Путешествия Лейлы - Дания Жанси Страница 3

class="p1">Без очков Лейла теряла в нюансах, не всегда читала между строк. Языковой барьер она давно преодолела, даже вышла за свои культурные рамки, но и в чужие загонять себя не стала. Вместе с выбранным отказом от зоркости это делало ее человеком особенным, с ограниченными социальными возможностями. Зато было легче охватить целый мир, удержать равновесие и самой не рассыпаться на кадры и картинки, без конца перескакивая из одной реальности в другую.

В мире Лейла ориентировалась как никто, но в какой-то момент потерялась и она. Вспоминала учебу в школе для золотомажорных детей небольшого российского городка. Тогда она еще не видела других стран и жила в бывшей коммуналке. Звонить одноклассницам можно было только от соседей: худенький сосед часто ворчал, мол, открыли тут переговорный пункт, а толстая, с резким селедочным запахом соседка шикала на мужа и лоснилась от улыбок Лейле. И все учительницы в школе умилялись: настоящая татарочка, кудрявая, опрятная.

Лейла рано узнала, о чем-то лучше молчать. Например, что папа из далекой восточной страны – волшебной, казалось в детстве. Помнила и налоговые рейды в полуподвальном офисе в Москве (беги, Лейла, беги, у тебя нет регистрации). Первую «младшую» должность в международной компании, работу по двенадцать часов в день, гречку с майонезным соусом всю неделю до зарплаты, потертую шубу, оставшуюся со школьных поволжских зим. Потом сытые, яркие годы в Лондоне и Дубае, командировки и путешествия по миру. Надоевшие приемы и ужины, концерты мировых звезд, матчи, презентации, пресс-конференции, показы.

В Дубае поначалу было невыносимо беззаботно, поверхностно. Все смеялись, обсуждали какую-то ерунду: сериалы, бранчи, бассейны. Со временем Лейла втянулась, стала ценить красоту всего осязаемого – в одежде, кулинарии, архитектуре, искусстве. Научилась легкости: легкости бегства от отношений, легкости пустоты, легкости мечтаний обо всем идеальном. И только то, что всегда ранило, чего-то и стоило: мысли о ее веселом стареющем Джонни, таком нетипичном англичанине. В скольких командировках Лейла начинала плакать, стоило остаться наедине с темнотой своего номера.

Oh my love is like a white, white wine

That perfectly goes with shrimps …

Дубай – и оазис в пустыне, и новый Вавилон – обещал стать долгожданным берегом для таких как она, для нее. Полукровок, заблудившихся в идентичности и мире, дорогостоящих специалистов непонятно уже и в чем. Но для Лейлы им так и не стал. Где угодно, когда угодно, при первой возможности она ныряла и плыла: в маленьком бассейне деловой гостиницы, в холодном осеннем озере, в ночном, уже тревожном море, в незнакомом океане у скалистого берега. И только там, в воде, Лейла не слушала лекций, вебинаров и аудиокниг, не висла в рабочей почте и соцсетях.

Мир всегда был понятней с экрана телефона: отлежавшаяся, очищенная от ненужного емкость жизни на фото и видео. Или в лентах соцсетей – смотри, именно такой была твоя жизнь до этого самого момента. А еще наглядней и по-настоящему все в чужих лентах, в чужой жизни. Что там сейчас, в этих сотнях и тысячах новых постов ее френдов … Пальцы давно перестали зудеть при мысли о смартфоне, Лейла оставила мечты еще раз подержать его в руках.

Пожалуй, она скучала только по морю, по временам, когда плавала подолгу на рассветах и закатах, даже без очков или линз видя сплетения друг в друге неба и волн. Каждый раз захлестывал восторг. Одновременно темно-синяя и алая, зеленоватая, розовая, оранжевая бесконечность. Здесь, в клинике, очки и не были нужны. В пределах комнаты она хорошо все видела, а горизонт пустыни и контуры здания за окном, если прищуриться и натянуть уголки глаз, почти не менялись.

* * *

И все же, когда именно реальность скукожилась, обернулась новой и непонятной? Борьба за мир одних против мира других, обиженные и обижающие в ответ, стены между странами, простыни переписок и цифровая вечность, пылесосы-шпионы. Категоричность зашкаливает, чрезмерность душит. Президенты в развлекательных шоу, за диджейским пультом и упряжкой животных. Все в поисках себя, даже искусственный интеллект придумывает новый язык, непонятный людям. Коллапс природы и финансов. Мир сдвинулся куда-то не туда. Может, просто нового стало слишком много, даже для Лейлы?

Глава 2

Первое воспоминание о клинике: проснулась в облаке темно-золотого. Тогда сквозь марево проступила сначала люстра с канделябрами и хрустальными серьгами, чуть позже – картина на коричневой стене, пятнистая абстракция. Тело Лейлы вытянуто на узкой кушетке с цветными кнопками по бокам. Удивило скорее нелепое сочетание обстановки и предметов. Что там делала она сама, Лейла и не задумалась тогда. В последние годы доводилось просыпаться в разных местах.

Толстая игла впивалась в левое запястье и тянулась прозрачным проводком к капельнице. Шею не повернуть из-за тугого воротника. В правых глазнице и виске зарождался, наполняя все вокруг, болезненный туман, а Лейла пробивалась сквозь него наружу. Не двигалось и не думалось, как всегда после обмороков.

Скоро зашла медсестра, быстрая филиппинка с послушной улыбкой, приподняла голову Лейлы, напоила водой. Появилась легкость, захотелось встать. Пусть с капельницей, но выйти за дверь. Узнать, что там. Лейла повернулась на бок, отталкиваясь от кушетки.

– Мэм, вставать не надо. Доктор сказал, сначала покушать надо. Но нельзя пока. Через два часа. – Медсестра пела на плохом английском, заглатывая слоги.

Лейла не привыкла слушать кого-то вне стен офиса, тем более работников сервиса, поэтому рывком поднялась и села. Белым-бело. И опять, опять, опять из состояния гармонии и тихой радости ее кто-то назойливо стал тянуть. Уже две медсестры. Лейла злилась, злилась, так злилась. Хотела даже ударить, но сил не было и на пару слов. Под ней потеплело, стало предательски мокро. Филиппинки приподняли Лейлу, быстро заменили простынь, переодели в сухую рубашку, исчезли. Лейла проваливалась куда-то много раз, просыпалась. Опять медсестры, подняли спинку кушетки, покормили безвкусными рыбой и картофелем.

По клеткам кожи, как по чешуе, рябила дрожь, но с ней появлялись и силы. В комнате снова одна медсестра, она одобрительно кивнула, и Лейла аккуратно, без резких движений села. Потом привстала, осторожно шагнула. Держась за стойку капельницы, покатила вперед. Мотнула головой в сторону двери: мол, выйди. Медсестра растерянно отошла и застыла, виновато улыбалась: не положено. Хорошо, Лейла может научиться кого-то не видеть. В офисе она так делала постоянно.

За окном на солнце блестело крыло того же здания, а за ним до самого горизонта стелились пески и редкая травка, как в степях Казахстана. Неестественно белая, покатая клиника снаружи напоминала дешевые пластмассовые виниры