Брет Эллис - Американский психопат Страница 3

Рядом с изящной фарфоровой соусницей Эвелин аккуратно выкладывает бледно-оранжевые кусочки имбиря.

— Нет, так не пойдет. Патрик, будь милым мальчиком, достань пиво из холодильника, — кажется, имбирь ее достал, она швыряет всю горсть на поднос. — Ладно, не надо. Я сама.

Я все равно иду к холодильнику. Мрачный Прайс входит на кухню и спрашивает:

— Черт возьми, кто это там в гостиной?

Эвелин изображает святую невинность:

— А кто там?

Кортни предостерегающе хмурится:

— Э-ве-лин. Надеюсь, ты им сказала.

— Кто? — внезапно пугаюсь я. — Виктор Пауэлл?

— Нет, Патрик, это не Виктор Пауэлл, — говорит Эвелин. — Это один мой приятель, художник. Его зовут Сташ. И его подруга, Вэнден.

— Ага, стало быть, это девушка, — говорит Прайс. — Сходи посмотри, Бэйтмен, оно того стоит. Дай угадаю. Ист-Виллидж?

— Ах, Прайс, — кокетливо произносит Эвелин, открывая бутылки с японским пивом. — А если бы даже Ист-Виллидж? Вэнден учится в Кэмдене, а Сташ живет в Сохо, вот так.

Я выхожу из кухни, иду мимо столовой, где накрыт стол, — в подсвечниках чистого серебра от Fortunoff горят восковые свечи от Zona, — и вхожу в гостиную. Непонятно, от кого одевается Сташ, — он весь в черном. У Вэнден зеленые пряди в волосах. Она курит и смотрит видеоклип по MTV, какой-то хэви-металл.

— Кхе, кхе, — кашляю я.

Вэнден, кажется, обдолбана по самое немогу. Она настороженно оборачивается. Сташ сидит неподвижно.

— Привет. Я Пэат Бэйтмен, — я протягиваю ей руку. Заметив в зеркале на стене свое отражение, улыбаюсь, потому что вижу, как хорошо я выгляжу.

Она молча пожимает мне руку. Сташ нюхает свои пальцы.

Быстрая смена кадра — и я снова на кухне.

— Гоните ее отсюда, — бурчит Прайс. — Она зациклена на MTV, а я хочу посмотреть репортаж Макнейла и Лерера.

Эвелин открывает большие бутылки импортного пива и замечает рассеянно:

— Пора уже съесть это, или мы все отравимся.

— У нее зеленые пряди в волосах, — говорю я. — И она курит.

— Бэйтмен, — говорит Тим, не сводя глаз с Эвелин.

— Да? — отвечаю я. — Что, Тимоти?

— Ты псих.

— Оставь Патрика в покое, — говорит Эвелин. — Он милый соседский мальчик, вот он кто. Никакой ты не псих, правда, милый?

Эвелин — существо не от мира сего. Я иду к бару, чтобы налить себе еще.

— Милый соседский мальчик, — ухмыляется Тим, а потом снова корчит рожу и раздраженно спрашивает Эвелин, есть ли у нее одежная щетка.

Открыв наконец все бутылки с японским пивом, Эвелин просит Кортни сходить за Сташем и Вэнден.

— Надо все это есть сейчас, а то потом отравимся, — бормочет она и оглядывает кухню, проверяя, не забыла ли она что-нибудь.

— Если удастся оторвать их от последнего клипа «Megadeth», — говорит Кортни, выходя.

— Нам надо поговорить, — говорит Эвелин.

Я подхожу к ней:

— О чем?

— Да не с тобой, — говорит она, указывая на Тима. — С Прайсом.

Тим по-прежнему злобно смотрит на нее. Я ничего не говорю, уставившись на его стакан.

— Будь добр, — просит она меня, — отнеси суши на стол. Темпура в микроволновке, саке почти закипело… — Она уводит Прайса из кухни, и я не слышу окончания фразы.

Интересно, где Эвелин взяла суши. Тунец, желтохвост, макрель, креветки, угорь, даже бонито — все свежее; на блюде Wilton продуманно уложены кучки васаби и кусочки имбиря. Но еще больше мне нравится мысль, что я не знаю, никогда не узнаю и никогда не спрошу, откуда все это появилось. Суши будут стоять посреди стеклянного стола из Zona, который купил для Эвелин отец, этакий добрый и всемогущий джин из арабских сказок, и, ставя блюдо на стол, я мельком ловлю свое отражение на его гладкой поверхности. При свечах моя кожа кажется смуглее, и я отмечаю, что стрижка, сделанная в прошлую среду в Gio, смотрится очень хорошо. Я наливаю себе еще. Меня беспокоит содержание соли в соевом соусе.

В ожидании Эвелин и Тимоти, которые ушли на поиски одежной щетки, мы вчетвером сидим за столом. Я сижу во главе стола и большими глотками пью J&B. На противоположном конце Вэнден безо всякого интереса читает какой-то богемный журнал под названием «Ложь»; заголовок большими буквами — КОНЕЦ «ДАУНТАУНА». Сташ вогнал зубочистку в одинокий кусок желтохвоста, лежащий, словно блестящее насекомое, у него на тарелке; зубочистка торчит вертикально. Время от времени Сташ выходит из ступора и начинает возить по тарелке кусок суши. Он ни разу не поднял глаз на меня, Вэнден или Кортни. Кортни сидит рядом со мной и потягивает сливовое вино из фужера для шампанского.

