас меня нет дома, но вы можете оставить свое сообщение после звукового сигнала. Если вы хотите отправить факс, нажмите на клавишу “Старт”».

В своей тетради Чихару начертала буквы «А» и «3». «А» означала автоответчик, «3» — заранее сделанную запись на нем. Последнее время она чаще всего попадала на автоответчики, и тетрадь пестрила буквами «А» и «3». Кое-где мелькали еще «О» и «М», обозначавшие, соответственно, организации и магазины. Изредка Чихару помечала какую-нибудь фамилию красным — если кто-то отвечал на ее звонок. Это были так называемые «знакомые». Они не были ее друзьями. У Чихару вообще было мало друзей, и она редко выходила из дома, разве что на встречу с клиентом. От такого стиля жизни, ясное дело, друзей больше не становится. Понятию «знакомый» соответствовал тот, кто снимал трубку, когда она набирала номер, помеченный значком «знакомый». Если бы кто-нибудь попробовал подсчитать, сколько раз она начинала набирать номер, не поняв еще, звонит ли она знакомому или же нет, то таких звонков набралось бы около восьмидесяти за день. Ей требовалось время, чтобы сообразить, правильно ли она набирает номер «знакомого».

Чихару была накачана амфетаминами. Часто после приема она не могла заснуть по трое суток. Иногда она не спала неделями. Наркотики она покупала у иностранцев на одном из пригородных вокзалов. А в начале недели она встречалась с клиентами — по четыре-пять человек в день. Клиентов она ловила на вокзале «Син-Окубо». Тридцать тысяч иен в месяц она отдавала парням из якудза, которые пасли этот квартал. Правда, клиентов можно было подцепить и в Кабуки-тё, но это были главным образом китайцы, которых Чихару боялась чрезвычайно. На «Син-Окубо» снимали девушек моложе двадцати лет и о цене договаривались очень быстро. Чихару еще числилась учащейся лицея и, несмотря на требования администрации о возврате документов, не торопилась сдавать ученический билет. В соответствии с этим билетом ей было всего пятнадцать, и она часто показывала его, если не хотела спать с кем-нибудь из клиентов, пригласивших ее в ресторан. За час ей платили от тридцати до пятидесяти тысяч иен. Последнее время таких любителей молоденьких девочек стало необычайно много, хотя районные власти и ввели массу запретов. Но как объяснил ей знакомый якудза: «У людей всегда так: чем больше им запрещаешь, тем больше хочется».