Nick Gtars - Придумай название Страница 3

На лекциях путем неофициальной студенческой почты намечались встречи, назначались свидания, велись споры, строились планы, и одинокий вещун с кафедры монотонно гнусавил, глядя в свои папирусы и тщетно пытался привлечь к себе внимание. В этих головах жил другой мир, еще не схваченный мудрой компромисностью возраста, еще не покоренный – в своей чистой и непосредственной наивности серой жестокостью жизни, мир, уже недоступный тем, кто уже жил в нём давно, и забыл о многом. Процесс вырастания из одежд юности необратим, и если он происходит, то навсегда, а если не происходит вовремя, то мы потом «зовем этих счастливчиков детьми до их отхода в мир иной… Но это еще далекое будущее, о котором мало кто из них пока задумывается, живя только сегодня. Им – тем, кому сегодня за 18 (всего или уже?!.), завтра строить свой мир, где еще останемся и мы, те, кто уже за… Эта непонятная перестройка несуществующего здания открывала рты, не всем ртам давая хоть немного ума. Получалось много шуму, и… ничего, кроме развращения молодых умов, которые не имели еще своих идеалов, а насажденные с детства – втоптаны в грязь. Новых, годных для насаждения, еще никто не родил… Дрема недоспаных ночей закрывала глаза, мысли становились пьяными, как и строчки в конспектах…

…Идеалов никто не родил… Скоро в этой стране разучатся рожать, чтобы не терять, не хоронить… Памятников не хватит, да и зачем, сколько уже в земле безымянных миров?!.Сном не убить желание чего-то… Сон. Кумар. Кимар… ить…

Сперва было все, но не для всех. Для многих было что-то, но не все, хотя, им должно было чего-то хватить, чтоб не плакать и не совать нос, куда нельзя. То, что было ненужно – было много и везде, а то, что надо – мало и нигде… Ненужное – давило, тошнотворной массой забивая в горле место для крика, а нужного просто хотелось. Не было ума, чтобы умом работать, будем работать не умом, а ломом. А за лом натурою берем – хлебца бы… А в лшопах» наставим зеркал в витринах, чтоб все желающие этого самого чего-то могли полюбоваться своими ублюжьими лицами, дабы вновь замолчать и хотеть перестать. Зато стены – от дворца до сортира – были довольны держать метровые буквы лозунгов, которым верили только свиньи в шляпах. Тусклые взгляды, не жизнь, а вибрирование между существованием и самобичеванием… Лучше бы было больно, но свежо и честно..,

…Что-то звенит, кто-то толкается… Звонок перемены ворвался в сон Ива, и тяжелый сон, оставив неприятный осадок мрачной неразрешённости, затерялся между никчемными мыслями реальности… Позже Ив не раз вспоминал о колледже, и думал, что если из него убрать всех подруг, любовь и дружбу, приколы и ерунду, оставив голой серьезную науку, то, наверное, получится уникально беспросветная тягомотина… Ну, а пока – в столовую и опять на занятия. День за днем. Как вчера. Жизнь за жизнью…

5. Иногда

На уик-энд Эл и Ив, стряхивая с души суету познавательного и бытового процессов, махнули в лес. Одни вдвоем. Без друзей и прочих надоевших, за неделю визитеров.

Урчащий дыханием города автобус выплюнул паломников в Мекку леса в районе Загородных лесов. Еще с полчаса моциона, и…

«Я уезжаю в деревню,Чтобы стать ближе к Земле.Я изучаю свойства растений и трав…

И они становились ближе к земле, забывающие о клетках комнат и презирающие коллективизм духовных прозрений. Лес. Тишина в обрамлении пения птиц, этот запах и это тепло просыпающейся природы, единственной в своей красе и уникальности естества. Просто шли подальше от людей, поближе к природе, поближе к самим себе. Философичность этой девственной тишины дарила душе покой хоть ненадолго. Уходящие в небо кроны вековых деревьев рождали желание полета, желание уйти туда, ввысь, уйти и не вернуться.

Лес жил своей жизнью и он был домом для любящих его, как и всякую жизнь, домом птиц, домом мурашей, чья возня казалась работой строгих правил, а на самом деле была лишь победой сильной случайности: где нас больше, туда и тянем все, что кажется нужным -.прямо как люди в своих социальных коллизиях… Тьфу, черт, опять потянуло на сопоставления в духе вульгарной философии. Пусть этот лес будет чист нетронутостью и непричастностью к людской зауми. Пора березового сока.

– Смотри, Эл, деревья плачут. Плачут по нам, даря нам радость вобрать в себя частичку природы слезой дерева, – Ив подставил стакан под закрепленную соломинку, и сок послушно потек в рот стакана.

– А может это они не плачут, а им просто жарко после холодной зимы? -Ответила Эл откуда-то сбоку, спрятавшись за кустом, который спешил похвастаться своим новым нарядом перед красотой Эл.

– Может быть, – согласился Ив.

– Знаешь, хорошо тут, а жаль, что не часто мы это можем себе позволить, побыть в лесу.