Эвелин с Тимоти возвращаются минут через двадцать после того, как мы сели; Эвелин, похоже, слегка раскраснелась — но только слегка. Тим, готовясь сесть рядом со мной, пристально смотрит на меня, стакан у него в руке снова полный. Он наклоняется ко мне, собирается что-то сказать, может быть, в чем-то признаться, но внезапно вмешивается Эвелин:

— Не туда, Тимоти, — а потом шепчет: «мальчик-девочка, мальчик-девочка», — и указывает рукой на пустой стул рядом с Вэнден. Глядя на Эвелин, Тимоти нерешительно садится возле Вэнден, которая, откровенно зевая, перелистывает свой журнал.

— Ну, все разом, -с улыбкой произносит Эвелин, довольная своей ролью радушной хозяйки, приготовившей экзотический ужин, — берем и едим.

Заметив пронзенный кусок суши на тарелке у Сташа (теперь Сташ склонился над тарелкой и что-то шепчет) она немного теряется, но мужественно улыбается и щебечет:

— Кто хочет сливового вина?

Все молчат, а потом Кортни, глядя в тарелку Сташа, неуверенно приподнимает стакан и, пытаясь изобразить улыбку, говорит:

— Просто… божественно, Эвелин.

Сташ молчит. И хотя, вероятно, он себя чувствует несколько неуютно в нашей компании, потому что совсем не похож на остальных присутствующих мужчин (его волосы не зачесаны назад, у него нет подтяжек и очков в роговой оправе; он весь в черном, одежда плохо на нем сидит; он не выказывает желания закурить, пососать сигару; он, скорее всего, не способен заказать столик в «Camols»; он ничего из себя не представляет), — и все же в его поведении не ощущается никакой скованности, его словно загипнотизировало блестящее суши, и когда, наконец, все готовы окончательно забыть о Сташе, отвести глаза и приступить к еде, он выпрямляется и говорит, тыкая пальцем в свою тарелку:

— Оно шевелится.

Тимоти смотрит на него с таким жгучим презрением, длдо которого мне, признаюсь, далеко. Но я очень стараюсь не отставать. Вэнден вроде бы забавляется, и Кортни, как ни печально, тоже. У меня возникает стойкое подозрение, что ей даже нравится эта обезьяна. Правда, если бы я ходил на свидания с Луисом Керрутерсом, мне бы, наверное, он тоже понравился. Эвелин, добродушно смеясь, замечает:

— Сташ, ты такой выдумщик, — а потом озабоченно предлагает: — Кому темпуры?

Чтоб вы знали, Эвелин — исполнительный менеджер в финансовой компании.

— Мне, — говорю я и подцепляю с блюда кусочек баклажана, который есть все равно не буду, потому что он жареный.

Все накладывают еду в тарелки, успешно игнорируя Сташа. Я наблюдаю за тем, как Кортни жует и глотает.

После долгой и вроде как глубокомысленной паузы, Эвелин говорит, пытаясь завязать разговор:

— Вэнден учится в Кэмдене.

— Правда? — ледяным голосом произносит Тимоти. — А это где?

— В Вермонте, — отвечает Вэнден, не отрываясь от журнала.

Я смотрю на Сташа. Мне интересно, как он воспримет эту наглую и вопиющая ложь, но он как будто не слышит. Можно подумать, что он вообще не здесь, а где-то совсем в другом месте, может быть, в другой комнате или в каком-нибудь панк-рок клубе где-нибудь в злачном районе. Все остальные ведут себя точно также, и это меня беспокоит, поскольку и мне, и всем известно, что Кэмден находится в Нью-Хемпшире.

— А ты где училась? — вздыхает Вэнден, когда до нее, наконец, доходит, что Кэмден здесь никого не интересует.

— Ну, я училась в Ле-Росэ, — говорит Эвелин. — А потом в бизнес-школе в Швейцарии.

— Я тоже училась в Швейцарии в бизнес-школе, — говорит Кортни. — Только я — в Женеве, а Эвелин — в Лозанне.

Вэнден кидает журнал "Ложь (Deception)" рядом с Тимоти и усмехается — криво и по-стервозному. Меня злит, что Эвелин терпит эту снисходительность Вэнден и не может достойно ответить, но благодаря виски J&B мой стресс уменьшился до такой степени, что я вообще молчу. Эвелин, вероятно, считает Вэнден милой девочкой, растерянной и смущенной, — человеком искусства. Прайс с Эвелин ничего не едят; я подозреваю, что это все кокаин, хотя и не уверен. Отхлебнув из стакана, Прайс берет в руки журнал «Ложь» и хмыкает.

— "Конец «Даунтауна», — восклицает он, тыкая в каждое слово заголовка. — Кого… трясет чужое горе?

Я почему-то жду, что Сташ перестанет созерцать свою тарелку, но он продолжает смотреть на одинокий кусок суши, улыбаясь своим мыслям и качая головой.