Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис Страница 29

А еще ему казалось, что он идет по выжженной земле, а из его кожи торчат многочисленные шипы, кровоточащие раны не затягиваются сворачивающейся кровью. Нет в этом ни божественного посредничества, ни волевого начала. Изуродованные корни травы, очевидно полыни, торчат из окна напротив как ветви кривого дерева. Это надо готовить и пить. Это абсент, и никто не знает, чему это одиннадцатилетнее существо научится позже в Европе, в Азии и Америке. Никто не узнает где он был и что видел. Только он сам, полный решимости двигать дальше колесо судьбы, примерил эту роль на себе.

Полынь, покрывающая землю рук, росла на два с половиной метра в высоту как приличные деревья на склонах гор, которых Фазрул не видел. Но он понимал, что именно там, в горах, живет большая черная птица, которая клюет мертвых. Нет ничего, что она не видит. Но души она забирает в рай, а тела перерождает так, чтобы это были те самые черные птицы, разостланы по всему миру собирать других мертвых. Брат, очевидно через сутки разнесет еврейскую площадь или вокзал, магазин или рынок. Черные птицы будут летать и над ним. Кто же знает волю Аллаха?

Жизнь — это не подарок и не проклятье, это первая ступень в большой лестнице, которую нельзя увидеть до конца. Вещи, по сути своей трансцендентальные и неясные, разбросаны по всей структуре лестницы. Нет ничего, что выбивалось бы из её схемы. Только поэтому все глюки, которые мы видим, лишь передаточные звенья между мирами.

Глаза, которые видел Фазрул в темноте перед собой, были глазами большого хищного млекопитающего. Адские волки, непрокормившиеся во время последних жертв в Ираке, вышли на промысел и сейчас ищут себе добычу. Азраил знал, за кем приходит и уходит время. Змей, стелящийся по земле, был червем, который пробивал ходы в яблоке Земли. Наш родной дом низвергнут в самое сердце ада, нет того, что можно холить и лелеять в своем сердце. А есть лишь судьба, от которой нельзя уйти. Фазрул видел это. Сотни и сотни поражающих элементов, вырывающихся из одной точки, из человека. Они разлетались и калечили реальность.

Адский волк не трогал Фазрула, более того, он обходил его стороной, как если бы между ними была стена, да не то что стена — пропасть, по краю которой ходили и один и другой. Стараясь не обращать внимания на мифическое животное, фундаменталист шел вперед, аккуратно перешагивая через руки, торчащие из земли. То же самое давалось животному с трудом: стоило ему сделать шаг, как ближайшие руки хватали его за лапы или хвост, приходилось рвать светящимися зубами белую мертвенную кожу и высвобождаться.

— Священна дорога на Мазари-Шариф!!! — завыл в исступлении мулла на минарете.

Слова его хоть и звучали изаном, хоть и могли пробудить все светлые силы, заточенные в этом мире, в целом не были спасибельны. Земля разверзлась, и адский волк медленно нисходил по винтообразному разлому в сердце преисподней. И руки падали вниз, издавая нечеловеческий шелест и щелчки пальцами.

Все это вряд ли видел мулла, вряд ли он вообще видел с такого жуткого похмелья после той вакханалии, что случаются у него с пятницы на субботу. «Вакханалия», все-таки неподходящее слово. Вернее было бы сказать «вахханалия», ведь мула был ваххабитом, не признающим нововведения в исламе и придающийся жесткой ортодоксии. А еще был пьяницей, поэтому ночью, пока Аллах не видит, выпивал так, что на утро забывал свое имя, страну, слова некоторые. Только писание не забывал, поэтому намаз или изан выдавал в точном соответствии с первоисточником.

Когда же голос муллы разлетелся по округи, призывая к молитве, Фазрул скинул с себя зеленую рубашку (сделанную из саудитского флага), положил её на землю, упал на колени и повернулся на восток, откуда должно всходить солнце. Он просился поговорить с Аллахом, но тот уже давно говорил с ним через символы и образы — доступном языке для богов. И самом понятном для всех народов. Образами говорили до Великого потопа! Сейчас, читая на небе слова, выведенные рукой Всевышнего, он понял как примирить противостоящие силы. Это было прозрение…

Рядом возле Фазрула на колени опустился какой-то боевик Хезболлаха. Никто не знает, как он тут оказался, наверное, шел следом за маленьким фундаменталистом. Его руки потрескались на ветру, но они все так же цепко держали в руках автомат Калашникова. В тот момент Фазрул подумал, сколько же неверных замочили они этими автоматами. Может, этого Калашникова стоит живым в рай пустить? Один глаз боевика вытек, другой бегал из стороны в сторону. Он отмолился, а потом повернулся к Фазрулу.

— Ну что, отрок, учи Коран, а то будешь как я грязь башмаками месить, в рай не попадешь…

— А что вы, дяденька, не шахид?

— Да, словам пророка вовремя не внял, не учился, а теперь на собачьей работе, по неверным стреляю, хотя всю жизнь мечтал умереть за веру в муках, взорвав на себе килограмм-другой тротила.

Из шайтаната, царства демонов, тысячи адских волков смотрели теперь на них двоих своими горящими глазами без зрачков, без радужек и без жалости…

* * *

Еще десять минут и будет полпятого утра.

Утро выдалось туманным. Вдалеке запела какая-то неведомая птичка, но вскоре стихла, это чтобы своим присутствием не выдать себя врагу — коварным лисам; или еще хуже — не надорвать связки. Надорвав связки можно забыть о личной жизни, потому что на немую птичку другие птички смотреть не станут.

Причудливо разлился по лесу туман. В горной местности туманы вообще ведут себя ненормально: то стелятся между деревьями, выкрадывая метр за метром пространство, растворяя видимость и делая звуки нереально противоестественными. Свет, преломленный хвойными деревьями, теперь прямыми лучами пробивал, но не мог пробить белую пелену. Кто-нибудь мог подумать, что это дымовая завеса, но это был туман, дымовая завеса естественного происхождения, только чрезмерно плотный.

Кто-то пробежал в кустах, оставив после себя колыхающиеся кусты, задетые нечаянно при стремительном призрачном беге. Кусты и шорох листвы, которыми эти кусты унизаны. А еще так же неосторожно пролетела птичка, обладательница того прекрасного смолкшего досрочно голоса, которая зацепилась крылом за ветку ели и упала на землю, барахтаясь в