– Ты права, Эл, человек многое не может уже себе позволить, далеко уйдя от естества своего. Он многое забыл, хотя еще пытается вспомнить добро природы, создавая Красную книгу, как попытку застраховаться от своей мании уничтожать. Пора бы ему подумать и о создании Зеленой книги, хотя обе они – Черные. За могущество надо платить, и тут уж некогда задуматься о том, как матери-земле порой трудно дышать. Бог создал всякую тварь на Земле со своими равными правами, и человека тоже, но мы подмяли под себя тех, кто послабей, а если бы сам Господь был меньшим братом?…

– Знаешь, Ив, -сказала Эл, -ты прав, но сегодня давай не будем о грустном, давай будем быть друг для друга!

– Я люблю тебя…

Ощущение жизни и молодости хвойным воздухом наполнило их кровь, и любовь соединила их губы, заставив забыть на время обо всем. На время…

А березы смотрели на них и хранили их, даря им свои слезы. Или кровь?.. То, что вы пьете – то есть кровь моя… То, что вы едите – то есть тело мое… Неповторимость и неописуемость леса: как бы не извращались литературные критики приписать какому-либо таланту мастерства пейзажиста, как бы не умилялись, читая описания природы – то все лишь бледная копия с оригинала… Не согласны? Что ж… Только сравните ваши чувства просто в лесу, без единого слова с тем, когда вы читаете пусть даже самого талантливого из природописцев…

Незаметно, за вдыханием воздуха, трапезой на траве, в коей таится исключительная прелесть, просто лежанием в траве, наблюдая старт стволов туда, незаметно прошел день. Губы уже болели от поцелуев, когда Ив, нарвав красоты цветов красоте его Эл, устроился у нее на коленях головой, а она плела венок на его русую голову. И было просто и счастливо.

«Гармония мира не знает границ…»

Светило уже закатывалось за горизонт, когда они возвращались к урчанию и рыку автострады. Даря американцам солнце, чтобы завтра они подарили его нам, Ив думал о том, что ничего не вечно, как не вечен и этот такой короткий на закате день жизни, на рассвете казавшийся столь длинным – целая жизнь. Вот тебе и принцип относительности… Оставляю тебя, Лес, так мало сказав о тебе, хотя так много чувствующий к тебе. Оставляю тебя и поклоняюсь тебе… …Эл счастливая сидела у зеркала, еще раз нежно вспоминая этот их чудесный день. Все было так хорошо, так красиво, только вот почему слеза навернулась та глаза Ива, когда они провожали закат? 0 чем тут плакать, если все так было славно?.. Тебе не о чем, Эл, и слава Богу, что тебе пока не понять этих слез, этой вселенской тоски. День жизни – просто шизофреник на траве…

Сон брал свое. Еще раз глянув в зеркало и найдя себя совсем недурной и даже красивой, Эл с удовлетворением не зря прожитого дня отдала себя во власть и царство снов – мир, где живут шизофреники, но уже не на траве…

Тебя излечат голубые стены,Растущие повсюду, где не лень.Зеленых листьев переменыНе потревожат голый пень.Тебе поможет древо предреканий,Чащобы нестареющая суть.Забудешь зло недосказаний,Ступив на натуральный путь.Устанешь ты от искаженииСтекла, смотрящего на мир.Нет воздуха внутри строений,Травы нет по полу квартир.Пульс участиться не успеет,Не даст соврать вчерашний день.Тот, кто здесь счастья не имеет,Присядет на чуть влажный пень,Где солнце в облаках скрываясь,Меняет градусник в окне.И тот, кто вспомнил обо мнеБыл мал – его не забывают…

…А пока был просто еще один сон… Не выдающийся, но и не заурядный. Так, средний шизофреник…

…Жаркое, неумолимо палящее солнце Средиземноморья стояло в зените, беспощадно накаляя и без этой адской жары жгучие цепи на руках невольниц. Во рту горячий шершавый язык бился в плену сухих губ, но стража не давала воды со вчерашнего дня. Многие из женщин, еще недавно имевших все, что пожелают, не переносили пытки высыхания живьем, и их трупы лежали на палубе, еще больше иссыхая под солнцем, распространяя вокруг смрадный запах смерти. А те, кто еще жил, с завистью смотрели на отмучившихся – им уже не хотелось пить, у них уже не забрать – этим скотам центуриона – женской чести, над ними уже не надругаться. Милосердная смерть сохранила их души, забрав в залог их тела. До лучших времен… Эл, сгорбившись, сидела на палубе и с равнодушием обреченности ожидала, что и ее, как уже многих ее подруг, уволокут грязные свиньи с копьями, разденут и распнут, удовлетворив себя. Но такое «распятие» не принесет долгожданной смерти, да и смерть нужна до того как над тобой надругаются, после уже будет незачем жить и умирать… Распятие натурой на кресте похоти и грубой силы. Шел уже пятый день пути. Ночи давали немного прохлады, но солдаты и ночью не давали волю чести и женственности.