Я, мои друзья и героин - Фельшериноу Кристина Страница 29

Вот это темпы!

Впрочем, эта мысль занимала меня не долго. Я была просто рада… Сто двадцать марок в моём сапоге! Ещё никогда у меня не было такой кучи денег! Я не думала о Детлефе и о том, что он скажет. Меня дико ломало и нужно было быстренько ширнуться. Я думала только о дозе – быстрее, быстрее! Мне повезло я сразу нашла нашего дилера. Тот увидал деньги и сразу спросил: «Откуда бабки? Сосала?» Я возмутилась: «Не выдумывай! Я – сосала, скажешь тоже! Да прежде чем я докачусь до этого, сто раз ещё соскочу! Серьёзно! Не – папаша чего-то вспомнил, что у него дочь есть, и подкинул мне на расходы».

На восемьдесят марок я купила полграмма в двух чеках. Четверти были новинкой на рынке. Раньше четверти нам хватало на троих. Со временем третьего вытеснили.

Нам не хватало…

Я зашла в туалет на Курфюрстен-штрассе и втёрлась на скорую руку. Порошок был качественный. Остававшийся героин и сорок марок я спрятала в школьный проездной.

Отработать и найти героин – всё вместе заняло где-то полчаса. Только лишь три четверти часа я отсутствовала. Я была уверена, что Детлеф всё ещё на вокзале и погнала к нему. Детлеф был там. Не Детлеф просто жалкая кучка мусора! Конечно, никого он так и не нашёл, и его ломало! Я сказала ему: «Пойдём, у меня есть…» Он не спрашивал, откуда. Он вообще ничего не говорил. Хотел только одного – быстрее добраться до Акселя. Мы сразу же ломанулись в ванну, и я достала карточку из сумки. Он открыл чек и высыпал порошок в ложку. Готовя дозу, Детлеф всё пялил на карточку, где была ещё четверть и две двадцатки. Потом спросил «Откуда деньги?» Я сказала: «Стрельба не прошла. Ничего не вышло бы… Но там был один тип с кучей денег, я ему подрочила. Честно, только подрочила. А что мне было делать? Я же это для тебя сделала!» Детлефа просто перекосило – я ещё не закончила говорить! На него было страшно смотреть. Он заорал на меня: «Да ты гонишь! Никто не даёт сотню за это!!! Ты мне лжёшь!!! Да что ты вообще называешь подрочить?!!» Больше он не мог говорить. Его круто долбило. Кости так и ходили ходуном – чуть в узел не завязывались, рубашка стала мокрой от пота, ноги сводили судороги.

Он перетянул руку. Я сидела на краю ванны и всхлипывала. Я думала, что Детлеф, конечно, вправе вот так орать на меня! Я ныла и ждала, пока доза подействует. Я была уверена, что потом он меня грохнет по роже. Честное слово, я бы не сопротивлялась…

Детлеф вытащил иглу, но разговор не продолжился – он просто молча вышел из ванной. Я позади него. Наконец он сказал: «Я отведу тебя к автобусу…» Я отсыпала немного порошка из второй половины и сунула ему. Ни слова не говоря, он положил чек в карман. Мы пошли к остановке, а Детлеф просто как умер. Ноль эмоций…

Кошмар! Не хочет говорить, так хоть бы ударил меня. Нет… Наконец, я тихо сказала:

«Эй, старик, скажи же чего-нибудь». Но он молчал…

Мы стояли на остановке. Наконец подошёл мой автобус. Я не стала садиться.

Автобус постоял и ушёл, а я сказала: «Эй, ты, всё, что я тебе рассказала, было чистой правдой. Я действительно только подрочила ему, и это не так ужасно. Ты должен мне верить! Или ты мне вообще не веришь?» Детлеф сказал: «Хорошо, я верю…» Я сказала: «Детлеф, я же для тебя всё это сделала!» Детлеф заговорил громче: «Э, да ты не выдумывай – ты это для себя сделала, только для себя! Тебя ломало, и тебе нужен был героин. Потрясающе! Уверяю тебя, ты сделала бы это, даже если бы меня вообще не было. Чёрт, пойми же! Ты – наркоманка. Ты полностью влипла. Теперь всё, что ты делаешь, ты делаешь только для себя! Пойми же это, наконец!» Я сказала: «Ты прав… Но – послушай. Нам нужно что-то делать. Ты ведь не можешь один доставать деньги. Нам нужно слишком много… Я просто не хочу, чтобы ты там стоял один и отсасывал с утра до ночи. Мы сделаем всё иначе. В первое время я наверняка смогу зашибать не мерянные бабки. Без траха и всего такого прочего. Я тебе клянусь, что никогда не буду трахаться с фраерами!» Детлеф не говорил ничего. Он обнял меня за плечи. Начинался дождь, и я не знала, то ли это капли дождя стекают по моему лицу, толи слёзы. Снова подошёл автобус. Я сказала: «Детлеф – у нас нет выхода. Помнишь то время, когда мы сидели только на хэше и на колёсах? Тогда мы были совершенно свободны! Никто и ничто не было нам нужно, ты помнишь? А теперь мы на говне, и нам никуда от этого не деться…» Мы пропустили ещё три или четыре автобуса. Мы говорили о достаточно траурных вещах, я плакала, и Детлеф обнимал меня. В конце концов он сказал:

«Кристина, всё образуется как-нибудь, я знаю всё будет хорошо. Скоро мы просто слезем… У нас получится – у обоих получится! Я найду валерон. Я прямо завтра повыспрашиваю всё о валероне. Отколемся вместе».

