Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации Страница 29

В новом доме

«Всем, с кем я связан,Кому обязан,Кому плачу я,О ком кричу я!».

ЕМ: 36. Cluster «Caramel».

Когда секс из детской игры во взрослых стал ещё и источником удовольствия, сначала для нас с братом, а позже и для сестёр, мы стали отделять его от игры. Во-первых, мы уже знали, что это удовольствие требует строжайшей конспирации. А во-вторых, определились симпатии, которые образовали пары. Например, Кира была более избирательна, и придирчива. А потому её партнёр должен был быть более изобретательным, инициативным и предупредительным. Мне же хотелось, чтобы моя партнерша напоминала взрослую девушку с грудью и черным треугольником внизу живота. Всё это имелось у Киры уже лет с десяти, поэтому я проявлял инициативу, был осторожен, тактичен и превращал приставания в целый мистический ритуал. Радику, который не отличался подобными способностями, оставалась Эля. Но так как с возрастом Эля также превратилась в ценителя моих эротических мистерий, то, когда нам не мешали, мы предавались любовным радостям и с ней.

По мере взросления мы с братом всё больше и больше сближались и во всём, что не касалось секса, образовывали вместе с папой мужскую оппозицию в вопросах, в которых наше мнение и мнение женской половины семьи расходились. У этой же последней, прекрасной половины, такой консолидации не наблюдалось, и в этом обстоятельстве не последнюю роль играло то, что каждая по отдельности девочки были объединены со мною общей сексуально-мистической тайной стороной жизни.

Однако деление семьи на различные, порой стихийно образовывающиеся половины, четверти и трети, способствовал и ряд других более серьезных обстоятельств, одним из которых и был купленный родителями дом. Его форма и расположение в дальнейшем и мистическим, и вполне понятным образом отразились на всём, что касалось будущего нашего семейства.

Дом находился за городом и был отделён от него огромным железнодорожным ДЭПО. Эта контора сама со всеми своими железнодорожными полотнами и инфраструктурой являлась небольшим городком. Объяснялось это тем, что город, к которому относилось ДЭПО, долгое время числился как станция, потому что вырос вокруг гигантской узловой станции в просторах Казахстана. Дом был единственным уцелевшим зданием рабочего поселка, построенного когда-то для работников филиала ДЭПО, какой-то организации с таинственным названием ВДРМ. Можно вместе пофантазировать над расшифровкой. Но судя по тому, что рядом с нашим домом стояла огромная водонапорная башня, это название связано с водой. Со временем семьи работников ВДРМ перебрались в новые многоэтажные дома в городе, а поселок, состоявший из трех одноэтажных десятикомнатных бараков, остался как резерв жилья для вновь прибывших из деревень в город.

К тому времени, как папа купил пять комнат в доме, это был как раз один из уцелевших во время жилищной экспансии бараков. К нашему приезду в доме жила лишь одна старая дева по прозвищу «Тётя Ира», которая в скором времени тоже переехала, видимо, привыкнув к жизни уединённой. Тогда папа огородил территорию вместе с сараями, хлевами, огородами, туалетами, садом и колодцами, деревянным забором, и наше угодье получило среди местных название «Усадьба». Это была огромная, вполне пригодная для уединенной жизни территория, к тому же находящаяся вдали от города. Таким образом, получив возможность вне работы и учебы жить как бы и вне социума, уж точно не думая о том, что скажут соседи, старшие члены семьи, а за ними и все остальные по старшинству могли проявлять себя как свободные от постороннего мнения индивидуумы. Чем никто и не преминул воспользоваться. Отразить весь этот процесс в рамках одной книги мне не представляется возможным, поэтому ограничусь лишь парой примеров.

Через какое-то время, после покупки дома и объединения детей с родителями, которого нужно было ровно столько, чтоб пережить период адаптации к местности, атмосфера в семье плавно перешла из новой, семейной, в антисемейную. Во-первых, две комнаты, которые папа превратил в мастерскую (он был художником), были отделены от трёх других длинным коридором. Одна из этих трёх комнат со временем стала маминой комнатой. Но когда мы переехали в этот дом, папа с мамой спали в ней. От них детей отделяла комната, оборудованная под кухню. Следовательно, для четверых детей – двоих подрастающих мальчиков и девочек – оставалась одна комната.

