На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин Страница 3

Свиренко был человеком добродушным, с каким-то ребяческим, а порой и вовсе по-детски наивным отношением ко всему сущему. На каждый вопрос он отвечал откровенно, не боясь смутить окружающих или выглядеть глупо, и все это в задорной манере, с которой он носился повсюду, замирая иногда в причудливых позах, словно выставляя напоказ свое подтянутое тело, которое он, как ни пытался это скрыть, любил и тешил удовольствием во всех его формах и проявлениях.

Я уже давно не переживал о том, что произошло между нами. Но лишь тем вечером, когда случайно столкнулся с ним, впервые за долгое время задумался: «Как же так вышло, что этот человек, горевший когда-то, как тысячи неоновых ламп, стоял теперь совершенно невзрачный?».

Я не знаю, что стало тому причиной. У меня нет ответов, которые расставят все точки. Знаю только, что после первых залпов, все наперебой бросились искать причины случившегося. Обвинять друг друга. Но правда в том, что мы сделали это сами. Пускай не осознано. Пускай сами того не желая. Но сделали мы это своими руками и сделали очень давно. И возможно, кому-то удастся сделать выводы лучше нас. Возможно те, кто придут на смену нам, смогут все осмыслить. Иного выбора у них попросту нет, ведь аппетиты растут все больше, и после закуски из лягушачьих лапок, в качестве основного блюда будет наваристое рагу из лягушек.

Часть 1

Глава 1

Я не знаю, была ли встреча со Свиренко обыкновенной случайностью или же закономерным итогом моих предыдущих действий, но в одном я уверен точно — без нее в моей жизни все могло бы сложиться иначе. Я встретил его в тот момент, когда уже больше не мог существовать так, как воспитали меня в детстве, и мне нужен был человек, за которым я мог бы уйти от того, что было мне уготовано.

Я родился третьим ребенком в обыкновенной семье, которая после ухода отца погрязла в бедности, в небольшом городке, на границе с Украиной, большинство жителей которого работали на заводе железобетонных конструкций или руднике. Мать моя была женщиной простой и безропотной. С детства она приучала меня к мысли, что я должен воспитать в себе силу и сделать мир хоть немного лучше, и говорила мне снова и снова: «Ты должен честно трудиться и быть достойным мужчиной. А если будет уже невмочь, терпи и уповай на Бога». Она часто повторяла эти слова, но я никогда не слушал. Я был обычным мальчишкой и заботили меня лишь сущие глупости.

Но однажды, в один омерзительный дождливый день, гнетущую серость которого я часто вижу в кошмарных снах, близкого друга нашей семьи, в чью честь я был назван, нашли висящим в петле, перекинутой через трубу в его ванной. Я долго не мог понять, зачем он так поступил, часто думал о нем и наконец спросил у матери:

— Зачем он убил себя?

— Иногда люди не могут вынести беды, которые валятся на них, и решают сдаться, — ответила она совершенно спокойно. Она, как и многие в ее поколении, считала самоубийство слабостью, а обращение к психологу позором. — Порой жизнь бывает очень непростой, и бывают люди недостаточно сильные, чтобы справится с этим.

— Всем живется так трудно?

— Не всем. Есть и другие.

— Кто они?

— Нечестные люди.

— Они не страдают?

— Они наживаются на бедах других. Живут чужим горем и чужими трудами, — произнося эти слова она немного поежилась.

— А мы должны страдать и трудиться для них? — все не унимался я.

— Не для них, а потому, что это наш долг, — ответила мне мать с гордостью.

— А как же плохие люди? Им все сойдет с рук? — мне не хотелось верить, что в мире может быть так, что кто-то не ответит за свои злодеяния.

— Когда-нибудь их всех накажет Господь.

— А нас? — спросил я с испугом.

— А нам воздаст по нашим делам. Наступит день, и каждый будет отвечать за содеянное.

— Когда это случится?

— Никто не знает. Может, уже сегодня.

И с тех пор иногда я невольно задавался вопросом: «А может, уже сегодня?», — и от мысли этой мне становилось жутко.

Годы шли. Я становился старше. Когда мне исполнилось четырнадцать, я начал подрабатывать после школы в бильярдной. Составлял шары в треугольник, подносил посетителям выпивку, а если вечерок выдавался удачный, играл с Егором Анохиным на свободных столах.

Той зимой, глядя, как хмельные мужчины спускают деньги на женщин и пойло, растекаясь пьяной толпой в надежде хоть ненадолго забыть о том, как жалки их жизни, я и Анохин решили, что ни за что не закончим свои дни, как они. А летом мы познакомились с одним беспризорным парнем — Антоном Гофтом. Черноволосым, растрепанным, ходившим все время с улыбкой. Он носил льняные штаны, что были ему велики, и стоптанные кеды. Осенью 2005-го, в день своего четырнадцатилетия, Гофт убежал из дома, не вынеся криков и побоев вечно пьяной матери. Сперва жил на улице, а спустя три месяца решил уехать в Москву, где познакомился с эквилибристом, который гастролировал с цирком. Он помог Антону устроиться уличным зазывалой, и весь следующий год Гофт разъезжал по стране вместе с артистами, но после того, как гимнастка обвинила его в краже денег, его вышвырнули из труппы, оставив где-то в окрестностях Петербурга. Домой Гофт вернулся лишь летом 2007-го, чтобы проверить, не умерла ли его мать от цирроза. Тогда он и познакомился с Артуром Мизуровым, еще одним моим другом детства, который и свел нас вместе.

К матери Гофт так и не вернулся, и по-прежнему жил на улице. Все, что ему было нужно, Гофт воровал, из-за чего его вскоре объявили в розыск. Но Антон был слишком свободолюбив, чтобы прятаться, а может, слишком глуп, чтобы понять, что беспечность может его погубить. Он все так же беззаботно разгуливал по городку и по непонятным причинам, так и не был пойман полицией. Лишь однажды им удалось задержать его, но уже спустя десять минут Гофт сбежал от них, выпрыгнув из полицейской машины прямо на ходу.

Помню однажды я спросил его:

— Тебе не страшно? — Гофт не сразу понял, что я имею в виду. — Ты не боишься, что тебя поймают?

— Немного страшно. Подумываю сбежать отсюда на хрен, — он стоял, уперевшись лбом в витрину спортивного магазина, за которым стоял новенький велосипед, о котором он так мечтал.

— И куда ты поедешь? — я