Снова подошёл автобус, и Детлеф подсадил меня на ступеньку.

Дома я повела себя чисто механически, как это обычно и бывало каждый вечер.

Зашла на кухню, достала себе йогурт из холодильника. Йогурт я обычно брала в постель чтобы не заметно было, как я прихватываю с собой и ложку. Ложка ведь нужна была мне на следующее утро – чтобы готовить. Стакан с водой я захватила из ванны, чтобы можно было и шприц почистить с утра.

Следующее утро было как и все остальные. Моя мама разбудила меня около половины седьмого. Я не вылезала из постели – притворялась что сплю. Но мама всё не оставляла свои попытки поднять меня с кровати, каждые пять минут раздражала меня истошными криками, а я огрызалась: «Да встаю же!» – и считала минуты до без четверти семь. Больше времени у неё не было – ей надо было поторапливаться на электричку, если она не хотела опоздать на работу. Она никогда не пропускала свою электричку. Собственно, и мне следовало бы выйти вместе с ней, чтобы успеть к первому уроку…

Когда, наконец, дверь за ней закрылась, весь процесс пошёл по накатанной.

Джинсы валялись перед кроватью: я вытащила чек из кармана. Пластиковый пакет с косметичкой, пачкой табака, бутылочка с лимонной кислотой, завёрнутый в туалетную бумагу шприц – всё было рядом. Вот только игла как и почти всегда оказалась насмерть забитой. Проклятый табак, высыпаясь из пачки, постоянно засорял её… Я вычистила иглу в стакане с водой, насыпала немного порошка в ложку из-под йогурта, прыснула лимонной кислоты, размешала и приготовила всё это, перетянула руку. И так далее. Для меня – ширнуться поутру было как первая сигарета в постели для многих… Вмазавшись, я обычно засыпала и шла в школу только ко второму или третьему уроку. Я всегда опаздывала, если вмазывалась дома…

Иногда моей маме удавалось вырвать меня из кровати и дотащить-таки до метро.

Тогда мне приходилось колоться в общественном туалете на метро Морицплатц.

Было достаточно неприятно, этот сортир был особенно тёмным и вонючим. Повсюду в его стенах зияли дыры. Вокруг туалета постоянно зависали черножопые и какие-то извращенцы, которые тащились от того, чтоб смотреть, как девушка писает. Я всегда боялась, как бы они, разочарованные, что я не писаю, а просто ширяюсь там, не притащили бы мусоров…

Машину я почти всегда брала с собой в школу. На всякий случай. Если мне придётся по каким-то причинам задержаться в школе, на какое-нибудь мероприятие в актовом зале, например, или если я не успею заехать после школы домой. Тогда придётся колоться ещё в школе… Двери школьного туалета были кем-то вынесены ещё года два назад, и моя подруга Рената стояла на стрёме, заслоняя меня, пока я вливала. Рената знала, что со мной. Большинство ребят в классе, я думаю, знали, но никто не делал из этого проблемы… По крайней мере, в Гропиусштадте давно уже не было сенсацией, если кто-то сидел на игле.

Время уроков, которые я ещё изредка посещала, использовалось мной для того, чтобы отдохнуть. Совершенно апатично я дрыхла все сорок пять минут, часто достаточно глубоко – глаза закрыты, голова на парте. Если я достаточно много вгоняла в себя с утра, из меня было и двух слов не вытащить… Учителя, конечно, замечали, что со мной что-то не в порядке, но только один из них пытался заговорить со мной о наркотиках и даже поинтересовался как-то моими проблемами. Остальным казалось, что я просто обленившаяся, хронически заспанная ученица, и они с удовольствием лепили мне колы… Ну и ладно – ерунда, у нас было так много педагогов, что большинство из них были просто рады, если им удавалось выучить наши имена. Каких-то личных отношений между учителями и учениками не было и в помине. Они как бы не замечали, что я не сдала, наверное ни одной домашней работы за последнее время, и вытаскивали свой журнал, только когда на контрольных я, получив задание, писала в тетради «не могу», быстро сдавала её и сидела рисовала какую-то чепуху на листочках. Большинство преподавателей, я думаю, интересовались школой никак уж не больше моего. Они понимали, что фактически бессильны здесь что-либо сделать, и были ужасно довольны, если ещё один урок проходил без бардака…