Со временем папа всё чаще стал оставаться на ночь в мастерской, пока и вовсе не перебрался туда жить. Так семья разбилась первоначально на два лагеря: папа и все остальные. Мы с Радиком были на стороне отца семейства, но если начиналась ссора, то, чтобы восстановить баланс, мы принимали мамину сторону, чаще лишь технически. Однако всегда, когда начинался мордобой, мы сталкивались с мучительной проблемой выбора. Мучительной потому, что маму и папу мы любили одинаково сильно и преданно, но по-разному, а во-вторых, хоть мама была слабее, но чаще именно она была зачинщиком споров, в большинстве случаев, неминуемо приводивших к драке. Папа, например, мог кинуться к маме просто, чтоб взять её на руки и вынести из мастерской, к последней он относился, как к своей суверенной земле. Возможно, потому, что к этому моменту мы, дети, всегда уже были там, он старался сделать это без хамства, то есть именно взять на руки и вынести из мастерской. Но мама, естественно, тут же поднимала крик и звала на помощь. «Дети, что вы стоите?! Он меня избивает!» – кричала она. Этого было достаточно для того, чтобы, преисполнившись праведным гневом, мы с Радиком бросились на папу. Естественно, на наши попытки оттащить его от мамы он просто не обращал внимания. Чем могут помешать взрослому мужчине два семи, десяти– (и т. д. до двенадцати) – летних сопляка? Однако, в особо острых ситуациях, мы всё-таки находили способ обратить на себя внимание. К примеру, пару раз излишне сентиментальный Радик пытался просто-таки воткнуть отцу-батюшке в спину утюг, а я просто хлопал по этой спине табуретом. Девочки, опять же в особо острых ситуациях, вцеплялись в папины волосы, но чаще они просто ревели во всю мочь, порою с таким недетским надрывом, что иногда мы могли наблюдать возникновение в окне мастерской застывшего от ужаса лица тети Иры, когда она ещё была готова терпеть подобное соседство. К нашей реакции на происходящее родители относились по-разному. Например, мама начинала кричать папе, чтобы он опомнился и посмотрел на детей. Надо отдать папе должное, при этих словах он всегда поворачивался к нам и, увидев, что мы живы-здоровы, спрашивал маму, что, мол, такого особенного с детьми?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

«Существует не так уж много людей, которые за недостатком материала в беседе не выболтали бы самые сокровенные секреты своих близких» Автор этого высказывания великий австрийский философ-поэт, имя которого более чем известно.

2

Мой обычай таков, а ты поступай как тебе нужно. (Автор известен)

3

Боград, городок под Красноярском.

4

Строчки песни «Млечный путь» из кинофильма «Большое космическое путешествие».

5

Эпиграф, как и последние несколько слов главы, взяты из песни «Я тебе, конечно, верю», написанной, Алексеем Рыбниковым для фильма «Большое космическое путешествие», как и вся музыка фильма.

6

Буратинная чумка – психический недуг, распространенный в среде людей, простого физического труда, а также среди одержимых страхом потери высокого социального, или какого бы то ни было статуса. Симптоматика выражена подменой чувства любви, погоней за «пятью золотыми». По аналогии с Буратино, продавшим Азбуку («Слово было у Бога и Слово было Бог») за пять золотых («30 сребренников» (?)).

7

Утверждение экспертов фэнзина CLASSIC ROCK, № 124, статья, посвященная сорокалетию KISS – введение в Зал славы рок-н-ролла.

8

«Переболевших чумкой буратинной» – строка вашего покорного Слуги и Работника из стихотворения «Преображение»:

«…Пиитов тех, неисчислима рать,Переболевших чумкой буратинной.Строча, урча и впаривая липу,Она невинна, плотна и бесплодна…»

9

«Когда кто-либо долго и упорно хочет казаться чем-нибудь, то в результате ему уже трудно быть чем-либо другим», «Человек становится тем, кем он хочет стать». Цитаты из труда Ницше, «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов».