Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) Страница 3
- Категория: Проза / Контркультура
- Автор: Чак Паланик
- Год выпуска: неизвестен
- ISBN: нет данных
- Издательство: неизвестно
- Страниц: 34
- Добавлено: 2019-05-07 12:40:38
Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)» бесплатно полную версию:Перед Вами — культовый роман «Бойцовский клуб» в переводе А. Егоренкова. Своеобразный манифест «сердитых молодых людей» нашего времени... Это — самая потрясающая и самая скандальная книга 1990-х. Книга, в которой устами Чака Паланика заговорило не просто «поколение икс», но — «поколение икс» уже озлобленное, уже растерявшее свои последние иллюзии. Вы смотрели фильм «Бойцовский клуб»? Тогда — читайте книгу, по которой он был снят!
Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) читать онлайн бесплатно
Многие из культуристов, колющих слишком много тестостерона, могут получить то, что они называют «сучье вымя».
Мне пришлось спросить у Боба, что он имеет в виду под «huevos».
«Huevos», — сказал Боб. — «Яйца. Шары. Хозяйство. Орехи. В Мексике, где покупаешь стероиды, их называют „яйела“».
«Развод, развод, развод» — говорил Боб, достав фото из бумажника и показав мне. На фото был он сам, огромный и на первый взгляд совсем голый, позирующий в культуристской повязке на каких-то соревнованиях. «Так жить глупо», — сказал Боб, — «Но, бывает, стоишь накачанный и обритый на сцене, совершенно выпотрошен, — в теле жира всего на пару процентов, и диуретики делают тебя холодным и крепким наощупь, как бетон. Ты слепнешь от прожекторов и глохнешь от фоновой музыки из колонок, а судья командует: „Расправь правую грудную, напряги и держи“.
«Расправь левую руку, напряги бицепс и держи»».
Это лучше, чем настоящая жизнь.
«Ну, и дальше в таком духе», — сказал Боб, — «Потом рак». Он банкрот. У него двое взрослых детей, которые даже не перезванивают ему.
Чтобы лечить сучье вымя, врачу приходилось резать грудь Боба и выпускать жидкость.
Это все, что я запомнил, потому что потом Боб заключил меня в объятья, пригнул голову, чтобы укрыть меня. И я потерялся в забвении, темном, безмолвном и полнейшем самозабвении, — и когда я, наконец, отступил от его уютной груди, на футболке Боба остался влажный отпечаток моего плакавшего лица.
Это было два года назад, в мой первый вечер с «Останемся мужчинами вместе».
Почти на каждой встрече с того момента Большой Боб вызывал у меня слезы.
Я больше не ходил к врачу. Я никогда не пил валерианку.
Это была свобода. Свобода — утрата всяческих надежд. Я молчал — и люди в группах думали, что у меня все совсем плохо. Они рыдали громче. Я рыдал громче. Посмотри на звезды, — и тебя не станет.
Когда я шел домой из какой-нибудь группы психологической поддержки, я чувствовал себя более живым, чем когда-либо. Во мне не было раковых опухолей, моя кровь не кишела паразитами, — я был маленьким теплым очагом, средоточием всего живого в этом мире.
И я спал. Младенцы не спят так крепко.
Каждый вечер я умирал, и каждый вечер возрождался снова.
Из мертвых.
До сегодняшнего вечера, — два года успешной жизни до сегодняшнего вечера, — потому что я не могу плакать, когда эта женщина пялится на меня. Потому что не могу достичь крайней черты, не могу спастись. Мой язык будто облеплен бумагой, я сильно закусываю губы. Я не спал уже четверо суток.
Когда она смотрит на меня — я чувствую себя лжецом. Она симулянтка. Она лгунья. Сегодня вечером было знакомство, мы все представлялись: я Боб, я Пол, я Терри, я Дэвид.
Я никогда не называю свое настоящее имя.
— Здесь больные раком, так? — спросила она.
Потом говорит:
— Ну, что же, привет всем, я Марла Сингер.
Никто не сказал Марле, какой именно рак. Потом все мы занялись укачиванием своего внутреннего дитя.
Мужчина по-прежнему плачет, обвив ее шею, Марла в очередной раз затягивается сигаретой.
Я смотрю на нее из-под вздрагивающих титек Боба.
Для Марлы — я фальшивка. Со второго вечера нашей встречи я не могу уснуть. Хотя — я-то первая фальшивка здесь, — ну, если только все эти люди не притворяются, со всеми своими поражениями организма, кашлем и опухолями, — все, даже Большой Боб, здоровенный лось. Огромный гамбургер.
Взглянуть, к примеру, хотя бы на эти его уложенные кремом волосы.
Марла курит и закатывает глаза.
В этот момент ее ложь — отражение моей лжи, и я вижу только эту ложь. Посреди правды всех остальных. Все прильнули друг к другу и отваживаются поделиться своими худшими страхами, говорят о том, как на них надвигается смерть, и о стволе пушки, уткнувшейся каждому из них в глотку. Ну да, и Марла, курит и закатывает глаза, и я, погребенный под хныкающим ковром; и внезапно все страшное, — даже смерть и отмирание, — становится в ряд с искусственными цветами на видео, как нечто несущественное.
— Боб, — говорю. — Ты меня раздавишь, — пытаюсь шепотом, потом перестаю. — Боб, — хочу сбавить тон, потом уже почти ору. — Боб, мне нужно выйти в сортир.
В ванной над раковиной висит зеркало. Если так пойдет и дальше, — я увижу Марлу Сингер в «Высшем и Предначертанном», группе паразитической дисфункции мозга. Марла будет там. Конечно, Марла будет там, — и первым делом я сяду рядом с ней. И потом, после знакомства и направленной медитации, после семи дверей дворца и белого шара исцеляющего света, после того, как мы откроем свои чакры, когда придет время объятий, — я схвачу мелкую сучку.
Ее руки крепко прижаты к бокам, мои губы уткнутся ей в ухо, и я скажу — «Марла, ты фальшивка, убирайся!» «Это единственная стоящая вещь в моей жизни, а ты разрушаешь ее!» «Ты гастролерша!»
При следующей нашей встрече я скажу: «Марла, я не могу уснуть, пока ты здесь. Мне это нужно. Убирайся!».
Глава 3.
Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл [1].
При каждом взлете и посадке, когда самолет делал резкий крен, я молил о катастрофе. Тот миг, когда можно умереть и сгореть, как беспомощный табак из человечины в сигаре фюзеляжа, на время избавляет меня от бессонницы и нарколепсии.
Вот как я встретил Тайлера Дердена.
Ты просыпаешься в аэропорту О'Хейр.
Ты просыпаешься в аэропорту Ла Гардиа.
Ты просыпаешься в аэропорту Логана.
Тайлер подрабатывал киномехаником. По своей природе, Тайлер мог работать только по ночам. Если киномеханик брал больничный, профсоюз звонил Тайлеру.
Бывают ночные люди. Бывают дневные. Я могу работать только днем.
Ты просыпаешься в Даллесе.
Страховка утраивается в случае смерти в служебной поездке. Я молил о турбулентности, я молил о том, чтобы в турбину затянуло пеликана, и о развинтившихся болтах, и о наледи на крыльях. При взлете, когда самолет отталкивается от полосы, и выдвигаются закрылки, сиденья переводятся в вертикальное положение, складные столики убираются, и весь ручной личный багаж размещен в ячейках под потолком; в то время как конец взлетной полосы пробегает под нами, а мы сидим с потушенными курительными принадлежностями, — я молил о катастрофе.
Ты просыпаешься в Лав Филд.
В проекционной будке Тайлер делал переходы между частями, если дело было в старом кинотеатре. Для переходов в будке установлено два проектора, один работает.
Я знаю это, поскольку это известно Тайлеру.
Во второй проектор заряжена следующая катушка фильма. Почти все фильмы разбиты на шесть-семь катушек, которые надо проиграть в определенном порядке. В кинотеатрах поновее все катушки склеивают в одну большую, пятифутовую. Тогда не надо держать включенными оба проектора и делать переходы, переключаться взад-вперед: катушка один, щелк, катушка два на втором проекторе, щелк, катушка три на первом проекторе.
Щелк.
Ты просыпаешься в Ситеке.
Я разглядываю картинки людей на ламинированной карточке позади сиденья. Женщина плывет в океане, ее каштановые волосы развеваются сзади, спасательный жилет застегнут на груди. Ее глаза широко открыты, но женщина не хмурится и не улыбается. На другой картинке люди тянутся за кислородными масками, свисающими с потолка, — на лицах безмятежность, как у коров в Индии.
Должно быть, авария.
Ой.
У нас разгерметизация салона.
Ой.
Ты просыпаешься, и ты в Виллоу Ран.
Старый кинотеатр, новый кинотеатр; чтобы перетащить в очередной театр фильм — Тайлеру приходилось разрезать пленку на изначальные шесть или семь катушек. Маленькие катушки упаковываются в пару стальных шестиугольных чемоданов. Сверху каждого чемодана — ручка. Подыми один — вывихнешь плечо.
Они настолько тяжелые.
Тайлер был официантом на банкетах, обслуживал столики в отеле в центре города; и Тайлер был киномехаником в профсоюзе кинооператоров. Не знаю, сколько работал Тайлер всеми теми ночами, когда я безуспешно пытался уснуть.
В старых кинотеатрах, где фильм крутят с двух проекторов, оператор должен стоять рядом с ними и переключить проекторы секунда в секунду, чтобы зрители не заметили разрыва в том месте, когда одна катушка запускается, а другая заканчивается. В правом верхнем углу экрана можно заметить белые точки. Это сигнал. Смотрим фильм и в конце катушки примечаем две точки.
«Сигаретный ожог», как здесь это называют.
Первая белая точка — двухминутное предупреждение. Нужно включить второй проектор, чтобы он прогрелся до полной скорости.
Вторая белая точка — пятисекундное предупреждение. Восторг. Стоишь между двух проекторов, а в будке жарко и душно от ксеноновых ламп, при взгляде на которые слепнешь. Первая точка мелькает на экране. Звук фильма передается из большого динамика за экраном. Будка киномеханика звукоизолирована, ведь в будке стоит шум колесиков, протягивающих ленту через объектив со скоростью шесть футов в секунду, десять кадров на фут, за секунду прощелкивается шестьдесят кадров [2], — грохот как от гаубицы. Оба проектора крутятся, ты стоишь посередине и держишь руки на рычагах затвора каждого из них. На совсем старых проекторах есть еще сигнал в механизме подачи пленки.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.